В назначенное командиром время, перепоясанные пулеметными лентами (из всей группы в это время у одного лишь меня был автомат, а все остальные, чтобы запастись возможно большим количеством патронов, вспомнили о примере своих отцов — матросов гражданской войны), с подвешенными у пояса гранатами, разведчики моей группы забрались в кузов видавшего виды «газика». Напутствуемый добрыми пожеланиями командира и комиссара, грузовик тронулся с места.

...Крымская осень сорок первого года была очень щедрой на краски Петляющий по узкой дороге «газик» проносился мимо склонов гор, на которых кустарник напоминал причудливый цветной ковер. Казалось, какой-то шалун, не жалея красок, взял да расписал его листья в пунцовые, золотые, оранжевые цвета самых различных оттенков, составляющие вместе непередаваемую картину. И то ли вот эта дорогая сердцу каждого советского человека красота родной земли, то ли взволнованность от предстоящей встречи с врагом, то ли молодость, которой присуще веселье, но только настроение у каждого было такое, что хоть песни пой. Думаю, что, глядя со стороны на наш «газик», можно было подумать, что мы собираемся [21] на увеселительную прогулку, а не в бой. Кругом слышались шутки, смех...

Через несколько часов грузовичок прибыл к месту, назначенному как исходный пункт разведки. Здесь мы застали одно из подразделений морской пехоты, занятое подготовкой линии обороны. Матросы, как и мы, когда-то прошедшие формирование в Учебном отряде, рыли вдоль берега Альмы окопы, ходы сообщений, огневые точки. Их начальник, молодой офицер, не совсем еще, как видно, освоившийся с непривычной для него ролью пехотного командира и, как большинство людей в подобных случаях, старающийся скрыть свое волнение за не в меру активной деятельностью, никаких данных о противнике не имел, кроме разве того, что он где-то там, впереди.

Между тем по-осеннему быстро темнело. Решено было переждать до утра. Перебравшись через речушку, доехали до селения Бурлюк и тут заночевали.

Я не спал всю эту ночь и каждый раз, возвращаясь после проверки караулов в избу, занятую под постой, заставал неспящими всех разведчиков. Видимо, неизвестность, которую таил в себе завтрашний день первой встречи с врагом, лишила людей сна Сначала я пробовал уговаривать, чтобы все спали. Потом уже ругался. Всякий раз после этого разговоры прекращались. Слышалось даже посапывание, словно бы все спят мертвым сном. Но проходило десять — пятнадцать минут, и, не выдержав, кто-нибудь самым безобидным тоном спрашивал: «Товарищ мичман, на улице не морозит? А то как бы вода в радиаторе не замерзла..» Или что-то другое. Тотчас же среди «спящих» вдруг находились знатоки, считавшие необходимым высказать по затронутому вопросу свое «авторитетное» мнение. И выяснялось, что, несмотря на посапывание, в действительности никто и не думал спать. В конце концов пришлось махнуть рукой: не хотите спать — и не надо.

С рассветом, наскоро перекусив, — причем обычный флотский аппетит, на который прежде никто не жаловался, на этот раз почти что всем изменил, — мы уселись в грузовик и поехали по дороге к Бахчисараю.

Свежий утренний ветерок мало-помалу рассеивал поднявшийся за ночь туман, и только лишь по балкам он еще лежал плотным белесым покрывалом, словно бы зацепившись за разбросанный по взгорьям кустарник. [22]

Километров за пять до Бахчисарая мы услышали несколько орудийных выстрелов. Судя по звуку, стреляли танковые пушки Приказав шоферу свернуть с дороги в ближайшую балку и укрывшись в державшемся там тумане, я решил выслать вперед группу из трех разведчиков.

— Значит, так... Разведать ближайшие балки — повторил Шестаковский полученное приказание. — Если обнаружим гитлеровцев, так постараться выяснить их силы, а будет возможность — и «языка» захватить.

— Правильно, выполняйте...

— Есть!

И Шестаковский, Буфалов и еще один моряк, держа винтовки на изготовку, вошли в кустарник и словно бы растаяли в тумане.

Для нас, оставшихся, наступило время томительного ожидания Прошло более получаса, и вдруг там куда ушли наши товарищи, послышалась ожесточенная трескотня [23] автоматов и редкие винтовочные выстрелы Туда ринулись было несколько человек.

— Куда?.. Назад!.. Занять круговую оборону!..

Минуло еще несколько минут. Потом из тумана показались две фигуры.

— А где Шестаковский? Отстал?..

Из короткого рассказа Буфалова можно было представить себе примерно такую картину случившегося:

...Одно из передовых подразделений противника — до трех десятков танков, броневиков и нескольких мотоциклов — находилось в балке, немногим более километра от нас, надеясь, видимо, переждать, пока рассеется туман. Наши разведчики подошли к ним вплотную. Аккуратно пересчитали танки, броневики Потом Шестаковский, приказав двум своим товарищам оставаться на месте, сам попытался пробраться к ближайшему танку, чтобы выяснить, нельзя ли прихватить с собой зазевавшегося гитлеровца. Но ему не повезло. В тумане он вышел прямо на часового. Тот открыл стрельбу и очередью из автомата сразил Шестаковского. Буфалов и его напарник застрелили часового, а затем попытавшегося было вылезти из люка танкиста. Но подойти и забрать тело Шестаковского было уже нельзя...

— Вы не подумайте, товарищ мичман, что мы испугались, — еще не преодолев своего волнения, сбивчиво рассказывал Буфалов. — Шестаковского мы бы отбили. Но ведь нужно было доложить, что видели. А вот теперь разрешите нам пойти назад...

Что же, разведчиков ни в чем нельзя было упрекнуть Они поступили правильно. Командование ждет от нас сведений о противнике. А Шестаковскому — вечная матросская слава!.. Мы еще отомстим врагу за его смерть.

Приказав разведчикам садиться в машину, а шоферу выжать из «газика» все, на что он только способен, мы помчались назад, к Каче.

Примерно на половине пути мы увидели, как в придорожные кусты юркнул человек, бросив что-то на дорогу. Шофер нажал на тормоз. Не ожидая, пока машина окончательно остановится, разведчики выскочили из кузова и окружили участок, где скрылся неизвестный.

— Шнель!.. [24]

Не дожидаясь ответа, кто-то из разведчиков, отбросив дипломатию, крикнул по-русски:

— Выходи! Все равно не уйдешь. А то будет хуже...

— Ой, свои!.. Родные мои!.. — послышалось в ответ, и из кустов выбежала девушка.

Это и была Маруся, о которой я уже говорил. Несмотря на холод, она была в одном платье и в туфлях, обутых на босу ногу. В узелке, подобранном на дороге, оказалось несколько платьев, комком завязанных в головной платок. То смеясь, то плача, девушка рассказала, что она из ближайшего табаководческого совхоза. На рассвете туда ворвались вражеские танки и мотоциклисты. Мать, боясь за Марусю — комсомолку, депутата районного Совета, одну из лучших работниц совхоза, — второпях собрала что попало под руку и, проводив ее огородами, наказала идти к Севастополю.

— Милые!.. Не бросьте, возьмите с собой. Возьмите! — просила Маруся, переводя полные слез глаза тона одного, то на другого разведчика.

— А что... Давайте возьмем ее, мичман. Ведь ни за что здесь пропадет...

Я согласился.

— Садись к шоферу. Покажешь, как лучше проехать, чтобы посмотреть, что там у вас в совхозе делается. В машину!..

«Газик» повернул назад и скоро свернул на проселок. Через два — три километра, миновав каменное здание животноводческой фермы и стоявшие возле нее два больших стога сена, спустились в балку.

— Вот влезьте на гору, — объяснила Маруся, — а там все как на ладони...

Рассыпавшись цепью, мы, передвигаясь по-пластунски, поднялись на вершину холма и действительно увидели поселок совхоза, стоящие там три вражеских танка и несколько мотоциклов. Видны были даже фигурки одетых в темное людей, шныряющих от домов к танкам и мотоциклам и опять к домам. Судя по всему, гитлеровцы уже принялись за свое любимое дело — грабеж. Ох, как велик был соблазн взять на мушку и навсегда положить на землю хотя бы одного из непрошеных гостей, принесших с собой столько горя!.. Но мы не имели права выдавать себя. И разведчики лежали и смотрели, крепко сжимая оружие. [25]