Я присел, пощупал траву. Сухая.

— Что-то меня ноги не держат, пожалуй, прилягу, — сказал я. — Не каждый день попадаешь под огонь. — И я лег. Мало ли. Конечно, под каждым деревом в тайге засаду не поставишь, а все-таки, все-таки.

Романов не лег, но сел. Вика устроилась рядом.

— Считаете, в нас кто-то стрелял? — сказал Алексей Александрович.

Вопрос застал меня врасплох.

— То есть стреляли в нас? — поправился Романов.

Опять у меня не нашлось ответа.

— В смысле — намеренно? Именно мы были целью?

— Не думаю, что нас с кем-то спутали, — наконец пришли нужные слова. Действительно, много ли дирижаблей летает над тайгой? Что над тайгой — над целой планетой?

— Вот и я не думаю, — спокойно согласился Романов.

Его спокойствие волновало столь же, сколь и недавний обстрел. Не должен человек быть спокойным после того, как по нему, по его дочери, по людям, к нему близким если не в душе, то в пространстве, выпустят ракету и несколько пулеметных очередей. У него должны трястись руки, дрожать голос, путаться мысли. И боевые командиры под обстрелом не могут удержаться от эмоций, так то боевые командиры. А Романов служил срочную в Советском Союзе, в Москве, Афган его миновал. И тем не менее хладнокровен, словно смотрит на ситуацию со стороны.

— Они хотят нас убить? Опять? — Вика, глядя на отца, тоже держалась. Спокойствие заразно.

— Хотят. Они всегда этого хотят. С тех самых пор.

Кто «они», мне не сказали. Время не пришло, я сам должен догадаться, или же это вовсе не моего ума дело. Разговор отца с дочерью, а я — непричастный свидетель.

Оно бы и неплохо быть непричастным, но только ведь и в меня стреляли. Какая уж тут непричастность.

Романовы замолчали. Я тоже не подавал голоса. Смотрел на дирижабль, слушал окрестности. Алексей Александрович не звонил никуда никому. Телефон-то у него был, спутниковый, но нужды в срочных звонках Романов, похоже, не испытывал. Или не хотел лишний раз обозначать местонахождение. Кто знает, на что способны эти «они»? Возможно, Романов. Знает, но мне не говорит. И не должен говорить. Я майор, а он — Верховный Главнокомандующий, во всяком случае в собственных глазах.

Я не смотрел на часы. Сказано, что вертолет прибудет через двадцать минут, значит, так и будет. Смотреть на часы — сомневаться и не Доверять.

К тому же чувство времени подсказывало: прошло пятнадцать минут.

Тишина длилась недолго: вертолет не дирижабль, вертолет летит громко.

«Ансат» завис в стороне от дирижабля. Ветер, поднятый винтами, не сорвал гигантский диск с места. Да и не пытался.

— Иван Федорович, передайте, пожалуйста, Шуйскому, что мы сейчас подойдем. Минут через пять, — сказал Романов. Даже волшебное слово не забыл. Но ясно было — не просьба это, а приказ.

— Передам. — Я встал, отряхнулся, подхватил рюкзак с водой.

— Да мы сами его возьмем, — остановил Романов.

— Сами, да. Понятно, — сказал я и пошел к вертолету. Смысл простой: вдруг и здесь нежданно начнется стрельба? Нужно проверить. Послать кого-нибудь да посмотреть, как получится.

Получилось без сюрпризов.

— Где? Где Романов? — Шуйский и два охранника стояли чуть поодаль от вертолета.

— Сейчас появится, — ответил я, повернулся к лесу и махнул рукой.

Конечно, никаких гарантий дать я не мог. Тот же Шуйский мог дождаться, пока Романов приблизится, и застрелить его. А заодно меня и Вику. Но это уж забота Романова — искать измену в собственном окружении. Мое дело — заниматься с Викой в пределах компетенции. И только. Ну, еще послужить пробным человеком, как сейчас. Но это случайность. Эпизод. Моральный долг. Не Вику же посылать. И не ее отца. Алексей Александрович — штатский, хоть и с «Сайгой», а я — офицер, пусть и в отпуске.

И своим офицерским чутьем слышалось мне, что Шуйский Романова убивать не собирается. Вернее так: именно сейчас не собирается. А если мое чутье не нравится, пользуйтесь своим.

Я был уверен: Романов только на себя и полагается, а уж чутье, расчет или знание для него главнее, тут возможны варианты и комбинации.

Спустя несколько минут Романов и Вика вышли из тайги. Я не ошибся, Шуйский огня не открыл. Подбежал к Романовым, хотел взять «Сайгу», но Алексей Александрович не дал. Тогда Шуйский попытался взять рюкзак у Вики. И тоже не получилось.

По лесенке-трапу мы поднялись на борт. Прошли в пассажирскую часть салона.

Никто не подошел к дирижаблю, не озаботился судьбой аэронавтов. Все правильно, главное — доставить патрона в безопасное место, остальное подождет.

Вертолет претендовал на ВИП-исполнение, но сравнения с дирижаблем не выдерживал. И полет, шумный, неровный, тоже ничем не напоминал плавное перемещение в пространстве.

Но это детали второстепенные. Главным же было то, что мы летели. Возвращались. И через пятнадцать минут были уже на летном поле Замка.

В Замок мы с Викой пошли вдвоем. Алексей Александрович остался в вертолете — держать военный совет. Ни Вику, ни меня на него не позвали. Не очень-то и хотелось. Вернее, не хотелось совершенно.

Вика тащила на плече рюкзак. Я, помня о неудаче Шуйского, предлагать помощь не решился. А зачем она его вообще взяла, рюкзак? Оставила бы в вертолете.

Я так и спросил.

— Здесь вода, — ответила Вика. — Вода со Стынь-озера. Пробы. Оставлять их нельзя.

Порода есть порода. Чтобы ни случилось — полет, обстрел, гибель аэронавтов, — дело на первом месте.

Встречные смотрели вежливо, и только. Никто не охал, не окружал заботой и вниманием. Может, никто и не знает о случившемся.

Я довел Вику до лифта.

— Я… Мы вечером будем заниматься? — спросила она.

— Обязательно. По особой программе, — пообещал я. Уж если Вика может думать о тренировках, то я и подавно.

Она вознеслась к себе, а я пошел в башню Бартини. В буфет! На часах — четырнадцать сорок пять. Полет, обстрел, ожидание и возвращение заняли менее двух часов. Вот оно, растяжение времени.

Буфетчица налила мне стакан томатного сока и дала печеную картофелину. Одну. Маленькую. Как я и попросил.

Вести тренировку после обстрела? Гибели людей? Я могу. Запросто. Не сомневайтесь.

Однако планы на сегодня нужно пересмотреть. И тренировочные, и прочие.

Я сидел за столиком у окна-бойницы, снова и снова пережевывая картофелину — и события. Или наоборот, события и картофелину. Что сок томатный похож на кровь, меня не смущало. Меня смущало другое: неопределенность собственной роли. Я стал жертвой вооруженного нападения, уцелел лишь случайно. Гражданский долг требовал, чтобы я обратился в правоохранительные органы. Я ведь не вассал Романова, своих гражданских прав и обязанностей ему не передавал. Но где находятся ближайшие правоохранительные органы? В Замке их я не встречал. В поселке Крайний? Если и есть там участковый полиционер, то дело явно не его калибра. В столицу края? Но она в шестистах километрах отсюда. Проще всего, конечно, позвонить, но спутникового телефона у меня нет, а сотовый не действует. Значит, нужно связаться через администрацию Замка. То есть через управляющего. Но он занят. Тогда через кастеляншу.

Я дожевал картофелину, допил сок. Вернулся в покой. Поднял трубку телефонного аппарата без диска.

— Служба Замка на связи, — сказал безликий электронный голос. А я отчего-то ждал девичий.

— Мне нужно поговорить с отделением полиции поселка Крайний. — Я передумал обращаться к Элеоноре Николаевне. Не сразу. Вдруг и не требуется? Предоставлять связь по ноль один, ноль два и ноль три — священная обязанность каждого. Во всяком случае, в теории.

— Связь за пределы Замка в настоящее время не осуществляется, — сказал электронный голос. Почему в настоящее время, а не сейчас?

— А в каком времени осуществляется?

— Связь за пределы Замка в настоящее время не осуществляется, — повторил голос. Такого иронией не проймешь и грубостью не прошибешь.

— Могу я поговорить с Элеонорой Николаевной?