Было глупо с моей стороны приводить ее сюда одну. С тем же успехом, я мог бы принести бутылку «Джека» и сказать себе, что не буду открывать ее.

Так что я отправился на рыбалку, наколол дрова и довел свое тело до состояния усталости. Но как только Элисон выходит из палатки и улыбается мне, мой член дергается в ответ.

Проклятье! Эта часть меня определенно не вымоталась.

Она подбирает одно из копий, что я оставил прислоненным у дерева, и пробегается кончиками пальцев по его гладкому, заостренному концу. От наблюдения за ней мой член встает в полную силу.

Я перевожу взгляд на костер так, чтобы я мог избавиться от твердости, прежде чем встану приготовить ужин. В лесу темнеет, поскольку солнце садится, и будет еще темнее к тому моменту, когда еда приготовится.

Элисон подходит как раз тогда, когда я встаю. Она выглядит расслабленной здесь, как будто бы проводила много времени в лесу ранее. Хотелось бы мне, чтобы я мог поговорить с ней об этом... и о столь многих других вещах. Это безумие, что я ощущаю такую близость к женщине, которая не сказала мне ни единого слова.

— Хочешь помочь с ужином? — спрашиваю я ее.

Она кивает и достает принадлежности для готовки и еду из моего рюкзака. Вскоре Элисон чистит картофель, а я разделываю рыбу. Жужжание и пение птиц в лесу создают спокойный фон, пока мы заняты делом.

Когда приходит время готовить, она наблюдает за мной, и у меня появляется чувство, что Элисон прежде не слишком часто занималась приготовлением пищи. Я добавляю масла на сковороду, что принес с собой, прежде чем положить первую партию пойманной рыбы и очищенного картофеля.

— Здесь есть домик в нескольких милях дальше в лес, — говорю я ей. — Его построил Генри Хоторн, чтобы у него было место, где остановиться, когда он отправлялся на охоту. Однажды я нашел немного записей и фотографий в картотеке в архиве Хоторн-Хилл о том, что для этого потребовалось от рабочих.

Генри не позволил бы проредить лес для строительства хижины, так что им пришлось принести все необходимое самим, пройдя десять миль по лесу.

В ее карих глазах я вижу искорку интереса, когда они встречаются с моими.

— Возможно, мы смогли бы устроить привал там в следующий раз, — произношу я.

Она улыбается, и это ударяет в меня — то, как сильно мне нравится быть тем, кто заставляет ее улыбаться. Мне нравится это намного больше, чем должно, но удовлетворение от этого слишком сильное, чтобы сожалеть об этом.

Когда еда готова, я смущенно ей улыбаюсь, пока говорю:

— Я так привык ходить в походы один, что не взял тарелок. Я просто ем со сковороды, — с этими словами я вручаю ей вилку, которую принес, а сам беру большую столовую ложку.

Мы едим в тишине, и она с энтузиазмом кивает, когда я спрашиваю, нравится ли ей. Судя по выражению ее лица, думаю, ей действительно нравится. Мне даже безразлично, если эти эмоции вызваны голодом после употребления всего лишь смеси сухофруктов с орехами и просто фруктов за длинный день. Я приготовил для нее ужин и ей понравилось. Эта ситуация настолько приближена к свиданию, насколько когда-либо будет возможным для нас.

Я приготовил целую гору еды, и мы практически всю ее прикончили. Элисон вытаскивает свою доску и пишет сообщение, предлагая пойти помыть посуду, но я говорю, что сделаю это сам. Позже я хватаю кусок мыла и моюсь в речке, где ополаскивал посуду, чувствуя, как пахну потом. Я переодеваюсь в чистую футболку и направляюсь обратно в наш лагерь, где Элисон сидит у костра с одеялом, наброшенным на плечи.

Этой ночью немного прохладно. На ум приходит несколько способов, чтобы сохранить тепло. На самом деле, больше чем просто тепло. Мы оба стали бы разгоряченными и потными в мгновение ока.

Когда я подхожу, Элисон поднимает на меня взгляд, и я задаюсь вопросом, неужели мои грязные мыслишки о ней написаны у меня на лице. Она поднимает руку, открывая одеяло для меня.

— Тебе холодно? — спрашиваю я ее.

Она кивает, и я забываю свои противоборствующие мысли о том, что я должен и не должен делать. Мне хочется быть ближе к ней, и она этого тоже хочет. Только в этот раз, мне хочется сдаться тому, что чувствуется так хорошо.

Я присаживаюсь рядом с ней, беру одеяло, оборачивая его вокруг нас, и притягиваю ее к себе рукой, которая расположилась вокруг ее плеч. Элисон прижимается ко мне и тихо вздыхает.

— Ты сняла кепку, — говорю я, проводя губами по ее макушке.

Ее волосы мягкие, с легким пряным ароматом. Я вдыхаю ее запах, когда она оборачивает руки вокруг моей талии и крепко держится за меня.

— С тобой так просто забыть, — бормочу я.

Она поднимает голову с моей груди и смотрит на меня, и я могу прочесть достаточно из выражения ее лица в свете костра, чтобы знать, что она чувствует то же. Я пробегаюсь рукой по ее волосам, затем обхватываю щеку, которая такая крошечная в моей огромной руке.

— Я забываю, что правильно, — говорю я, поглаживая большим пальцем ее щеку. — Я забываю, почему я здесь, — я сильнее сжимаю свою вторую руку вокруг нее. — Я забываю, как облажался в прошлом, — я закрываю глаза и вздыхаю, прислонившись лбом к ее лбу. — Я забываю, какая ты хрупкая.

Затем она двигается, и я открываю глаза. Элисон взбирается ко мне на колени, оборачивая ноги вокруг моей талии. Теперь ее грудь прикасается к моей груди, ее колени лежат по обеим сторонам моих бедер. Я обхватываю руками ее спину, ее мягкое тело тает напротив моего. Когда она рукой проводит по моей щеке, а затем вокруг, обхватывая шею сзади, ее глаза говорят мне, что она какая угодно, но только не хрупкая в этот момент.

Я накрываю ртом ее губы в нежном поцелуе, и Элисон приоткрывает их, безмолвно прося о большем. Прижимая ее ближе, я даю ей это, целуя глубже и сильнее. Она слегка двигает бедрами, и этого достаточно, чтобы заставить меня застонать от ее трений о мою эрекцию.

Когда я отстраняюсь, Элисон утыкается лбом в мой, ее дыхание ощущается теплом на моих губах, когда она легко дышит.

— Это все равно, что напиться, — бормочу я. — Ты даешь мне тот же кайф, что я получал от спиртного. Я никогда... бл*дь.

Желание кружится горячим и густым потоком между нами, холодный ночной воздух позабыт. Элисон пробудила что-то во мне, пробудила то, что долгое время спало, и я не знаю, достаточно ли у меня силы воли, чтобы противостоять тяге, которую чувствую.

Глубокий вой звучит неподалеку, это заставляет Элисон повернуться, ее тело напрягается от беспокойства.

— Все в порядке, — говорю я. — Ничего нас здесь не потревожит.

Она все еще с напряжением смотрит в темный лес, так что я отпускаю ее с моих колен и спрашиваю:

— Хочешь пойти в палатку?

Она тут же поворачивает голову, встречая мой взгляд, и кивает. Теплая надежда, кружащаяся в ее карих глазах, заставляет меня вновь застонать.

— Я не могу... в смысле, мы не можем… — я трясу головой. — Ты — моя пациентка, Элисон. Я должен уважать эту связь, несмотря на то, как сильно я хочу тебя.

Она отходит на пару шагов, чтобы взять доску, пишет сообщение на ней и разворачивает ее лицом ко мне.

«Я не сумасшедшая».

Ее серьезное выражение лица задевает меня.

— Я знаю. Я никогда не думал, что ты сумасшедшая. Я думаю, ты испытываешь посттравматическое стрессовое расстройство, что совершенно понятно. Даже если бы я не был твоим доктором, я просто… — я тяжело вздыхаю. — Но я — твой врач.

Элисон вздыхает, и я вижу и понимание, и разочарование в ее глазах. Когда она поворачивается и идет в палатку, я следую за ней. Она забирается внутрь, а я просовываю голову через палаточный вход.

— Эй, хорошо бы сменить одежду, прежде чем лечь спать. Одежда удерживает накопившуюся влагу, даже если ты не чувствуешь ее, и тебе будет удобней в сухой одежде. Можешь переодеться здесь, а я переоденусь снаружи.

Как только я встаю и подхожу к своему рюкзаку, я улыбаюсь про себя, поскольку понимаю, что уже переоделся, когда ходил к речке. Элисон оказывает довольно сильное воздействие на меня.