- Недоволен. Вообще все получается как-то криво. Но, извини, по-моему, я ничего
совсем не соображаю, ничего не чувствую даже, кроме этой щенячьей радости лишь от
того, что теперь ты со мной.
Часть вторая.
ВРЕМЯ-ЙОТА.
Глава 13.
«Черные Сады»
«Встали в белом воздухе драконы,
И танцуют на большом ветру…»
(Г. Гейм, «Осень»)
«Из самых недр садов доносилась тихая волшебная музыка, и я чувствовал, что она
непреодолимо влечет меня к себе. Я пошел на эти звуки по нетронутому снегу в
глубину темного сада. За поломанным забором начинался следующий сад; хмельной,
брел я по заснеженным тропинкам, среди голых деревьев, на ветвях которых кое-где
висели маленькие пожухлые яблочки, мимо компостных куч, покосившихся сараев,
пустых крольчатников, вдоль все новых и новых заборов. Не покажется ли среди
стволов загадочный трамвай? Не заблестят ли в кустах алмазы на диадеме
Королевы садов?»
(М.Айваз, «Другой город»)
Поселок «Черные Сады» примостился в двадцати минутах быстрой ходьбы до
поворота на аэропорт. Население составляли в основном старики и дети дошкольного
возраста, вывезенные сюда вечно занятыми родителями из электрического мегаполиса на
лоно природы и чистого воздуха. Попасть в Черные Сады можно было двумя способами:
на автомобиле, минуя, в зависимости от ситуации, распростертые или же закрытые
деревянные руки двух шлагбаумов, или по железной дороге, но тогда от ближайшей
станции приходилось идти сначала по лабиринту гаражей, в коридорах которого гул
поездов вперемешку с завываниями ветра отражался наиболее зловеще, а затем по полю,
холодному и осеннее-уставшему, с левой стороны тянулись безымянные склады, а едва
заметная на многострадальном поле тропинка медленно, но верно выводила путника
прямиком в поселок.
В нем было всего двенадцать домов, одна дорога и небольшой магазинчик. Но главной
достопримечательностью Черных Садов, разумеется, была Гора. Вытянувшаяся вверх на
две тысячи метров и упершаяся в небо исполинская земляная махина, она была покрыта
облаками и туманами. В ее лесах бродили сгорбленные старички с котомкой грибов, на ее
склонах зимой скользили редкие в этих далеких краях лыжники.
Дантес и я въехали в двенадцатый дом, находящийся у самого подножья Горы, на
отшибе самих Черных Садов, третьего сентября, когда небо уходит уже совсем высоко,
закаты багровеют все ярче, а насыщенности красок высохших листьев позавидует любой
гербарий. Первые несколько недель мы питалась исключительно рисом, макаронами и
картофелем, но, по прошествии некоторого времени, жилище становилось все более и
более уютным. На столе появились журналы и газеты, на полках – словари и книги, в
ванной комнате – всевозможные бутыльки, а на кухне, наконец, помимо стратегического
запаса круп, соли и консервов, появились гроздья сладкого винограда, сыры, красная икра
и изысканный горький шоколад Lindt.
Мы разведывали территорию. Ходили в лес, ходили по соседней деревне «Заборье»,
любовались на поля, над которыми каждый вечер эта непередаваемая словами серая
дымка уплывала на запад… Мы покупали средства для мытья посуды, сметану, щетки для
обуви, с пакетами в руках шли по деревне от железнодорожной станции, к Горе, к нашему
новому дому, а дымка уходила на запад.
В доме появился наш запах. Мы лепили вареники вдвоем, я месила тесто, а И.
раскатывал его пивной бутылкой (у нас не было скалки и денег, чтобы ее купить),
заворачивал начинку, кидал в кастрюлю. Мы ели за нашим древним косым столом, все
форточки немилосердно продували спину и шею, мы ели вареники, пили мутный чай,
одолженный в цехе бортпитания. Мы приносили с работы полные карманы порционной
соли, масла, плавленого сыра. Добытчики, мы вываливали награбленное на кровать, пока
кто-то второй спал, будили победным кличем: посмотри, любовь, что за вкусности у нас
будут сегодня!
Хозяйка дома, фрау Нахтигаль, жила неподалеку. Мы пришли заключать с ней
контракт, Дантес был похож на итальянского мафиози, в черной кожаной куртке,
темноглазый, с католическим крестом на шее. На мне была шляпа Джека-Потрошителя. В
таком виде мы блуждали по Черным Садам, наводя страх и вызывая недоумение у
тутошних аборигенов. Старушки молча смотрели нам вслед, а дети вскакивали со своих
дворовых качелей, и бежали, обгоняя нас, чтобы еще раз взглянуть на таких необычных,
маскарадных новоприбывших.
Мы ждали автобусы на конечной остановке под жутковатым и лаконичным названием
«Гора». Автобус приезжал раз в сутки, всегда с задернутыми занавесками в салоне.
Водитель ждал полчаса, пока наберется достаточное количество пассажиров. К зеркалу
заднего вида была прикреплена икона Богородицы, и, пока автобус стоял на остановке
«Гора», ожидая людей, водитель беспрерывно смотрел на икону, не моргая. Потом он,
наконец, поворачивал ключ зажигания, и вез нас в аэропорт, на работу, в наш цех
бортпитания.
Мы ехали мимо складов, мимо грузовых терминалов, через два железнодорожных
переезда, вырываясь из объятий шлагбаумов, мы ехали мимо стоянок дебаркадеров,
металлических и ледяных, мимо наглухо закрытых пустых ангаров, мимо елей и дубов,
молча взирающих на нас, терших сонные глаза, выдвигаясь в четыре часа утра на смену.
В цехе нам выдали темно-синие робы. Я люто возненавидела эту одежду с самого
начала. Прятала ее под длиннющими плащами, намеренно вытаскивала челку из-под
заводского платка, за что получала постоянный нагоняй от начальства. Я красила ногти
черным лаком, лаком цвета морской волны, фиолетовым лаком, лишь бы выделиться на
фоне других работяг, фасующих бортпитание. Иногда я рассказывала другой сменщице в
подсобке о книге своего брата Андрея, о моем бывшем муже Б., с которым жила в самом
центре Большого Города, о своих любимых автомобилях. Женщины таращили на меня
глаза, такие же усталые и заспанные, как и мои, с треснутыми кровавыми стрелками
сосудов на белках, со слипшимися ресницами.
Дантес же, напротив, был, казалось, даже рад новому виду деятельности. Ничего
нового, все тот же завод. Он спокойно относился к бездушной ленте конвейера и к этой
чудовищной робе. Я отыскивала разные атрибуты, призванные подчеркнуть мою
случайность и временность попадания на должность фасовщицы еды. Надевала самые
дорогие украшения, подаренные мне когда-то Б., надевала их все и сразу, блистала
бриллиантами под трескучими лампами дневного света в цехе.
- Как бы мне саботировать «Schmerz und Angst» сегодня? – полушутя и обреченно
вопросила я однажды Монсьера Неудавшегося Бортпроводника, собираясь на смену, -
Может быть, вот так? – я достала из шкафа шелковый шарф от Hermés.
Но И. вообще не разделял моих страданий. Иногда он, правда, жалел меня и
недоумевал, что же меня держит в этой кошмарной каменоломне. Боже, я ведь все была
готова стерпеть, лишь бы получить возможность летать по небу. Говорят же, они живут
там, в небе. Я всегда думала, что мой мертворожденный брат Андрей, он же Аякс, обитает