— Госпожа Розенберг свяжется с вами, как только завершит неотложные дела, — ответил Электроник.

— Буду ждать, — произнес я и положил трубку на место. Интересно, со мной действительно говорил ИИ, искусственный интеллект, или просто голос телефонистки преобразили в роботоподобный? Чтобы обезличить, говоря кучерявее, деперсонализировать? Не только телефонистку, но и того, кто с ней общается?

Не о том я думаю. Мне к занятиям нужно готовиться.

Я и готовился. По Чехову: в тренере все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. С душой и мыслями сладить трудно, но умываться, бриться и менять одежду мне пока по силам.

Вика была готова минута в минуту.

После стрельбы в тире она спросила:

— Иван, а вы в людей стреляли?

— Никогда, — признался я. И, заметив, как поскучнела Вика, добавил: — Только во врагов.

— Враги, они для вас не люди?

— Почему для меня? Вон, церковь, патриархи всякие, епископы, папы. Духовные скрепы. С одной стороны, «не убий», а с другой — молебны за победу русского оружия. Или французского, немецкого. «За Бога, царя и отечество».

— Ну, это политика, — серьезно возразила Вика. — А вот вы сами…

— Сам я сужу просто: всякий, кто покушается на меня или людей моего племени, — безусловный враг. Со всеми вытекающими последствиями.

— Кто они — люди вашего племени?

— Чтобы не впадать в лишние подробности — добрые люди вокруг меня, независимо от возраста, религии, цвета кожи и прочих отличий.

— Вы прямо Дон Кихот.

— Нет. Дон Кихот, услышав о попрании справедливости где-нибудь в датском королевстве, непременно бы отправился туда, будь у него для того хоть малейшая возможность. Для него борьба с несправедливостью — цель жизни. А я берусь лишь за то, что происходит рядом со мной.

— Защитник слабых и обиженных?

— Лучше так: я стараюсь, чтобы слабых стало меньше. Станет меньше слабых — станет меньше обиженных. Вот и делаю то, что делаю. Пытаюсь слабого, человека сделать сильным. И не только физически. — Пафоса было многовато, но как еще ответить по существу?

— Теперь нам на тренировочный маршрут. Новый.

Вика если и удивилась, то немного. А удивляться было чему: мы спустились в лифт на этаж Т-3. Т — значит технический. 3 — порядковый номер. Сколько их всего, я по-прежнему не знал, допуск получил лишь на этот.

— Даю вводную…

— Что?

— Вводной в армии называют условия задачи. Итак: мы — сотрудники спецподразделения. Во внеслужебное время отправились за покупками в крупный торговый центр. В это время в нем пропал ребенок. Есть подозрение, что похититель вместе с жертвой скрывается в подвальном помещении. Каждая минута на счету. Ждать, пока прибудет полиция, некогда — полицейские заняты разгоном демонстрации. Наша задача — обследовать территорию, найти ребенка, на действия похитителя реагировать по обстоятельствам.

— Это как?

— Будет тих — сковать. Будет буен — усмирить. — Я протянул Вике наручники. Пластиковые, игрушечные — с виду. Но на деле почти как настоящие, только замочки отпираются любой булавкой.

Вика взяла наручники и вертела, не зная, куда пристроить.

Я показал, как правильно носить их на ремне. Тоже наука — чтобы посторонний не сорвал их запросто.

— А стрелять? Стрелять можно?

— По обстоятельствам, — коротко ответил я.

— Каким? — не отставала Вика.

— Защищая жизнь, здоровье и достоинство граждан, — нарочито казенным голосом сказал я.

— А как насчет превышения пределов самообороны? — ехидно спросила она.

— Пределы — это для гражданских. А мы, согласно вводной, сотрудники особого спецподразделения и должны защищать гражданских лиц всеми доступными способами.

— Но ведь это игра, да?

— Тренировка. В условных обстоятельствах мы готовимся к действию в реальной обстановке.

Вика перестала задавать вопросы, и мы отправились к лифту.

Одного охранника Вике оставили. Для присмотра. Может быть, для присмотра за мной. Он спустился вместе с нами и остался у лифта — так мы условились с Иваном Ивановичем. Поскольку опасность если и могла грозить Вике, то не в подвале же, который готовил я вместе с людьми Шуйского.

Свет в подвале был скудный. Лампочки горели через три на четвертую, имитируя режим экономии в торговом центре. Во-обще-то, когда я давеча спускался, горели почти все, но для естественности я попросил электрика постараться.

— Итак, я иду впереди, ты — чуть сзади, — сказал я Вике. — Смотри и слушай. И реагируй, если что.

Она отреагировала — достала пистолет.

— Верно. Здесь это оправданно. Только не держи его на вытянутой руке перед собой. Держи у тела, сбоку, так его выбить труднее. А поднять успеешь, можно даже и не поднимая первый выстрел сделать.

Мы пошли вдоль выкрашенной шаровой краской стены. Красили давно, лет десять назад, после чего помещение, похоже, не использовали. Технический этаж? Ни техники, ни труб, ни связок силовых кабелей. И запах — едва заметный запах человека неволи. Очень слабый и очень старый. Так пахнет в Петропавловских казематах — для тех, у кого хороший нюх. Или воображение.

Двери — тяжелые и толстые. Тюремные двери. Часть из них не запёрта, и мы заходим в клетушки: в одну, в другую, в третью.

— Слышишь, Иван? — прошептала Вика. Обстановка заставляла шептать.

Тонкий стон. Детский. За очередной дверью.

Я показал пальцем на себя, потом на дверь, и только потом на Вику. Мол, я иду, ты остаешься снаружи.

И ударом ноги распахнул дверь. Распахнул — сильно сказано, ведь дверь тяжелая. Но раскрылась быстро. Внутри — темнота. И вспышка выстрела.

Я выстрелил трижды — в зону вспышки, справа от нее и слева. Но мои выстрелы бесшумны, особенно после грохота порохового заряда.

Бесшумны, но эффективны.

Я посветил фонариком — маленьким и мощным. В конусе света — силуэт злодея с двумя дырочками от моих пуль, в руке с пистолетом и в груди. Третья пуля прошла мимо. Так и должно быть.

В углу сидела кукла. Большая. Девочка с голубыми волосами. Я отключил у куклы звук. Нечего плакать, мы пришли.

— Что ж, заложника мы освободили — сказал я.

— Но… Я ведь ничего не делала.

— Сегодня ты прикрывала мне спину. Он ведь мог быть не один.

— Мы будем искать второго?

— Нет. Не сегодня. Но ничего пока не кончилось, нам ведь нужно доставить похищенного ребенка в безопасное место. Бери, и пошли.

Кукла была легкой, килограмма два, не тяжелее.

— Пистолет в кобуру, — подсказал я.

Вика так и поступила. Потом взяла куклу — но в левую руку, оставляя правую свободной для действия.

— Идем. — Я первым вышел из помещения. Из камеры, чего уж там.

И здесь погасли все лампы. До единой.

Вика приняла это как должное. Очередной поворот сюжета игры.

Я — нет. Знал: в сценарии подобное не значилось. Ведь я же его и писал, сценарий.

Поэтому тут же потушил свой фонарь, взял Вику за руку (другой она по-прежнему держала Мальвину) — и двинулся по коридору, стараясь ступать как можно тише. Пространственная память у меня хорошая, и я безошибочно завел Вику в одну из камер, тех, что мы осматривали прежде.

— Стой и слушай, — сказал я шепотом. — Похоже, он и в самом деле был не один. Сейчас начнется охота за нами.

— А мы — за ним?

— Как получится. Мы ждем. И молчим.

И мы замолчали. Я старался провести время с толком — и слух обострить, и зрение. Есть специальные упражнения. Пять процентов людей способны видеть тепловые лучи. Змеиное наследство, научный факт. Правда, на фоне повсеместной электрификации способность эта пребывает в зачаточном состоянии. Но ее можно развить — как развивают способность хождения по канату, жонглирования восемью предметами и полеты на трапеции под куполом цирка. Вот мне и развили. Хотя любой прибор ночного видения даст мне сто очков вперед. Собственно, я вижу только пятна. Никаких многоцветных силуэтов, даже на человеческую фигуру тянет с трудом. Но лучше так, чем никак. То ж и со слухом. Стрелку его, слух, беречь нужно. Наушники-антифоны, вставки-беруши. И упражнения. До совиного слуха мне далеко, мышь под снегом за сто шагов не услышу. А человеческое дыхание за десять — услышу. Вот только от грохота выстрела отойдут уши — и услышу. Что с того, что выстрел был ненастоящий? Зато громкий. Много громче, чем я ожидал. Можно сказать, оглушительный. И, получалось, шептались мы с Викой тоже громче, чем думали, — после выстрела-то.