Влез в машину он совсем серый, и покосился на меня.

- Вы совсем спятили? Какой идиот пьёт козье молоко? Меня при одной мысли мутит.

- Андрей, прекрати, - воскликнул Иван Николаевич, - у моей невестки свой прибамбас – здоровое питание. Викуль, забери свой термос, - он отдал мне напиток, и я засунула термос в сумку.

Какое-то время мы ехали молча, я стала зевать, но вдруг зазвонил телефон. Я вздрогнула, посмотрела на дисплей, увидела номер Генриха, и сбросила звонок.

Но не прошло и минуты, как телефон опять стал звонить, и, когда я в пятый раз скинула звонок, Иван Николаевич повернулся ко мне.

- Что случилось? Кто тебе так упорно названивает?

- Генрих, - вздохнула я, - я ушла из издательства, вернее, он меня выгнал.

- Но за что? – опешил мой свёкр.

- За растрату, - усмехнулась я, - поверил « жёлтым » изданиям,

как последний идиот.

- Погоди, я ничего не понимаю.

- Подождите-ка, - вдруг воскликнул Андрей, - а я всё думаю, откуда мне ваше лицо так знакомо, - он вынул из кармана журнал, и дал моему свёкру.

У Ивана Николаевича глаза на лоб полезли, когда он увидел меня в оригинальной позе на обложке.

- А моему сыну повезло, - разглядывал он журнал, а я скрипнула зубами.

- Хватит любоваться! – рявкнула я, - глядеть, и всё остальное, дозволено только Максиму, лучше статью почитайте.

- Интересно, интересно, - пробормотал Иван Николаевич, пробегая глазами по строчкам, - но ведь тут ни слова правды. Ты самая честная из честных, какие только существуют на планете.

- Верно, - вздохнула я, и, понеслась душа по кочкам. В слезах я стала рассказывать про Эдика, про бывшую свекровь, про Таньку. Даже открыла ноутбук, и показала его

« произведения ».

- Муть какая-то, - вынес вердикт Иван Николаевич, - вот мерзавка! Эвива, милая, ты не должна голову в песок засовывать, ты должна бороться. Съезди в редакцию, поговори с Генрихом, он тебя поймёт.

- Он меня уволил по телефону! Не хочу я с ним разговаривать! Он меня обидел, даже поговорить не захотел. Пересижу пару месяцев, а потом открою своё собственное издательство, и утру нос этому проходимцу! Они же

« выехали » лишь благодаря мне! Я столько сделала для журнала! Я в нём пахала, как проклятая, порой ночами оставалась, чтобы номер появился в срок. Я себе карьеру делала, а Генрих получал огромную прибыль.

- У тебя зарплата тоже была немаленькая, - вздохнул Иван Николаевич.

- Согласна, - кивнула я, - у меня была ОЧЕНЬ высокая зарплата, но дело даже не в этом. Мне просто обидно. Со мной обошлись, как с половой тряпкой. Почему он сразу поверил, что я могла пойти на растрату? Почему?

- Я не знаю, - протянул Иван Николаевич, - но ведь Генрих всегда был очень умным, к тому же он к тебе слегка неравнодушен. Даже от пули в своё время заслонил. Почему он не пригласил тебя к себе в кабинет? Почему не поговорил? Просто сказал по телефону: вы уволены, и всё на этом. А, может, всё совсем не так, как ты думаешь? Может, это какая-то ошибка?

- Да какая тут может быть ошибка? – дико вскричала я, - он совсем оборзел! Решил, что обойдётся без меня? Пожалуйста! Посмотрю я на него! Скунс эфиопский!

- Вот это ты выдала! – захохотал Иван Николаевич, - такого я ещё не слышал!

- Скотина! – заплакала я, - я не понимаю, как он мог поверить!

Или решил, не смог затащить в постель, так уволю? Ублюдок!

- Подожди, подожди, - воскликнул Иван Николаевич, - прежде, чем делать поспешные выводы, лучше бы поговорила с ним.

Не может он так с тобой поступить, ведь столько времени прошло. Он же давно смирился, что мужу ты изменять не намерена, женился, его жена на сносях. Не совсем же он спятил!

- Понятия не имею, - процедила я, - он мне не докладывал, ходил ли он к психиатору, - всхлипнула, и полезла за платком. Высморкалась, и увидела на коленях бумажку, сложенную вдвое. Машинально раскрыла её, и вспомнила, что этот адрес мне дал Генрих, сказав, что там собираются литераторы.

А почему бы и не съездить?

У меня уйма свободного времени, и я теперь сама неудачница. Впрочем, чего я расстраиваюсь? Во всём надо искать лучшие стороны, и сейчас я настроилась более чем оптимистично.

Налила себе из термоса кофе, и всю дорогу потягивала его через соломинку.

Зона сама по себе производит тягостное впечатление, и я вздрогнула, когда мы, проехав огромную территорию лесного массива, остановились.

Высоченный забор, проволока, а сзади серый домина. Водитель вылез из машины, а я за ним. Подняла высокий воротник, и поёжилась. Пурга ещё пуще разошлась, ветер забрался под мою шубку, и было весьма неуютно.

- Пойдём, - кивнул мне свёкр, и я последовала за ним.

На посту КПП сидел дежурный, он пропустил нас лишь после того, как мы показали удостоверения, но дальше не пустил.

К нам лично вышел начальник охраны, оглядел каждого из нас, и хмуро спросил:

- Что вам угодно?

- Нам нужно поговорить с одним вашим заключённым, Дьяковым Яковом Михайловичем, - чётко сказала я, и вынула удостоверения.

- Пройдёмте, - кивнул он мне, и я двинулась за ним, а Иван Николаевич и Андрей остались на КПП.

- Вроде бы, дело уже закрыто, - сказал начальник, когда мы шли по чисто вычищенной территории зоны, - Дьяков отбывает наказание, за ним ничего предрассудительного не водится. Почему вы заинтересовались?

- Появились новые факты, - туманно ответила я, - нужно ещё раз допросить Дьякова.

- Проходите, - он открыл передо мной дверь, провёл в специальную комнату, и через пять минут привели Дьякова.

- Здравствуйте, - тихо сказала я, когда Яков Михайлович вошёл в комнату.

- А вы кто? – удивился он, глядя на меня во все глаза.

Он был не слишком приятным, с лёгкой проседью в тёмных волосах, и колючим взглядом.

- Так кто вы? – спросил он.

- Ваша супруга попросила меня о помощи, - сказала я, - расскажите, пожалуйста, что произошло.

- А что произошло? – каменным голосом осведомился он.

- Послушайте, - вздохнула я, - вы хоть понимаете, сколько вам предстоит сидеть за преступление, которое вы не совершали?

- А вы уверены, что я его не совершал? – прищурился Яков Михайлович, - может, я опасный маньяк.

- Вы хитрый, но не опасный, - вздохнула я, - иначе бы вас отправили в спецкамеру, и мы с вами разговаривали бы через решётку. За вас переживают, поймите вы это.

- Как понять вашу фразу: за вас переживают? Кто за меня переживает во множественном числе? Вы же сами сказали, что вас просила о помощи лишь Юлия.

- Недаром вы бывший следователь, - усмехнулась, - я невестка Ивана Николаевича Барханова.

- Понятно, - протянул он, - это Иван устроил. А я и не знал, что Максимка женился. Как вас зовут?

- Эвива, но можно просто Вика.

- Что вы от меня хотите, Эвива? – прищурился Яков Михайлович, - я ничего не сказал, когда шло следствие, не скажу и сейчас. Я виновен, облил любовницу кислотой, когда узнал о её беременности. От боли у неё сосуд разорвался, и она умерла. Инсульт вследствие болевого шока.

- Какую чушь вы говорите! – поморщилась я, - зачем кислота? Это жестоко, и не по-мужски. Мужчина навернёт по голове, прирежет, но никак не кислотой обольёт. Это психология, и наверняка вы проходили это в школе милиции. Конечно, случается порой, что женщины имитируют мужские преступления, а мужчины женские, но тут, я думаю, что вряд ли вы такой коварный. Иван Николаевич рассказал мне о вас, и он уверен, что вы не способны на такую жестокость. И потом, если убийство было спонтанным, то ответьте мне на вопрос: вы что, носите в кармане кислоту? Чушь не порите, и лучше скажите, кого вы покрываете? Кстати, ваша супруга мне сказала, что находится в положении, и у меня есть все основания полагать, что вы можете её покрывать. Это убийство – чисто женская месть.

- Не смейте порочить мою жену! – пошёл пятнами Яков Михайлович, - ещё что-нибудь подобное услышу, я вам врежу. И не посмотрю, что вы хрупкая женщина, и невестка моего, некогда, лучшего друга.