Все герои — страдающие. Страдают и мечутся Тристан и Изольда в разлуке друг с другом, в тщетных попытках освободиться от овладевшей ими страсти. Тихо скорбит Марк, всегда готовый простить неверную жену и племянника. Мучается «вторая» Изольда, безропотно сносящая небрежение мужа. Трудно сказать, кто страдает из них больше:

Hici ne sai que dire puisse

Quel de aus quatre a greignor angoisse.

(v. 1084—1085)

Стихия страдания пронизывает роман. Любовный напиток — это первое саморазоблачение героев, это их оправдание и символ их дальнейшей судьбы. Их трагическая участь открывается им уже здесь, в море, любят же они друг друга уже раньше, и это ясно им обоим еще до отплытия к королю Марку, по крайней мере в тот момент, когда Изольда открывает в Тристане убийцу Морхольта, открывает — и отказывается от мести. Стихия страдания вовлекает в свою орбиту все новые жертвы. Страдает Марк, страдает служанка Бранжьена, печалится верный Горвенал. Эти всеобщие страдания достигают апогея после женитьбы Тристана. Молодость и красота «второй» Изольды влечет его, но он мазохистски отказывается от любовных утех с женой.

Страдания центрального персонажа усугубляются сложностью, неоднозначностью его взаимоотношений с королем Марком. Марк — дядя Тристана. Но не этим определяются их отношения друг к другу. Показательно, что герой приезжает ко двору Марка уже во многом сложившимся человеком. Дядя не занимается воспитанием племянника. Эта деталь очень важна. Приверженность героя к королю Марку не выработана, таким образом, многими годами близкого общения. Приверженность эта — во многом плод обдуманного решения, пусть и пришедшего внезапно. Тристан решает стать вассалом Марка, низвести себя до уровня его баронов. И все-таки, это не обычная феодальная зависимость. Отношения протагонистов — это не вполне отношения вассала и сюзерена. Но это и не родственные или не совсем родственные отношения. Тристан называет Марка чаще не «дядей», а «отцом», и король Корнуолла относится к племяннику совсем не как к обычному родственнику (ведь и Андрет — тоже племянник Марка, но взаимоотношения их совсем иные). Таким образом, перед нами не верность вассала своему сюзерену и не любовь племянника к дяде. Это глубокая внутренняя привязанность, одновременно осмысленная и импульсивная.

Достоин ли Марк такой любови?

Во многих эпизодах романа Тома (и особенно во многих иных манифестациях нашей легенды) король Корнуолла выглядит ровней Артура, короля бриттов. Он мудр, справедлив. Он него веет уверенной неторопливостью. Он действительно почти никогда не спешит. Король Марк любит стабильность, устойчивость, привычность повседневного обихода. С известной долей натяжки Марка можно сопоставить с центральными персонажами поздних жест, например, из цикла Гильома Оранжского. Как и они, Марк — слабый король. Он не снаряжает военных отрядов, не бьется с беспокойными соседями. Он безропотно готов платить тяжелую и унизительную дань ирландцам. Он не думает о будущем своего королевства и он, несомненно, — плохой политик. Он позволяет баронам спорить с ним, ставить условия, угрожать смутой.

Поэтому-то Тристан для Марка как для слабого, «ленивого» короля очень удобен. Он — готовый наследник. Его не надо воспитывать, направлять, подталкивать. И он к тому же — родственник, что снимает споры о законности передачи ему престола. Это внешне на уровне разума, на уровне высокой политики и государственных интересов. Но есть и другой уровень — личный. А лично Тристан Марку очень симпатичен. Симпатичен не только многочисленными знаниями и умениями, которыми с избытком наделен наш герой, но и своей добротой, отзывчивостью, бескорыстием. Марк в романе Тома (и вообще в легенде) очень одинок. И вот появляется Тристан. Марк как бы видит в нем свои черты. Марк мечтает, что в Тристане осуществится то, что не смогло осуществиться в нем самом: мудрец и рыцарь на троне. Но это — опять-таки на высшем уровне. А на личном, глубинном? Здесь Марку нравится Тристанова непрактичность: отвоевать свое королевство и отказаться от него, передав в вечное управление Роальду Твердое Слово. Таким образом, приверженность Марка к Тристану двойственна, если не «двоесмысленна». Это и следствие родства душ, и результат обдуманного, расчетливого решения. В столкновении Тристана и мятежных баронов Марк почти всегда на стороне племянника. Он хотел бы простить ему и связь с Изольдой. Лишь система общепринятых моральных норм мешает этому.

Итак, король Марк благороден и великодушен, добр и душевно широк. Эти высокие душевные качества Марка и лежат во многом в основе конфликта. Дело не в том, что Марк для Тристана — король и «отец»; он хороший король и хороший «отец»; вот за это юноша и любит дядю, поэтому и глубоко страдает, его обманывая, поэтому, если его неудержимо влечет к Изольде, то не менее сильно отталкивает от нее. Причем, дело здесь не в Изольде, которую юный рыцарь всегда любит одинаково, а в Марке, в его высоких моральных качествах, с которыми не может не считаться наш герой. Таким образом, Тристан в трактовке Тома оказывается героем, постоянно раздираемым двумя противоположными, друг друга исключающими чувствами: привязанностью к Марку и любовью к Изольде (или к двум Изольдам: заметим, что, страдая рядом со второй Изольдой, герой не помышляет о Марке, так как функционально тот подменен сестрой Каэрдина). И каждый раз он попеременно принимает то одно, то другое решение. Он обречен поступать так всю жизнь. Таков уж его характер. Он во многом — источник трагедии. Трагедия эта — не социальная, а психологическая. Это во многом — трагедия непоследовательности.

Любовь Тристана и Изольды трагична, она связана с самого начала со страданием, даже со смертью (Морхольта, например), со смертельным риском, ведет постоянно и неотвратимо к смерти (баронов-предателей, затем самих героев). Герои гибнут, но не для того, чтобы воссоединиться за порогом смерти, а потому, что не могут долго существовать друг без друга. А также — и особенно! — потому, что не могут и жить вместе. Т. е. потому, что такая страсть бесплодна. Это тонко подметил Рихард Вагнер (хотя он, вслед за Готфридом Страсбургским, слишком преувеличивал устремленность героев к смерти как к единственному избавлению). «Их чувство, — писал композитор, — проходит до конца все фазы бесплодной борьбы со сжигающим их в глубине души пламенем, начиная от самых робких сетований, в которых выражает себя неутомимо-страстное желание, от нежнейшего трепета — до вспышки страшного отчаяния при осознании безнадежности этой любви, пока, наконец, бессильно никнущее в себе самом чувство Тристана и Изольды не угасает, как бы растворяясь в смерти» [54]. Эта любовь бесперспективна и безнадежна — в данной ситуации и при данных героях — из-за глубокой человечности протагонистов, ибо они (точнее Тристан) не могут бесконечно попирать человеческие нормы, мечутся между противоположными привязанностями, колеблются, как бы боясь совершить решающий шаг. Такой шаг совершают за них окружающие: Бранжьена, подносящая им волшебное питье, Марк, изгоняющий племянника, и т. д. Таким же решающим шагом оказывается для героев и смерть, которая, «действуя» помимо их воли, перекраивает их судьбу.

Роман Тома обычно называют «куртуазной версией» легенды о Тристане и Изольде. Однако «куртуазность» книги весьма относительна. Концепция куртуазной любви присутствует в романе, но она, как уже говорилось, лишена возвышенной идеальности, столь типичной для очень большого числа произведений куртуазной лирики (прежде всего трубадуров), да и куртуазного романа. Изольда для Тристана — это не предмет поклонения, стоящий где-то на грани беатификации. И любовь молодых людей реальна и зрима, она знает простые чувственные радости и не стыдится своих проявлений.

Заметим здесь, несколько забегая вперед, что Кретьен де Труа в своей постоянной полемике с Тома возражал не против недозволенности и некуртуазности любви героев, а против пессимистической концепции автора «Романа о Тристане»; в его представлении любовь имеет право на счастье и это право вполне реализуемо.