— Не стрелять! Не стрелять! — гремело над полем. — Парламентеры доставят вам жизненно важные предложения!

С одной из таких групп пошел сам начальник седьмого отделения политотдела армии майор Худяков. Они вышли как раз в расположение пехотной роты 376-го полка. На КП этого подразделения в полнейшей растерянности сидели лейтенант и дежурный телефонист. Другие немецкие солдаты с любопытством и страхом следили из траншей за каждым движением советских парламентеров. Им тут же были розданы листовки с текстом ультиматума.

— Свяжите меня с командиром полка, — сказал Худяков лейтенанту.

Тот с готовностью подскочил к аппарату и уже через минуту подал советскому майору трубку:

— Командир вас слушает...

— Алло, — произнес в трубку Худяков, одновременно почувствовав на другом конце провода взволнованное дыхание. — Это командир триста семьдесят шестого полка?

— Да... [188]

— С вами говорит представитель советского военного командования. Предлагаю принять условия капитуляции.

Трубка помолчала. Затем, откашлявшись, гитлеровец ответил:

— У меня уже были с этим предложением парламентеры. Правда, немцы. Но я не счел нужным говорить с ними. Не могу принять предложение и сейчас, потому что считаю это дело слишком серьезным. Его надо решать в высоких штабных инстанциях.

— Не понимаю вас, — сказал майор Худяков. — Вы находитесь в безвыходном положении. Какие здесь могут быть еще рассуждения?

— Согласен вести переговоры только с командиром дивизии или корпуса, — упрямо ответил командир 376-го пехотного полка.

— С кем вам вести переговоры — решим мы. А пока думайте...

Кстати, назад Худяков и его группа возвращались не одни. 16 немецких солдат последовали за ними, решив сдаться в плен.

Примерно то же самое происходило на многих других участках фронта.

Много и плодотворно поработали в эти дни и наши друзья-антифашисты — уже знакомый нам уполномоченный национального комитета «Свободная Германия» Петер Ламберц и еще один из его товарищей. Вдвоем они пришли в расположение немецкой пехотной роты и предложили ее командиру сдаться. Тот отказался, ссылаясь на то, что не получал на сей счет никаких указаний сверху.

— А роту вы можете нам собрать? — спросил Ламберц. — Сколько у вас осталось солдат?

— Двадцать шесть...

— Дайте команду, пусть соберутся.

Лейтенант задумался, а затем молча юркнул в блиндаж. Он боялся собрать без указаний комбата роту для парламентеров. И в то же время офицер чувствовал, что он здесь уже не хозяин, что этот антифашист все равно сделает так, как задумал.

И действительно, необычное для немецких солдат ротное собрание состоялось без их командира. Ламберц зачитал условия капитуляции, разъяснил порядок перехода в плен. [189]

— Если не хотите терять времени, — сказал он в заключение, — то я даю вам сопровождающего и — шагом марш к русским.

Вся рота направилась в нашу сторону. А тут и» лейтенант выглянул из своего блиндажа. Затем вылез на бруствер, посмотрел вслед подчиненным и... медленно побрел за своими солдатами.

* * *

А Ламберц с товарищем тем временем направились в 8-ю роту этого же полка. Но здесь им путь решительно преградил ротный командир. Прошипел с ненавистью:

— Ваше пребывание здесь нежелательно!

— А нам ваше сопротивление нежелательно, — спокойно ответил Ламберц.

— Да, но мы — солдаты и должны выполнять приказы старших...

— Считайте, что отныне вы будете выполнять то, что предпишет вам советское командование. Армии рейха не существует.

И, оттеснив плечом растерявшегося ротного, антифашисты прошли к немецким солдатам. Те и сами потянулись к ним, желая услышать рассказ посланцев советской стороны. Начали расспрашивать о том, что их ждет в плену. А затем все до единого сдались. И только их командир куда-то скрылся. Вероятно, драпанул под шумок в тыл.

А Ламберц с товарищем отыскали между тем КП батальона и вступили в переговоры с комбатом. Тот оказался гораздо благоразумнее своих ротных и без проволочек согласился принять условия капитуляции. На сборный пункт военнопленных строем направились 118 немецких солдат, 1 капитан, 2 обер-лейтенанта и 1 военврач.

Гораздо труднее проходили переговоры в штабе полка, где вместе с командиром, майором, собрались почти все его заместители и офицеры различных служб. После зачитки Ламберцем текста обращения советского командования в блиндаже воцарилась гнетущая тишина. Лица гитлеровских офицеров застыли в напряженных гримасах. Позже Петер говорил, что это были страшные лица. В них застыли и страх перед возмездием, и безысходность, и тяжкое понимание того, что иного выхода нет — надо сдаваться на милость победителя. [190]

— Капитуляцию не принимаем, — прохрипел наконец командир полка. — Я не могу нарушить офицерского долга...

— В таком случае я напомню вам одно из условий, содержащееся в ультиматуме, — сказал Ламберц. — В нем говорится, что, если командование отказывается капитулировать, немецкие солдаты и офицеры должны сами решить свою судьбу.

— Оставьте нас на минуту, — уже мягче попросил майор. — Мы посоветуемся.

И решение было принято. Штаб полка в количестве 26 человек и остатки его личного состава сдались в плен.

А затем... Затем над вражескими окопами тут и там начали появляться белые флаги, на которые пошли и платки, и портянки, и просто обрывки нательного белья. Поначалу немецкие солдаты довольно робко выбирались из укрытий, боясь огня с нашей стороны. Но выстрелов не было, и они осмелели. Поднимались в полный рост, строились в ротные, батальонные, полковые колонны и шли сдаваться в плен...

В 9 часов утра мой заместитель доложил по телефону:

— В полосе шестьдесят третьего сдались в плен два генерала, около десятка офицеров и сотни две солдат, И все идут, идут...

Я попросил передать трубку командиру корпуса генералу Бакунину.

— Командующий армией, — сказал я ему, — предложил немедленно проделать проходы во всех минных полях и установить указатели на столбах. В проходах должны быть наши посты наблюдения. Пленных под конвоем направлять на сборные пункты.

— А как дела в других корпусах? — спросил генерал.

— Так же, как и у вас...

Едва наши саперы проделали проходы в минных полях и установили указатели, как солдаты бывшей группы армий «Север» пошли к нам нескончаемыми толпами. Происходила поистине массовая сдача в плен. Во многих местах она шла беспорядочно, без соблюдения всех тех условий, которые были изложены в предложении о капитуляции. Немецкие генералы и офицеры не могли навести хоть какой-нибудь порядок. Их уже не слушали. Солдаты просто бросали танки, машины, другую материальную часть и шли сдаваться. [191]

В 11 часов дня я под диктовку генерала Я. Г. Крейзера написал следующее донесение командующему фронтом:

«Вражеские войска, не подчиняясь своим генералам и офицерам, неорганизованно бросают оружие и технические средства и толпами переходят линию фронта, К 10 часам, по неполным данным, перешли 4 генерала, около 50 офицеров и до 3000 солдат. Я приказал генералу Дашевскому предложить сдавшимся генералам и офицерам направиться обратно, с тем чтобы в организованном порядке сдать оружие, боевую технику, склады, а войска привести на сборные пункты в строю. В нанесении по противнику удара средствами бомбардировочной авиации и артиллерии, как то предполагалось, необходимости нет».

Получив донесение нашего командарма, генерал Л. А. Говоров ответил таким распоряжением:

«Назначенный авиационный и артиллерийский удар по врагу в 13.00 отменяю. Войска врага считать пленными. Холодного оружия, машин и адъютантов генералы и высшие офицеры лишаются и размещаются вместе с прочим личным составом вражеских войск».

В тот день член Военного совета армии В. И. Уранов и я выехали навстречу идущим в плен немецким колоннам. Они были поистине нескончаемы. Как свидетельствуют архивные документы, общее число пленных составило 181 тыс. человек, среди них 42 генерала и 838 офицеров. В качестве трофеев нами было взято 325 танков, 224 бронетранспортера, 136 самолетов, 1548 орудий, 557 минометов, 4363 пулемета, 1300 автомашин, 310 радиостанций, 16545 лошадей, а также 57646 винтовок и автоматов, 240 тракторов-тягачей, 1000 различных других машин.