El beivre fud la nostre mort,

Nus n’en avrum ja mais confort;

A tel ure dune nus fu

A nostre mort l’avum beu.

(v. 2495—2498)

Характерно, что у Беруля действие питья было ограничено тремя годами (у немецкого поэта XII в. Эйльхарта фон Оберге — четырьмя). У Тома такого ограничения нет. Тристан и Изольда сознают незаконность и трагическую безысходность своей любви, они то бездумно предаются страсти, то борются с ней, стремясь ее преодолеть, расстаются, бегут друг от друга. Но их удел — вечное возвращение, чтобы в смерти соединиться уже навсегда, ибо действие напитка вечно. Это любовное питье перестает быть смягчающим их вину обстоятельством, превращаясь в некий символ. В символ жестокой алогичности жизни, непредсказуемой сложности человеческой души и неодолимой силы любви. Любви, облагораживающей героев, вселяющей в них стойкость и твердость, отчаянную смелость до самозабвения, но властно влекущей их к трагическому концу.

Реконструируя роман Тома, Жозеф Бедье основывался в этом на его «проекциях» (Готфриде Страсбургском, монахе Роберте и др.); он подсчитал, что это должно было быть весьма массивное сооружение, насчитывающее от 17 ООО до 20 ООО стихов 19. Думается, эта немалая цифра несколько преувеличена. В своих подсчетах ученый не учел одного важного обстоятельства: нелюбовь Тома к пространным описаниям (чем так увлекался Готфрид). Что представляют собой сохранившиеся фрагменты? Это довольно короткие повествовательные части, стремительные диалоги (например, ссора Браижьены с Изольдой в конце романа) и долгие монологи, в которых напряжение неизменно нарастает к их концу. Сменяющие друг друга, монологи эти складываются в горестный диалог Тристана и Изольды, который любовники как бы продолжают вести на расстоянии, вдали друг от друга, в преддверии новой встречи.

Эти монологи — одно из основных достижений Тома. В них подвергается анализу сложное, далеко не всегда светлое и не всегда взывающее к справедливости любовное чувство. Здесь нет Овидиевой «сладкой боли», нет и натуралистического выписывания внешних проявлений любви, всех этих вздохов, обмороков и метаний, которым столь часто предавались Дидона, Лавиния и Эней.

Тристан и Изольда преодолевают в душе куда более серьезные преграды, чем герои предшествующих куртуазных романов. Причем это не общепринятые моральные или сословные нормы. Брак для героев священен. Священно и вассальное служение. Но они нарушают и то, и другое. И делают это легко. По крайней мере, не долго сетуют и страдают, обманывая трагически доверчивого Марка (трагически — не только потому, что это приводит его к потере и жены, и племянника, но и потому, что своей нерешительностью и непоследовательностью он толкает любовников друг к другу, т. е. к гибели). Чувства героев сложнее. Их любовь преодолевает внутренние препятствия (внешние преодолеть им не составляет труда) : ревность, подозрительность, внезапно накатывающую антипатию, жестокое желание побольнее отомстить за мнимое предательство.

Кульминационный момент сохранившихся фрагментов романа Тома — это женитьба Тристана на Изольде Белорукой. Здесь у героя несколько побудительных причин. Во-первых, желание отомстить возлюбленной, якобы предающейся нескромным радостям супружеской любви. Во-вторых — в собственном браке постараться забыть обманщицу (это попытка бегства от любви, как известно, неудавшаяся). И еще: женившись, проверить на себе самом, можно ли забыть прежнюю любовь и предаться новой страсти:

Ces dous choses qu’en li sunt

Ceste faisance emprendre font,

Qu’il volt espuser la meschine

Pur saveir l’estre la reine,

Coment se puisse delitier

Encuntre amur od sa moillier;

Assaier le volt endreit sei,

Cum Ysolt fait envcrs lu rei;

E il pur co assaier volt

Quel delit avra od Ysolt.

(v. 255—264)

Этот психологический (или физиологический?) опыт окончился, однако, неудачей: несчастная сестра Каэрдина так и не познала радостей супружеской любви. Но бегство от Изольды Белокурой — это одновременно и неудержимая устремленность к ней. Обе Изольды прекрасны лицом и телом и этим напоминают друг друга. И обеих этих несравненных красавиц зовут одинаково — Изольдой. Поэтому женитьба Тристана — это попытка заслониться новой Изольдой от Изольды старой и — увидеть старые любимые черты в этом новом лице (т. е. это те же чувства, те же движения души, о которых много веков спустя написал Лермонтов: «В твоих чертах ищу черты чужие»):

Le nun, la belte la re'ine,

Nota Tristrans en la meschine,

Pur le nun prendre ne la volt

Ne pur belte, ne fust Ysolt.

Ne fust ele Ysolt apelee

Je Tristrans ne la oust amee;

Se la belte Ysolt n’oust,

Tristrans amer ne la poust;

Pur le nun e pur la belte

Que Tristrans i ad trove

Chiet en desir e en voleir

Que la meschine volt aveir.

(v. 273—284)

Этот отрывок очень показателен для искусства Тома. Он построен по принципу кольца. Но движение мысли по этому кольцу не бесцельно. Мысль развивается, уточняется, формируется. И приходит решение. От констатации двух совпадений — имени и красоты — у героя появляется желание обладать ими, но только ими в данном сочетании: ни одной красоты, ни одного имени было бы не достаточно. Этот кусок текста с его внутренней структурой, которую мы только что отметили, входит как элемент более крупной структуры, построенной по тем же приблизительно принципам. Высказанные в цитированном отрывке мысли повторяются затем еще раз (ст. 357—366). Есть в романе и другие повторы (например, соответственно ст. 1011—1087 и 1092—1119). Однако это не топтание на месте, а всегда углубление и уточнение исходной мысли, ее развитие, ее подытоживание. Здесь перед нами — попытка психологического анализа, и именно в этом смысле книга может быть отнесена к «реалистическому течению» куртуазного романа. Различные литературные манифестации легенды о Тристане и Изольде, и прежде всего книга нормандца Тома, явились важным этапом в движении романа к психологическому реализму.

Закономерно и неизбежно этот психологизм реализовался прежде всего в области любовных отношений. Здесь все как бы произошло по закону вакуума: любовная тематика в средневековой литературе была наименее разработана. Отношения человека и бога, человека и мира, сюзерена и вассала и т. д. были прояснены и регламентированы. Были определены и взаимоотношения двух индивидуумов в браке. В романе о Тристане и Изольде рассмотрена любовь вне брака и даже ему вопреки. Но это не любовь-поклонение провансальских трубадуров, когда недоступность и вознесенность дамы были непреложны и заданы. Здесь — иначе. Здесь любовь была лишена спиритуализма и платонизма. Это любовь преступная, с точки зрения бытовой морали. Но вот что характерно (и это, по-видимому, соответствует общему скептическому взгляду Тома на жизнь): в романе никто из четырех главных героев (а их наверняка четыре) не осуждается. Не осуждается, ибо ими движет не злая воля, а несчастливое стечение обстоятельств.