Старичок снова обвел всех взглядом и улыбнулся:

— А ведь можно не только прожить до весны, но и хорошо заработать!

— Да что ты говоришь? — переглянулись приятели. — И каким же образом?

— Я — староста причта церкви Святой Софии, — старичок наконец соизволил представиться. — Зовут меня Николай, Николай Скадос, и у меня есть неплохая работа для достойных людей. Ну — и жилье, разумеется.

— Ну и что же нам придется делать? — недоверчиво поинтересовался Владос. — Надеюсь, ничего предосудительного?

— О, что вы, что вы, — Николай замахал руками. — Так, кое-что привезти, отвезти… Короче говоря, будете возить кирпичи. Надеюсь, лошадьми править умеете?

— Да у меня на мотоцикл права и на грузовик скоро будут! — обиделся Лешка.

— Ваш друг не ромей? Ах да — русский. Но, видно сразу — человек достойный.

— Вы, Николай, тоже вроде бы ничего.

Старичок улыбнулся:

— Ну, так что? Согласны?

Друзья немного подумали и, договорившись об оплате, ударили по рукам. Сделку не обмывали — все ж таки стоял предрождественский пост — тем не менее настроение у всех троих парней было приподнятое. Ну, еще бы! Теперь-то жить можно — и корабля дождутся, и денег подзаработают, так, что, наверное, можно будет сразу же и осуществить перевод в Кафу. Эх, и повезло же им нынче! Ну, просто какая-то счастливая полоса настала! И давно пора бы!

Старик Николай не обманул — работа и в самом деле оказалась неплохая: нужно было возить кирпичи из загородной деревни, где располагалась мастерская некоего мрачного бородатого субъекта по имени Аристарх, на задворье у церкви Святой Софии. Возили вдвоем — Владос и Лешка, потом, уже втроем, быстренько разгружали — и Георгий, тщательно пересчитав привезенные изделия, отправлялся с докладом к «деду Николаю», как приятели прозвали меж собой старосту церковного причта. Когда выходил один рейс в день, когда два — старика, это, похоже, не очень-то волновало. Правда, в иные дни приходилось и погорбатиться немного — съездить туда-сюда раза три, а то и четыре. Стражники у ворот парней уже знали, пропускали беспрекословно и не обыскивали — да и что можно отыскать в груде только что обожженного кирпича?

Такая вот была работа. Жили приятели в небольшой каморке при церкви — довольно-таки уютной и теплой. Помещалось три узеньких ложа, застланных верблюжьими одеялами, небольшой стол, полочка, обитый медью сундук для вещей.

Трапезунд Лешке понравился — ничего не скажешь, красивый был город, да и за городом глаз нельзя было отвести от синих гор, зеленых и темно-голубых виноградников, желтых оливковых рощ. И это сейчас, зимой! Каково же будет летом? Правил городом — и всей империей, вернее, ее остатками — император Великий Комнин, которого редко кто видел и, такое впечатление, мало кто уважал, в отличие от предыдущего императора Мануила. На базаре открыто шептались, что Великий Комнин панически боится турок, впрочем, турок здесь все боялись. С другой стороны, на взгляд всех трех приятелей, император отличался гуманностью — не производил никаких публичных казней, никого не пытал, не бросал в тюрьмы, и указы его громко не зачитывали на площадях глашатаи. Правил незаметно, тихо, так, что иногда казалось, что в империи и вовсе никакой власти не было. И, говорят, пьянствовал. Но город все же был чудесен! И Лешка все чаще подумывал даже, что не стоит ехать в далекий Константинополь — а пожить здесь. Подкопить деньжат, нанять людей да двинуть на Русь — искать Черное болото. Неплохой, вполне приемлемый план.

Владос и Георгий — другое, они ведь были ромеи, и во всем мире для них имелся лишь один город — Константинополь. А Трапезунд — красивейший, чудеснейший Трапезунд — оба, не сговариваясь, презрительно именовали нищей провинциальной деревней.

Ну, что и говорить — каждому свое.

В свободное время, по вечерам и церковным праздникам, Георгий истово молился, а Владос с Лешкой открыто тосковали — дед Николай одним из условий поставил то, чтоб ребята ни с кем не общались, не заводили друзей-приятелей, дескать — это одна лишь помеха в работе и строительных делах. Мол, потерпите, парни, до весны-то не так и много осталось. Парни, конечно, терпели — больно уж условия были выгодными — но все ж тосковали, тосковали. О чем вообще может тосковать молодежь? По компаниям друзей, по посиделкам с песнями и танцами, по девчонкам. Да-да, по девчонкам! Природа брала свое, и странно бы было иначе. Иное дело — Георгий, тот истово верил и молился — вот и все развлечения. Впрочем, судя по довольному виду, парню этого хватало вполне. Ну, кому что…

И, конечно же, парни не выдержали. Первым задал провокационный вопрос Владос — они как раз остановили повозку на перекрестке — пропускали возвращавшийся со службы отряд ночной стражи. Чеканя шаг, шли тяжеловооруженные панцирники – акриты, крупные чешуйки из брони ярко блестели в лучах зимнего солнца, над шлемами покачивались плюмажи из страусиных перьев, угрожающе торчали короткие копья.

— Глянь-ка во-он туда! — воскликнул вдруг Владос. — Ну что за красивая девчонка!

— Рыжая? — Лешка присмотрелся.

— Нет. Та, что с ней рядом.

— Ах, эта… Да она, кажется, толстая!

— Сам ты толстый. Вот, что, Алексий, — пропустив воинов, грек тронул поводья и, оглянувшись по сторонам, зачем-то понизил голос: — А не гульнуть ли нам немного? Так сказать, согрешить! Пост-то, чай, давно кончился.

— А, пожалуй! — с готовностью откликнулся Лешка. — Только вот как? Боюсь, старик прознает. Мне почему-то кажется, что церковный сторож ему о нас стучит.

— Стучит?!

— Ну, докладывает.

— А, это ясно, что докладывает, — Владос хохотнул и, пригладив рыжую шевелюру, заговорщически подмигнул приятелю. — Так мы ведь не из дома будем на гулянки бегать!

— А как же тогда?

— А прямо днем… Вот, зачем нам вдвоем ехать? Телегу и один может загрузить — тяжело, конечно, но оно того стоит. В общем, предлагаю ездить за кирпичами по очереди. Сегодня — один, завтра — другой. Вот и погулять можно будет — считай, целый день! Знаешь, сколько в Трапезунде «веселых домов» — лупанариев?

Лешка усмехнулся:

— А сколько?

— Много! — со значением отозвался грек.

— Но там ведь надо девкам деньги платить.

— Во, дает! Конечно, надо. А ты что, проходимец этакий, хотел за так? Ничего-ничего, не жмотничай.

— Но денег-то маловато осталось, — озаботился Лешка.

— Так попросим у старика! Скажем, новые башмаки хотим справить.

Дед Николай деньги дал. Поворчал, но дал, в счет будущей зарплаты, так сказать — авансом. Обрадованные друзья всю ночь шептались, а утром, как только выехали за ворота церковного двора, подбросили вверх мелкую медную монетку — обол:

— Ну, голова или нос? — зажав медяху в кулак, осведомился грек.

— М-м-м… Нос! — решительно заявил Лешка.

Владос разжал руку — вместо ожидаемого изображения вражеского корабельного носа — ростра — там бугрилась кудрявобородая голова императора Мануила.

— Моя очередь! — радостно закричал грек и, хлопнув приятеля по плечу, добавил: — Не отчаивайся, ведь завтрашний день — твой!

Он спрыгнул с телеги, едва та успела завернуть за угол — и был таков.

— Везет же людям, — Лешка покачал головой и улыбнулся. И в самом деле, чего расстраиваться-то? Ведь завтрашний день — его.

А сегодня уж пришлось потрудиться. Загрузить целую телегу кирпича — и вдвоем-то не получится, а уж одному…

Святящийся, как голый зад при луне, грек внезапно вынырнул из темноты уже у самой церкви — Лешка нарочно ехал помедленнее, крутил головой. И все ж — не заметил.

— Ну, слава богу, успел! — запрыгнув на облучок, Владос перекрестился на церковный купол с большим золоченым крестом.

— Скажи спасибо, что я подождал, — буркнув, Лешка повернулся к приятелю. — Ну, как?

— Просто, как в сказке! Недалеко от старой башни есть одно заведение, я тебе расскажу, как найти…