В 25–24 годах до нашей эры Эллий Галл, римский наместник Египта, совершил поход в Южную Аравию, о чем подробно поведал его друг Страбон. Поход оказался неудачным: просчеты организации, убийственный климат и несговорчивый нрав аравитян не позволили покорить страну благовоний. Об ароматах Аравии писали царь Мавретании Юба II и Плиний Старший. В навигационном справочнике I века нашей эры, известном как «Перипл Эритрейского моря», упоминаемся порт и приморский рынок Кана, принадлежавший «ладаноносной стране» — Хадрамауту. Здесь, неподалеку от современного поселка Бир Али, начали свои раскопки археологи СОЙКЭ.
В эпоху «Перипла» Кана очутилась как раз на середине торгового пути между Египтом, входившим в Римскую империю, и Индией. Этот морской путь был неуязвим для враждебного Риму Парфянского царства. Моряки умело использовали сезонные (полугодовые) муссоны — «летние», дующие в Красном море с севера на юг, а в Индийском океане с запада на восток, и «зимние», меняющие направление на противоположное. Старая караванная дорога благовоний — с Юга Аравии посуху вплоть до Средиземного моря — потеряла свое значение.
Аравийские ароматы вывозились далеко за пределы Аравии, но и в местной культуре они играли немаловажную роль. В доисламские времена благовонное масло служило иногда заменой крови, которой по обычаю скреплялись соглашения между племенами. Одно из соглашений так и было названо — «договор благоухающих», ибо мужчины племени абд манаф и их союзники погрузили руки в сосуд с благовониями, а потом отпечатали свои ладони на камнях мекканского святилища. И по сей день гостю, входящему или — чаще — выходящему из дома, могут подушить ладонь: в знак «установления добрососедских отношений».
Ислам отказался от использования ладана во время религиозной службы, видя в этом древнем ритуале уступку идолопоклонству. Однако культура запахов не чужда и мусульманской обрядности. Так, во время обязательного омовения, совершаемого перед молитвой, полагается, втягивая и выпуская воду из ноздрей, мысленно произнести: «О Аллах! Дай мне вдохнуть райские ароматы и благослови меня насладиться ими и не дай мне ощутить запах адского пламени». Как уже говорилось, в пост рамадан ароматы для верующего запрещены.
Крупная торговля ладаном «на экспорт», пришедшая в упадок за несколько поколений до Мухаммеда, так и не оправилась во времена ислама. На смену ладану пришла амбра — воскообразное вещество, образующееся в желудке у кашалотов. Драгоценные кусочки сероватой амбры, выбрасываемые прибоем на берега острова Сокотру и Южноаравийское побережье, считались особенно высококачественными. И сегодня йеменские красавицы щеголяют в душистых ожерельях из застывшей амбры.
В X веке правитель Египта преподносит в дар каирской мечети аль-Азхар индийское алоэ, камфору и мускус «для курения в дни рамадана». Амбру и мускус, подобно золоту и серебру, мерили на мискали (один мискаль — около четырех граммов с четвертью), дерево алоэ и камфору — на маны (один ман того времени весил от 812 до 816,5 грамма).
Благовония применяли в самых разных областях жизни. Считалось, что ванны из фиалкового масла увлажняют высохший мозг и излечивают от меланхолии. Черный камень — святыню мусульманского мира, разбитую идолоборцами, — «лечили», скрепляя мускусом. Камфору и розовую воду добавляли для вкуса в сладкие и даже в мясные кушанья. В средневековых сочинениях Адам Мец обнаружил сведения о том, что после смерти Сейф ад-Даулы, покровителя поэта аль-Мутанабби, покойного обмывали духами из лотоса, сандалом, ароматическим порошком из индийского тростника — зарирой, амброй, камфорой и розовой водой, а бальзамировали его миррой и камфорой, щеки обработали сотней мискалей ароматической мази галийа, в уши, глаза, нос и под затылок добавили тридцать мискалей камфоры и, положив в гроб, засыпали камфорой всего. Это благовоние было тогда особенно популярно, и поэт, описывая заснеженный ландшафт, уподоблял мир куску камфоры.
У Хиляля ас-Саби, написавшего в XI веке единственную дошедшую до нас книгу о церемониале двора аббасидских халифов, сказано о том, что являться пред лик халифа надо в чистом платье, благоухая благовониями, которые должны исходить от тела и от одежды. Следует только избегать запахов, неприятных повелителю. И далее ас-Саби приводит случай с Ибрахимом, братом Харуна ар-Рашида, который являлся к халифу аль-Мутасиму, втерев перед этим по унции галийи в голову и бороду. Халиф же испытывал отвращение к этому запаху и пока мог скрывал это, но наконец не выдержал и отсадил от себя Ибрахима. Не понимая, в чем дело, тот огорчался, да так, что у него теснило в груди. История могла закончиться плохо, но один придворный певец, подслушав слова халифа, объяснил Ибрахиму истинную причину происшедшего. Узнав ее, Ибрахим «сказался больным почти на месяц, потом поехал и вошел к аль-Мутасиму… Халиф спросил его о здоровье. Тот ответил вяло. Халиф сказал: „Я вижу, ты выздоровел, так почему у тебя такой вялый вид?“ Ибрахим ответил: „От действия галийи, о эмир верующих! Я постоянно умащивался ею, а теперь врачи запретили мне пользоваться галийей“. Сказал аль-Мутасим: „Подчинись их совету, выбери любое другое благовоние“. Ибрахим перестал ею пользоваться и снова возвратился на свое почетное место» (перевод И. Б. Михайловой).
Этот, вероятно подлинный, придворный эпизод превратился под пером египетского литератора Мухаммеда аль-Абшихи (1388–1446) в народную притчу. Аббасид Ибрахим, который и сам недолгое время был халифом, стал простым бедуином, драгоценная галийа заменена вульгарным чесноком, а весь конфликт, оказывается, был вызван кознями завистливого везира. Только халиф остался прежним аль-Мутасимом. Итак, халиф благоволил к одному бедуину, а везир решил свести со свету халифского любимца. Накормив бедуина едой, обильно приправленной чесноком, везир посоветовал не приближаться к халифу, ибо тот не переносит этого запаха. А халифу шепнул: бедуин-де всем говорит, что у повелителя верующих зловонное дыхание. Вошел бедуин, прикрывая рот рукавом, и халиф уверился в правдивости везира. Взял его гнев, и он написал одному из своих управителей, чтобы тот отрубил голову подателю письма. А письмо отдал бедуину. Казалось, хитрость везира удалась, но зависть сыграла с ним дурную шутку. Решив, что поручение халифа сулит бедуину богатое вознаграждение, везир откупил у него письмо, отвез его сам и лишился головы. Когда все выяснилось, халиф пожаловал бедуина богатым платьем, назначил его везиром и сказал: «Да истребит Аллах зависть людскую и да не останется в этой жизни ни единого завистника!» Так за четыре века изменился сюжет, помещенный аль-Абшихи в объемистый том, названный им «Диковинное во всех родах изящного».
…Парфюмерное производство расцвело в халифате, после того как здесь стали использовать колбы и змеевик для приготовления спиртовых растворов. В персидской провинции Сабур приготовляли десять сортов благоуханных масел — из фиалки, лотоса, нарциссов, карликовой пальмы, белого жасмина, лилий, мирты, майорана и померанцевой корки. Иракская Куфа делала лучшее фиалковое масло; там же изготовляли масло из гвоздики. Город Джур специализировался на ароматических водах из розы, цветов пальмы, божьего дерева, сафлора, синильника. Его продукция вывозилась в Северную Африку и Испанию, в Индию и Китай и даже на родину благовоний — в Йемен. Крестовые походы познакомили Европу с переднеазиатской культурой ароматов, но европейцы сумели усвоить ее только частично.
Европейская наука стала открывать для себя южноаравийскую дорогу благовоний лишь в XIX веке. Первый шаг сделал в апреле 1836 года офицер британского королевского флота Уэлстед, участник картографической экспедиции на корабле «Палинур». У побережья Хадрамаута вдается в море черная скала, которую местные жители называют «Крепость ворона». Уэлстед тщательно скопировал непонятные буквы, выбитые на скале. Прочитав надпись, ученые установили, что «Крепость ворона» и есть та самая Кана, некогда главный перевалочный пункт для торговли благовониями — морской и сухопутной.