В чум входили все новые и новые ненцы. Здоровались с гостями за руку и садились подле них на разостланные оленьи шкуры. Все пришедшие, несмотря на теплую погоду, сидели в меховых кухлянках. Только один был в солдатской шинели. Верно, недавно вернулся из армии.

Галина Николаевна принесла вареную оленину. Началось угощение. Из уважения к гостям ненцы ели приготовленное Галей кушанье.

– Мы не так кушаем, – объяснял старик. – Вареный мясо – порченый. Мы вот так кушаем.

Достав острый нож, он взял кусок сырой оленины, поднес его ко рту и, схватив зубами, отрезал ножом кусок у самых губ.

– У нас нет овощей и витаминов, – сказал ненец в шинели. – Сырое мясо предохраняет наш народ от цинги.

Ваня удивленно смотрел на говорившего.

– Это правда, – подтвердила Галя. – Мне пришлось однажды проверить это на себе. Я поборола цингу сырым мясом.

Старик одобрительно посмотрел на Галю.

– Хорей в руке держишь… тундра ходишь… мясо понимаешь… настоящий человек…

Галя посадила к себе на колени маленького мальчонку с блестящими, как бусинки, глазами и черными жесткими волосами.

– Почему я не вижу у вас ребят постарше? – спросила она.

– Школа уехал, – ответил старик.

– У нас в тундре теперь организованы школы с интернатами. Ребята уже съезжаются, – пояснил ненец в шинели.

– Вылка там учить будет, – старик указал на говорившего.

Вылка смутился:

– Я еще не знаю. Не решил, где буду работать.

– После армии? – спросила Галя.

– Да, после армии.

– Шесть лет дома не был. Отец ушел, брат ушел, – заметил старик.

– Куда ушли?

– Отец – исполком председатель. Брат картинки рисует.

– Мой брат художник и резчик по кости, – пояснил Вылка.

– Я думал, ты жена, – снова обратился к Гале старик. – Раньше тундра русский женщина не ходил. Купец ездил без жена. Приедет в стойбище. Кушает, пьет, торгует… Потом жена давай!

– Правда, что у вас такой обычай был – давать гостю жен? – спросил Добров.

– Не было такого обычая! – горячо возразил Вылка. – Это купцы пустили легенду. Они заставляли бедных людей отдавать им своих жен и клеветали, что такой обычай…

– Купца нет… – сказал старик, – богатей-оленевод больше нет… колхоз есть… олени общий, а жена у каждого ненца свой… Вот так теперь живем…

– А мы хотели просить у вас помощи, – обратилась ко всем присутствующим Галя. – Нам нужно дать знать о себе по радио. Скажите, какой самый ближний пункт, где есть рация?

– Далеко, ой, далеко будет! – закачал головой старик. – Оленям долго бежать придется… Шибко далеко, однако…

– Я думаю, что самый ближний пункт – это ваш вездеход, где осталась рация, – неожиданно сказал Вылка.

– Так ведь рация испорчена! – вырвалось у Вани.

– Я тоже так думал. Вездеход близко, полярная станция далеко… Я Вылку просил… – указал старик на демобилизованного.

– Ты, что ж… проводить нас сможешь? – спросил Вылку Добров.

Вылка, коренастый, неторопливый в словах и движениях, переждал минуту, а потом сказал:

– Провожу вас… постараюсь помочь… Провожу до вездехода.

– До вездехода? Вы что, смеетесь? – вскричал Ваня.

Галя успокаивающе подняла руку.

Через тундру один за другим шли четыре крытых вездехода. Каждый шел своей дорогой, вернее без дороги, оставляя за собой мокрую колею.

Длинные тени машин ползли по земле, забираясь на пологие бугры.

Тундра походила на зеленое море, то вскидывающее автомашину на гребень волны, то опускающее ее в болотистую низину.

На очередной гряде с первого вездехода заметили далекую накренившуюся машину с крытым верхом.

– Наконец-то! Это они! – воскликнул начальник партии, сидевший в первой машине.

Навстречу вездеходам мчались оленьи нарты.

Галя правила хореем.

Вездеход и олени встретились в низине. Галя соскочила на мокрую траву, подбежала к автомашине и крепко, по-мужски, пожала протянутую из кабины руку.

У накренившегося вездехода стояли Добров, смущенный Ваня и ненец Вылка в солдатской распахнутой шинели. На гимнастерке виднелась колодка орденов.

– Здравствуйте, товарищ Вылка! – первым поздоровался с ним начальник партии. – Спасибо, что выручили наших.

Вылка улыбнулся:

– Не за что, товарищ начальник. Один конденсатор пробило, другой утечку давал. Я только немного изменил схему. Вот рация и заработала.

– Спасибо, Вылка! – сказала Галя. – Я благодарю вас уже, наверное, в тысячный раз. – Галя неожиданно обняла и поцеловала ненца. – Подумайте только, Георгий Ильич, – обратилась она к начальнику партии. – Кто мог ожидать, что в стойбище мы найдем такого радиста!

– Армейский радист! – многозначительно заметил начальник партии. – А на вас уже покушаются, – повернулся он к Вылке, – зовут работать на ближайший радиоцентр.

– Спасибо, – с достоинством ответил Вылка. Он стоял перед приехавшими спокойный, коренастый, неторопливый. – Спасибо. Может быть, я подожду. Я хочу, чтобы в каждом стойбище, в каждом чуме было радио. Это непременно надо сделать.

– Будет сделано… многое будет сделано! Вы свяжитесь со всеми, кто из армии вернулся, – посоветовал начальник.

Ване наконец удалось отвести начальника партии в сторону.

– Я на курсы попрошусь… – горячо, но шепотом говорил он. – А потом на зимовку… на самую дальнюю зимовку! Я теперь понял, каким должен быть полярный радист, – и он посмотрел на ненца в солдатской шинели.

Мы сидели с Галей на крыльце рыбачьего домика. Со стороны аэропорта шел заправившийся бензином вездеход.

– Вылка научил не только Ваню, – рассказывала Галя, – он научил меня умению владеть собой, умению так просто и радушно предлагать и оказывать помощь. А вы знаете, он действительно провел радио в чумы, а теперь работает начальником смены радиоцентра. До армии он едва знал грамоту. Теперь он мечтает о дальнейшей учебе. Если вы увидитесь с ним, пожмите ему руку. Может быть, вы увидите и радиста Ваню. Передайте ему, что мы с Кузьмой Андреевичем вспоминаем о нем. А теперь прощайте, – сказала Галя, вставая. – Добров уже ждет меня. – Она пожала мне руку. – Смотрите, рыбаки заводят сети.

Я глядел вслед удалявшемуся вездеходу. Он то появлялся на бугре, то исчезал в низине. Геологи отправлялись прокладывать дороги в «завтрашний день».

На горизонте горела оранжевая заря, заменявшая в этих широтах ночь.

Занявшаяся заря отражалась в реке, и вода казалась оранжевой.

На берегу несколько человек заводили сети.

Мой попутчик Нетаев, молодой штурман дальнего плавания, направлявшийся, как и я, на «Георгия Седова», должен был сменить на корабле заболевшего помощника капитана. Нетаев ушел к начальнику аэропорта и долго не возвращался.

Я решил посмотреть на рыбаков и спустился к ним.

Несколько человек тянули сеть по берегу, а их товарищи в брезентовых робах, зайдя в реку по грудь, медленно шли в ледяной воде.

Сеть вытянули на песок. Рыба шевелилась в ней, как живое серебро. Я никогда не предполагал, что на Дальнем Севере ловится столько разной рыбы. Тут и корюшка, и навага, и даже камбала, которая, как мне казалось, живет только в южных морях. Иногда попадалась небольшая безобразная рыбешка. Ее с отвращением выбрасывали обратно в воду. Это морской черт. Он похож на сказочного лешего, только маленький.

Наконец вернулся Нетаев. Лицо его было спокойно, но голубые глаза выдавали волнение.

– Несчастье на острове Угаданном! – явно сдерживаясь, ровным голосом проговорил он.

Рыбаки подошли к нам. Несколько проворных рыбешек выскочили из сетей и, судорожно подпрыгивая, добрались до воды.

– Пропали зимовщики – механик Гордеев и второй радист Панов, – сказал Нетаев.

– Как пропали? – забеспокоился старый рыбак с серо-желтыми усами.

– Пошли охотиться на нерпу, и со вчерашнего дня нет…