Крепче Ангелочка Королю не удалось, привыкнуть же он привык и стал гордо с ней на пару хлестать себе веником. После бани и досталось большое удовольствие, и Король с огромным наслаждением, лежа в сене на старых санях, слушал концерт самодеятельного оркестра хутора: Иммануэль играл на мандолине, Хелли Мартенс и Алфред на гитарах, а Эйнар с Ребра подпевал без слов. Звучали народные мелодии и еврейские шлягеры.

Вечер в субботу заканчивался уже в первом часу, когда все расходились по комнатам, а чужие, то есть соседи или односельчане, отправлялись к пруду качаться на качелях, откуда иногда до первых петухов доносились песни и смех.

Король же забирался на свой чердак в корыто (в нем Ангелочек еще днем меняла простыни). У него здесь не было берез, но и без них столько запахов: сена, травы, хлева, древесины. Переполненный впечатлениями, он долго не мог уснуть. Ему хотелось думать о своей жизни. Он закрывал глаза и видел краски, свет и тени ушедшего дня. Пруд и желтоголовые купальницы. Он вспоминал примулы на лугу, как, надкусывая белесые стебельки, ощущал сладкий их вкус. Наконец он засыпал, но вскоре опять просыпался, чтобы послушать сверчка. Во дворе урчала Вилка; потом паук на лицо опустился, потом муравей по ноге ползал…

Король вертелся, чесался и было опять заснул, как вдруг услышал, что заскрипела лестница, кто-то осторожно поднимался на чердак.

Он похолодел от страха. Заорать, что ли? Лучше молчать: может, его здесь и нет вовсе, в том смысле, что, может, его не видно, даже лучше не дышать: если человек не дышит, значит, его нет, как будто он умер…

Лестница скрипела долго, кто-то что-то прошептал. Зашуршало сено по другую сторону люка. И началась какая-то возня в сене, кто-то барахтался, да еще как! Они так сильно сопели, как однажды Король, когда бежал за Серой, которая закапризничала на пастбище и не давала надеть узду. Королю показалось, он узнал голос Иммануэля, который тихо неизвестно кому что-то сказал, в ответ тоненько засмеялись, а вот кто — Король не узнал. Потом на какое-то время стало тихо, но Король все равно уже не мог заснуть, к тому же тишина длилась недолго — опять зашуршало сено, опять началось барахтанье, и всего этого Король не сумел себе объяснить. Он никогда ничего похожего не слышал. Он, конечно, перестал быть покойником, даже попытался присмотреться к происходящему, но в чердачной темени увидеть что-либо на удалось.

Утром Король не мог решиться, сказать кому-нибудь о том, что кто-то ночью на чердаке боролся с Иммануэлем, или не сказать, но когда Иммануэль, хитро поглядывая на Короля, сам спросил: «Ты крепко спал ночью?» — он ответил не задумываясь, что да, он спал ужасно крепко. После этого уже не мог рассказать о том, что слышал. Ведь не бывает так, что спишь и видишь или спишь и слышишь. Когда спишь, то видишь только сны. Поэтому-то он и сказал за завтраком, что видел сон, будто Иммануэль на чердаке ночью с кем-то в сене боролся. На это никто не обратил внимания. Алфред только хмыкнул, обмолвившись:

— Чего только не приснится!..

На всякий случай все же спросил:

— С кем же Иммануэль там боролся?

Но этого-то Король не знал, потому что этого-то он как раз и не видел.

Однажды к воротам усадьбы подошел мужчина невысокого роста, темноволосый, плотный, с добродушным скуластым лицом, которое украшали зеленый глаза, и выяснилось, что это Хуго, тоже родственник Его Величества. Конечно, это они таковыми себя считали, потому что Ангелочек и Юхан утверждали, будто благодаря их стараниям у Его Величества имеется поровну теток и дядей, стало быть, пятеро одних и столько же других, хотя одного дяди уже нет — застрелился в Главном городе из-за загадочной истории, связанной с женщиной. Король слышал, как об этом говорили взрослые: «Вставил дуло себе в рот и большим пальцем ноги нажал на курок». Общеизвестно, что у королей нет родственников, кроме тех людей, которые им полезны. Во всяком случае, отношение королей к собственным родственникам весьма и весьма спорное. Можно сказать с уверенностью: оттого что эти мужчины и женщины, до этого ему неизвестные, оказались его родственниками, у него к ним чувств не прибавилось и не убавилось. Раньше он их не знал, следовательно, они были чужими для него. Теперь же он их знал, следовательно, они уже ему знакомы… И вообще он относился к людям с оценкой того, какими их находил, с точки собственного мировоззрения, а посему чисто по-королевски. Манчи был забавен, весел, дружелюбен — такой имеет право считать себя его родственником, также Сесси. Ну а Хелли и Алфред, которые о нем заботились, — о чем тут говорить! Тут и говорить нечего…

Появлению Хуго все, конечно, обрадовались, каждый по-своему. Сесси была в восторге от красивого мундира, относительно которого Юхан сказал с неопределенной интонацией в голосе: «Прямо генерал». Ангелочек с улыбкой смотрела на своего сына, и, кроме любопытства, ее глаза за очками в серебряной оправе ничего не выражали, хотя конечно же она была рада. Манчи откровенно высказал причину своей радости:

— А пахать-то сколько надо! Вовремя пришел.

Что и говорить, осень не за горами, приближалась пора осенней пахоты и сбора картофеля, а Манчи давно уже надоело, тяжело было и Юхану, нелегко ему стало держать ручки сохи. Юхан похлопал сына по плечу, словно тот лишь съездил на мельницу, и засвистел свою любимую песню. Однако он крикнул Манчи:

— Таскай воду. Мы с Хуго баню затопим.

Хуго показался Королю квадратным, медлительным, молчаливым. Высказывался с многозначительным видом. Можно было предположить, что относительно обсуждаемого вопроса у него имеется свое собственное, весьма продуманное мнение, но он на нем не настаивает… Что вы! Нет. Хотя он, конечно, человек сведущий, но ему все равно, можете думать по-другому, если хотите.

Разговаривая, он имел привычку подергивать себя то за одно, то за другое ухо. Королю не раз хотелось спросить, хочет ли он свои уши вытянуть и на сколько, но не спросил, решив, что со временем этот вопрос сам собой выяснится.

Теперь Мелинда Хромоножка поселилась в Звенинога, а к матери в Праакли перестала ездить. Они с Хуго зажили в одной из комнат Сааре, и на хуторе стало тесновато, несмотря на то, что Король по-прежнему довольствовался свиным корытом над коровником, а скажите, пожалуйста, много ли на свете сыщется монархов, согласных на такие скромные условия?

Настала пора сенокоса. Все до единого, включая Вилку, отправлялись ежедневно в Святой Лес, что рядом с кладбищем, где находились лесной участок и луг хутора Сааре. Лес здесь был великолепный. Высокие древние сосны шумели на ветру, звучала неповторимая мелодия вечности. В лесу обильно росли черника и голубика, охраняемые тоже весьма музыкальными комарами. Именно здесь, на кладбище, и хоронили всех из рода Рихарда, даже если кто-нибудь уже не носил фамилии семьи.

Однажды Ангелочек взяла с собой на кладбище Короля и долго водила его между могилами, читая вслух имена усопших, объясняя, кто они были в жизни и каким образом бог призвал их к себе. Короля все это не слишком интересовало, ему было скучно в мире покойников, но он заметил, что Ангела совсем не проносила слова «смерть», «умереть», а говорила «скончался» или же «бог призвал».

Слово «смерть» легко произносила Мелинда. Когда они были вдвоем с Хуго — Король не в счет, — она то и дело заводила разговор о том, что, когда старики помрут, некому быть на хуторе хозяином, кроме Хуго. Старики — Король понимал это — конечно же Ангелочек и Юхан. Хуго отмахивался, ему такие разговоры не нравились, но Мелинда настаивала, высказывая удивление:

— Все люди когда-нибудь помрут, что тут такого? Не вечно же им жить…

Король чувствовал, что Мелинде нисколько не будет жаль, если Ангелочек с Юханом помрут, возможно, она даже не против, чтобы это случилось скорее — так показалось Королю. Смерть до сих пор представлялась ему лишь в образе дохлой кошки в канаве: наполовину разложившаяся падаль с облезлой шерстью, источавшая отвратительную вонь. Ом никак не мог себе представить Ангелочка и Юхана покойниками — таких живых и добрых. Почему живая, веселая и добрая Мелинда хочет, чтобы Ангелочек и Юхан умерли?!