— Я не могла без них жить. Они были такие хорошие. Почему Господь прибрал их? Кен познакомил меня с Остином (Остин — это Симмонс? Любопытно, я-то думал, что с Симмонсом и Гардинером миссис Куинберн познакомилась здесь, в больнице Джона Рэдклиффа, по долгу службы). Лечилась в клинике Шелдона…

Расставляю фразы во времени, чтобы было удобнее разбираться в смысле. Похоже, какие-то детали я все-таки упустил, что естественно, если они распределены в пределах квантовой неопределенности.

Давайте сначала, миссис Куинберн.

— У меня были дети. Двое. Том и Мегги. Они были такие хорошие. Почему Господь прибрал их? Я не могла без них жить. Болела. Лечилась в клинике Шелдона. Кеннет — племянник — меня навещал. Познакомил с Остином. Остин Уиплоу — наш главный в Духе (так-так, Остин — не Симмонс, просто имена совпали, Остин — глава секты «разговорщиков» с потусторонним многомирием). У меня появился смысл жизни. Говорить с Томми и Меган. Потом меня тоже призовет Господь. И мы будем вместе. Там.

Надо же… Двадцать первый век. Торжество инфинитной математики. Бесконечные наборы бесконечных типов многомирий. И такое невежество. Впрочем… Аксиоматические системы инфинитной математики не вполне разработаны. Может ли быть… Потом. Продолжайте, миссис Куинберн, я вас слушаю.

Мы все вас слушаем.

— Говорить с ними можно. Но только через людей в коме. Чем глубже кома, тем сильнее связь. Если кома приводит к смерти, связь самая сильная. В часы, предшествующие смерти.

Хорошо излагает. Не задумывается о впечатлении. Каждый человек играет роль, а миссис Куинберн долгие месяцы играла роль недалекой и исполнительной медсестры, чтобы получить доступ в палаты таких, как я. Сколько нас в клинике? Насколько могу судить по разговорам — девять человек. Я — самый сложный случай. Безнадежный. Идеальный медиум, да…

— Кен познакомил меня с Остином. (Опять Остин — теперь-то наконец Симмонс?) Остин, я все равно скажу, помолчи. Профессор помогал Кену с наркотиками. (Надо же, а я грешил на Гардинера.) Я взяла Остина в оборот. Не так-то это оказалось трудно. (Симмонс опять пытается вмешаться, но, похоже, его успокаивает Гардинер.) Так я получила доступ в палаты коматозников. Но связь была плохая. Я почти ничего не слышала. А Том и Меган почти не слышали меня. (Она действительно слышала голоса умерших детей или это игра больного воображения? Если все-таки рассмотреть возможность… Придется переформулировать третью теорему. Ну-ну. Мне за нее присудили Меллеровскую премию, а я собираюсь доказать, что прежнее доказательство неверно. А как же аксиома идентичности реальностей?) Последняя надежда — Волков. Но сколько ждать? Он может до терминального состояния пролежать бревном двадцать лет. (Спасибо за бревно, миссис Куинберн!) Или вообще до глубокой старости, как Монтегю. Я узнала об экспериментах доктора Гардинера. Благое, богоугодное дело! Для безнадежных коматозников. Из наших больных безнадежным признали только Волкова. Но доктор…

Она делает паузу. Идентичная реальность меняется. Я это чувствую. Интуитивно (теперь я это умею без ощущения страха) выбираю из бесконечного числа идентичных миров группы (тоже бесконечные), более соответствующие моему психологическому состоянию, а дальше действуют законы бесконечно больших чисел и случайного отбора в пределах квантовой неопределенности.

Короче говоря, принцип самосохранения. Желание — эгоистичное — сделать лучше себе. Оказаться в лучшей из идентичных реальностей. Не хочу, чтобы Алена была с Гардинером. Но помню, что она с ним была, не хочу лишать себя этой памяти (странно все-таки устроена психика!) и потому выбираю группу идентичных реальностей, где Алена и Гардинер… но это у них в прошлом. Только в прошлом. В памяти.

Дальше, мисс Куинберн, я слушаю. Все слушают.

— Доктор Гардинер — большой ученый (попытка подхалимажа? искреннее мнение? желание оградить себя от возмущенных возгласов доктора?). Слышала про его опыты. Но он не собирался переносить на человека. Значит, ждать?

Она не хотела ждать. И что же?

— Я не могла ждать. Остин сказал, что доктор Волков, оказывается, не простой больной, он великий физик и математик, ему совсем недавно присудили самую престижную научную премию. Меллеровскую.

Длинная фраза, могу представить, как трудно было миссис Куинберн произнести ее, не сбившись. Я вставил фразу между «не могла ждать» и «меллеровскую», как вставляют фрагмент огромного пазла точно в предназначенное для этого фрагмента место. Я доволен. Хорошая работа.

Из мешанины фраз, которые приходится слеплять, понимаю (нет желания расставлять слова во времени), что миссис Куинберн — хороший манипулятор. Есть такая категория людей, встречал. Не часто, но все же. Ничего собой не представляют, но умеют («так природа захотела, а зачем… не наше дело») подсказывать другим линии поведения, наталкивают на определенные мысли, и человеку кажется, будто он сам пришел к решению, к действию, выгодному вовсе не ему, а манипулятору.

Вот оно как.

Милые и ни к чему вроде не обязывающие ночные разговоры с Гардинером в ординаторской. Ничего личного, все знают, что у медсестры небольшой роман с Симмонсом, Гардинер тоже знает. «А жена Волкова… Элен. Вы видели, как она на вас смотрит? Вы для нее бог!» Мужчине приятно, мужчина (раньше он этого не замечал?) обращает внимание на красивую и умную жену своего больного. Слово за слою… Но Алена-то, Алена… А что Алена? Что она понимает в коматозных состояниях и тем более в новых лекарственных препаратах, над которыми работает замечательный человек, доктор Гардинер?

Препарат дает три процента надежды. Всего лишь? Не всего лишь, а целых три процента! Пожалуйста, доктор, на вас последняя надежда!

Гардинер не стал бы торопиться. Кто лучше него понимает все плюсы и минусы? Не стал бы, несмотря на все красноречие Алены. А все-таки, было у них что-то или нет? В каких-то идентичных реальностях — было, это предположение находится в пределах квантовой неопределенности. Мне ли не знать, о чем думает моя жена, глядя на красивого, умного, здорового… да, черт возьми… здорового мужчину? Помню, какие взгляды Алена бросала на мужчин, а когда я ревниво (чаще, впрочем, в шутку) спрашивал, почему она страстно посмотрела на господина N, жена со смехом отвечала, что я-то сам со смыслом, вполне определенным, бросил взгляд (будто случайно!) на госпожу М, которая, кстати, лесбиянка, разве ты не знал?..

Все же, было у них или… Да, ну и что дальше?

А дальше — мое шутливое завещание, лежавшее в сумочке у Леры. Салфетка, которую миссис Куинберн случайно подобрала — сумочка как-то упала на пол… А медсестра не то чтобы любопытна, но ее уже интересовало все связанное с лежащим в коме Волковым. Что там, на салфетке, написано? Любопытно: завещание. Да много ли оставит дочери этот физик-математик, ученые люди небогатые.

Бумагу миссис Куинберн, конечно, кладет назад в сумочку. Сумочку, конечно же, вешает на спинку стула — там она и висела, пока не упала случайно, когда Лера задела ремешок локтем, выходя из палаты.

Миссис Куинберн произносит слова все быстрее, разбрасывает их все хаотичнее, и я понимаю: это не она, это я мечусь из реальности в реальность, захватывая речь на разных стадиях в пределах неопределенности. По идее, вот идеальная возможность определить (раньше не получалось!) экспериментально величину квантовой неопределенности. Очень интересная задача, наверняка эти данные, если привести их в систему, помогут доказать восьмую теорему.

Но мне не до того. Инстинктивно я сильно сплюснул интервалы времени, мне это самому мешает, миссис Куинберн говорит очень быстро, и я с трудом поспеваю расставлять фразы в правильном порядке. Я еще и не уверен, что порядок правильный.

Успокоиться. Для начала — восстановить в сознании обычную скорость восприятия времени.

Вроде получилось.

Теперь проще переставлять фразы — они сами, будто солдаты на плацу при команде «Стройся!», занимают нужные места.

— Как-то по телевизору сказали, что присуждена премия. По математике. Высшая, какая только бывает. Меллеровская. Четыре миллиона двести тысяч фунтов. Я слушала невнимательно, что мне до премий? Назвали имя — Владимир Волков. И чтобы я совсем стала уверена, что это он, сказали, что жаль, мол, сам Волков, скорее всего, так и не узнает о премии. Тогда я вспомнила о завещании. Вспомнила, что дочка его встречается с моим племянником. Он лопух. Для него эта девица просто одна из подружек…