оказались моими родственниками, мне повезло. Милые мои водилы, с детства и по самую

трезвую взрослость смотрела я с вами сквозь лобовое на проносящиеся мимо пейзажи,

сидя на переднем сидении, с противоположной стороны тому, где находится руль, справа

или слева. Мы рассекали пространство под правильную музыку. Они, перепачканные

машинным маслом, в гараже, полном аккумуляторов, меняли тормозные колодки,

переобувались в зимнюю и летнюю резину, мои Автоимператоры. С покрышкой вместо

короны ферзя на голове, сама я вожу, мягко выражаясь, весьма посредственно.

Совершенно не умею маневрировать, зато обожаю гнать по шоссе, пьянящим летним

ветром овеянным, я тоже бываю участником дорожного движения, я – дочь Премьер-

Шофера Востока и жена, автомобильный ферзь, Премьер-Шофера Запада, иногда я тоже

оказываюсь неплохим водителем.

Так вот, четвертого апреля мы с Б. ехали и ехали, и ехали, и ехали, покупали на

заправочных станциях чипсы и колу, слушали музыку, и, конечно же, спорили. То дело

мы оба истово любили. Уже и не вспомнить, с чего разгорелся жаркий диспут, но, стоило

мужу использовать оборотец «по всем каналам передают, что…», как я обозвала его

жертвой СМИ. Ярлык «жертва СМИ» был столь бросок и ярок, что Б. страшно на меня

обиделся, и ссора перетекла в совсем иное русло, в течение, неизменно ведущее к

обрывам и водопадам, к вырыванию руля, резкому торможению, нецензурной брани в

адрес друг друга (чем изощреннее и оскорбительнее, тем лучше)… В Грозовой перевал

мы приехали взъерошенные, раскрасневшиеся, гневные драконы плевались огнем.

В принципе, ситуация была вполне тривиальной, учитывая наши буйные и

неуступчивые характеры. Через полчаса мы, по идее, должны были выкурить полпачки

сигарет, посидеть для приличия с надутым видом, и, наконец, под фанфары и салюты

помириться. Тоже стандартно. Всё могло бы быть так, не произойди самый

бесповоротный сбой в системе. Мы приехали сюда попрощаться перед отпуском с родней

Б. Его мать, соответственно, моя свекровь, пришла в неподдельный ужас от нашей

локальной автомобильной междоусобицы и вызвалась сопровождать нас до Большого

Города, «дабы вы друг друга не убили вообще». Свекровь села на заднее сиденье машины,

и мы тронулись в гробовом молчании в обратный путь.

Тишина длилась недолго. Мать моего мужа бросилась причитать о том, какие мы

непутевые, надо жить дружно, что же мы творим… То была фатальная ошибка. Плотину

прорвало. Я и Б., перекрикивая друг дружку, используя самую оживленную мимику и

жестикуляцию, пытались убедить теперь уже стороннего наблюдателя, третьего

участника, непричастного зрителя, каждый – в своей правоте. Одеяло усиленно

перетягивалось добрые полтора часа во всех дорожных пробках на въезде в Большой

Город, пока не треснуло пополам, пока мы с мужем, истерзанные, не обмякли на руле и

бардачке, и не замолчали. Решено было все-таки лететь вечером в отпуск, ведь билет

куплен и гостиница заказана, но настроение было испорчено насовсем.

Конечно же, мы повалялись недельку на солнышке и покупались в море, посетили

музеи, съездили на экскурсии, набрали сувениров, сфотографировались в обнимку и, в

общем-то, нормальные, вернулись домой. Но трещина пошла глубже.

При каждом разногласии отныне я и Б. припоминали эту адову поездку на дачу,

чудовищное и дикое поведение, поток обличений, выпаленных, вроде бы, в

эмоциональном яростном порыве, но как же старательно запомненных! Мы возвращались

по кругу к четвертому апреля, топчась на одном и том же месте, пока от нас все дальше и

дальше уплывали горизонты, перспективы, совместные планы и будущие возможные

радости.

Каким-то погожим майским деньком мне вдруг раз и навсегда расхотелось

интегрироваться. Тесно, оковы-кандалы, цепи скрутили меня, пристегнут ремень

безопасности эластичной удавкой, клетка, мало воздуха – примерно такие ассоциации

вызывала у меня семья. В то время я практически завершила разбирать рукопись романа

моего брата Аякса, по паспорту – Андрея, «125 RUS», отнесла ее в издательство и

коротала время, разбирая по пожелтевшему от времени нотному сборнику фортепьянные

пассажи на своем электропианино Yamaha NP-30, подаренным мне прошлым летом Б.

Каждый вечер походил на предыдущий: Б. приходил с работы, мы скачивали в Интернете

блокбастеры, от которых меня выворачивало наизнанку, ночью я «догонялась» авторским

кино в компьютере, пока муж спал. Днем я придумывала себе какие-то утопические

занятия типа бросания курить с помощью никотиновых пластырей, присвоения себе

идентификационного номера налогоплательщика в чиновничьих кабинетиках, разведения

орхидей и компаративного изучения мировых религий.

От нечего делать я принялась искать работу. Особо пристальное внимание уделяла

вакансиям на должность библиотекаря или гробовщика. Подобная служба должна была

дистанцировать меня от надоевшего брака, оградить благостью личного пространства в

своем собственном мирке, принести спокойствие и гармонию. В то же время меня

смущала невозможность социально реализовать свою нет-нет, да пробивающуюся

временами (а временами выпирающуюся наружу неудобно явно) мегаломанию. Поэтому

мои поиски увенчались никем не ожидаемым результатом: решением попробовать себя в

качестве стюардессы. Перспектива путешествовать и служить в прямом смысле высоким

идеалам Гражданской авиации в переносном смысле окрылила меня, увлекла, поглотила с

головой, вдохновила до обострения всех шести чувств.

Проходя врачебно-летную экспертную комиссию, я напрягала свое никудышное зрение

до умения прочитать самые крохотные буквы нижнего ряда из настенной азбуки окулиста.

Слух мой, годами пичкаемый громкими наушниками и рок-концертами, теперь улавливал

малейшие нюансы в изменении звуковых частот на приеме у отоларинголога. Чтобы

попасть в ряды бортпроводников, я даже стала по-человечески питаться и к моменту икс

на весах врача набрала столько килограммов, что меня записали в нормальную весовую

категорию. Позже, правда, я снова таяла до состояния тростиночки, носила очки на своем

безобразном близоруком астигматизме и выкручивала до предела громкость на колонках,

но то было уже дозволено – я прошла медосмотр.

Были психологические тесты, и проверка знаний иностранных языков, были

собеседования и испытания на прочность (приехать в летный офис в аэропорт с утра

пораньше – тогда мне это казалось верхом изобретательного садизма). Выбранная мной

авиакомпания «Schmerz und Angst»4 (отличное название!) являлась ведущей на рынке

воздушных авиаперевозок и заботилась не только о физическом, но и о психологическом

состоянии своих сотрудников. Меня направили на учебу в середине июня. Осталась

неделя на завершение старых дел. Я слушала, читала, смотрела Ника Кейва. Мне снилось,

что мы летим на самолете и падаем в море, обломки металла, топливо разливается

маслянистым пятном по воде. Тогда я, бесстрашная стюардесса Кристабель (и не смейте

звать меня А.Е.!), спасаю людей. Выловив детей, немощных и стариков, чувствую, что

вот-вот утону сама. И тогда Ник Кейв достает меня из воды, прилетает спасательный

вертолет, он вносит меня, бездыханную, на борт… Никого не могла слушать, кроме Ника

Кейва, в то время. Ничего не могла воспринимать, жила предстоящей работой в «Schmerz

und Angst», негодуя по вечерам на привычный некогда распорядок жизни, раздражавший

с каждым часом, с каждым высказанным, нарушившим благословенный силенциум,

словом все острее и острее.

Много раз задаваясь вопросом, почему я не ушла от Б. еще тогда, в мае, я оправдывала

свою леность и нежелание брать на себя ответственность за столь важное решение