Целый месяц схваченных допрашивали по отдельности. Не добившись никаких результатов, фон Клюге решил устроить очную ставку. Дюжие гестаповцы по очереди ввели Вия, Василису и Кощея; руки патриотов были связаны за спиной, а на Кощее были наручники. Он уже два раза во время допросов устраивал крепкие потасовки — надолго запомнят его беззубые гитлеровцы. Фон Клюге предоставил вести допрос переводчику, а сам на всякий случай сел в углу.

— Узнаете друг друга? — пролаял Швайнер.

Вий остался безучастно стоять с опущенными веками, а Кощей с Василисой напряженно переглянулись.

Одежда на обоих подпольщиках висела клочьями, но Бессмертный все равно выглядел молодцом — на крепком поджаром теле ни царапины; голод и пытки его нисколько не изменили. Василиса, которой пришлось гораздо хуже, с завистью смотрела на Кощея, не ведавшего ни боли, ни страха. Потом оба отрицательно покачали головой.

— Шмутцер фанатикен! — выругался вспотевший гестаповец, слегка присвистывая сквозь выбитый зуб. Он вскочил из-за стола и показал Кощею издали листовку:

— Кто это писал?

Швайнер побоялся приблизиться, помня, как принял смерть от Кощеевой ноги втоптанный в пол плюгавый Вилли. Хозяин явки презрительно промолчал, и тогда гестаповский переводчик повернулся к Василисе:

— Тфой?

Измученная подпольщица вяло взглянула на толстые, с грязными ногтями пальцы Швайнера, сжимающие листовку, и вдруг в ее сознании сверкнула поразительная мысль. Василиса кивнула головой в сторону Вия и с трудом разлепив спекшиеся губы прошептала:

— Это… его… работа…

Гестаповец замер в удивлении оттого, что подпольщица наконец заговорила, а потом бросился к Вию.

— Это ты писал?! Ты? — визгливо закричал он, тыча листовку в железное лицо партизанского командира.

— Поднимите мне веки. Не вижу, — ответил Вий, и разом бросились гестаповцы подымать ему веки. Кощей и Василиса привычно зажмурились…