Алена читает, а я вспоминаю. Больше всего меня веселила приписка: завещаю, мол, свои математические способности. Глядя, как я писал, Лера хихикала — оба мы воспринимали ситуацию с юмором. Поверить не могу, что дочь…

— Где находится оригинал? — спрашивает Алена.

— Это почерк вашего мужа? — задает встречный вопрос Симмонс.

— Да. Конечно. Я хорошо знаю его почерк. И подпись. Так где же оригинал?

— В сумочке у вашей дочери. — У Гардинера усталый голос. — Валерия хочет иметь бумагу при себе, когда я начну использовать ницелантамин. Терминальное состояние могло наступить в течение нескольких часов.

Сейчас Алена возьмет себя в руки и произнесет растерянным голосом: «Как ты могла?» Ей кажется, она хорошо знает свою дочь. Ее Лера не могла поступить так…

А моя Лера — могла? Моя Лера, приходившая ко мне со своими радостями и горестями. Когда-то в каком-то из идентичных миров, я читал, будто девочки духовно ближе к отцу, чем к матери. Мальчики — наоборот. Возможно, это правда — для кого-то где-то когда-то. Я обожал отца, а маму просто любил. С кем был ближе я сам? С отцом — однозначно.

Я все еще не очень понимаю. Что, собственно, сделала Лера? У нее мое шутливое завещание, и, чтобы получить деньги, ей нужно всего лишь ждать, ни во что не вмешиваясь, ведь Гардинер независимо от нее проводил свои опыты и синтезировал препарат. Гардинер независимо от желаний Леры собирался… или не собирался? Несколько часов назад я думал… воображал… мне казалось… да, в иной идентичной реальности, но система причинно-следственных связей не могла сильно измениться при перемещениях, причинно-следственные связи — самая устойчивая база и практически неизменный фактор в расчетах квантовой неопределенности. Разрушь эту связь, убери причины и следствия из уравнений, и в них не останется ничего, что зависело бы от времени.

Я полагал, что это Алена уговорила Гардинера использовать ницелантамин, и Гардинер пошел ей навстречу, потому что они… я так думал!., хотели моей смерти, чтобы быть вместе. Или это действительно было так в другой идентичной реальности?

— Как ты могла? — с ужасом произносит Алена.

— Можно, я объясню?

Это Кейт.

— Не надо, — тихо произносит Лера, голос ее звучит приглушенно, будто она поднесла ко рту платок. Или отвернулась.

— У вас ведь проблема с вашим мальчиком. — Кейт не спрашивает, она сообщает факт. Откуда ей знать, какие проблемы у Леры с Кеном? Кейт и Леру-то, похоже, только сегодня увидела, а раньше — да, слышала от меня, я много рассказывал о дочери, во всяком случае, в тех идентичных реальностях, которые могу сейчас вспомнить. Мне казалось, что Кейт Леру одобряет. О Кене я с Кейт говорить не мог, Кен появился, когда я уже стад бревном, и дочь сообщала мне о событиях своей жизни так, как сообщают дневнику. Я был для нее тетрадкой, куда она записывала мысли и впечатления — без надежды когда-нибудь прочитать записанное.

— Его Кен Бакстер зовут, верно?

Лера молчит. Молчание — знак согласия? Да, его зовут Кен, спросите меня, я подтвержу. И что?

— Хороший парень, учится на менеджера, — ровным голосом, без эмоций, продолжает Кейт, и я не понимаю, почему Лера покорно выслушивает, почему — такая эмоциональная! — не перебивает: «Замолчите, какое вам дело до моих знакомых?» Она много раз обрывала Алену, когда та пыталась учить дочь, с какими мальчиками ей лучше, правильнее, достойнее встречаться. «Не лезь в мои дела!» А мне рассказывала, я всегда ее поддерживал, даже когда она была не права. Может, потому Лера и доверяла мне больше?

— Но у Бакстера… В общем, он наркоман.

— Откуда вы знаете? — Это Алена. Хотел бы и я спросить то же самое.

Почему Лера отмалчивается? Она никогда не лезла за словом в карман. Молчание для нее так же нетипично, как речь перед микрофоном для монаха из францисканского ордена молчальников.

— Мой кузен Оппи работает в полиции, в отделе борьбы с наркотиками, — поясняет Кейт, и я вспоминаю тощего и длинного, как стебель тростника, мужчину. Как-то мы с Кейт были у него в гостях. Ей нужно было забрать у него… что?., память двоится и даже троится… это была книга с рисунком на обложке: мужчина направил на читателя двуствольный пистолет, а из-за его плеча выглядывает красавица топлесс. А может — это я тоже помню, — мы пришли не за книгой? Кейт нужно было передать кузену пакет с… чем? Меня это не интересовало, Кейт сказала: «Зайдем на минуту?», и мы зашли — не на минуту, а на полчаса, потому что пришлось знакомиться, потом выпить по рюмке гавайского рома. Кейт поговорила о чем-то женском с женой Оппи Бертой, а мы с Оппи обсудили шансы Харвера на переизбрание.

— Две недели назад, — говорит между тем Кейт, и я слышу ее голос сквозь наслоения памяти, — Оппи позвонил мне и сказал… он знал, что я и Влад были…

Пауза. Наверно, Кейт бросает взгляд на Алену, и я могу представить… Или не могу.

«— Послушай, — сказал Оппи, — у твоего Влада есть дочь Валерия, верно?»

Кто-то шумно вздыхает. Алена?

«— Она встречается с Кеном Бакстером, это нам известно, потому что Бакстер находится у нас под наблюдением».

Не хочу слушать дальше. Я знаю, что произойдет. Знаю так же определенно, как если бы слова уже были произнесены. Лера не станет открещиваться — ни от того, что сделала, ни от своего Кена.

Этот сюжет мне понятен, я не хочу в нем находиться. Лере придется расплатиться за свою Недальновидность, податливость… я ее понимаю… Думаю о том, что, если уйду в другую идентичную реальность, эта все равно останется, и — здесь и сейчас — продолжится невыносимый для Леры разговор, и произойдет то, чего я не хочу знать.

Или не произойдет?

Среди бесконечного числа идентичных реальностей есть и такая, где Лера не запуталась в собственной лжи.

Кейт уже начала произносить следующую фразу, время в моем сознании замедлилось, психика способна передвигаться в будущее, процеживая настоящее по мгновениям, а может, и останавливать время, исключать из ощущений.

Кейт тянет слово, которое, возможно, будет, если Кейт закончит его произносить, означать позор для Леры. Пока Кейт тянет, я успеваю не доказать, конечно, — седьмую теорему не доказать с моими познаниями в физике, — успеваю придумать переход, подставляя нужные (полностью полагаюсь на интуицию!) граничные условия в формулу из уже доказанной шестой теоремы.

Следующая фраза Кейт воспринимается, будто схлопнутая в единое мгновение: не слова, произнесенные обычным голосом, а взрыв, всплеск, раскрытие…

— …Я понимаю, дорогая Валерия, что вас пытались подставить.

— Вот как?

Запах духов становится почти невыносимым — может, Кейт низко наклонилась, но мне кажется, она, напротив, отошла от кровати, голос ее доносится издалека. Что-то сломалось в моем мироощущении, запахи воспринимаются очень сильно — запах мужского пота, это нервничает Гардинер. Или Симмонс. Впрочем, ему-то зачем нервничать?

Баланс ощущений восстанавливается, но не мгновенно. Обращаюсь в слух.

— Боже… — шепчет Лера, и ее перебивает возбужденный голос Алены:

— Послушайте, милая Кейт…

«Милая?» Ну-ну.

Из наложения воспоминаний (сколько идентичных реальностей скопилось в моей памяти?) вылавливаю нужное. Подсознательно, будто делаю шаг в темной комнате, зная, что могу разбить лоб о препятствие, но интуиция подсказывает направление, и я переступаю с ноги на ногу, иду… вспоминаю.

В обычной жизни, бессознательно перемещаясь между идентичными реальностями, мы не запоминаем произошедшего в прежней реальности. Инстинкт самосохранения сознания. Невозможно было бы жить, помня все, что случилось в бесчисленных мирах. Все наши решения, пробы, ошибки.

При сознательных перемещениях память сохраняется хотя бы частично.

— Послушайте, милая Кейт, вы, конечно, лучше меня знаете мою дочь.

Сарказм? Вспоминаю: еще до того дня Лера сблизилась с Кейт настолько, что начала доверять ей больше, чем матери. Лера и от меня отдалилась, не так, впрочем, как от Алены, а я не знал, что и думать о не очень, вообще говоря, понятной дружбе дочери с моей же любовницей. Мне было приятно или неудобно? Скорее и то, и другое.