– Пожалуйста, – взмолилась она, гладя его плечи, пока Хал снова не поднял голову и не впился в ее губы голодным поцелуем.

У Хани кружилась голова. Он вжал ее в свое тело, запустил одну руку в волосы, а другой ласкал шею, грудь, гладил бедра под платьем.

– Пусть это будешь ты, – прошептала она. – Я хочу, чтобы это был ты.

Раскачиваясь у него на коленях, Хани хотела взять все, что Хал готов был ей предложить, и оказалась на грани – только непонятно чего, оргазма или влюбленности.

Проводя вдоль кромки ее трусиков, Хал услышал безрассудные слова Хани.

Он хотел ее как никого и никогда в своей жизни. Член напрягся до боли, Хал практически чувствовал жар сквозь ткань трусиков Хани. Похоже, «сорок седьмой» размер оказался его любимым, а ощущение, что тебя хотят, что ты снова мужчина, пьянило крепче виски.

– Хани, – прошептал он, замедляясь, но не желая окончательно оторваться от ее губ. – Останови меня.

– Ни за что, – улыбнулась она, возясь с пуговицей его джинсов.

Хани явно не восприняла просьбу всерьез, но разве можно ее за это винить? Хал раздел ее и целовал, как в последний раз. Она вся дрожала, и ему больше всего на свете хотелось сунуть пальцы ей в трусики и подарить желаемое.

– Хани. – Он убрал руки и отстранился. – Я не могу.

Судя по тому, как она напряглась, в этот раз Хани все поняла. Первый раз в жизни Хал порадовался своему увечью, потому что не хотел видеть ее боль.

– Можешь, ну пожалуйста… – Она прильнула к его груди, и он принялся ее укачивать. – Впусти меня, Хал. Ты мне так нужен… – шептала Хани, гладя его по спине.

Халу так хотелось снова ее ласкать. Да, впустить Хани просто, но ей не понравится то, что она обнаружит.

Он опустил голову, уткнулся в ее шею, вдохнул аромат, а затем мягко усадил обратно на колени.

– Ничего не будет, Хани. Прости, я не могу.

Раздражение отлетало от нее искрами точно электричество.

– Можешь. Уже смог. Ты меня хочешь, Хал, я это чувствую здесь, – она коснулась его губ, – здесь, – груди, – и здесь.

Он едва успел перехватить ее руку до того, как она дотронулась до паха. Как жаль, но единственный выход – солгать.

– Прямо сейчас – возможно. Но после я тебя не захочу, и что тогда нам делать? Это просто минутное помешательство, Хани, потому что я одинок, а ты в отчаянии. – Судя по резкому вздоху, слова ее ранили. – Надень платье и иди домой. Утром еще спасибо мне скажешь.

Когда она всхлипнула и отскочила, Хал себя возненавидел.

– Ошибаешься, – дрожащим голосом ответила Хани. – Не поблагодарю. Потому что я с тобой покончила.

Он встал и пошел вслед за ней из ванной по коридору.

– Хватит с меня твоей злости, ярости и… и твоих подачек. Знаешь что, Хал? Будь ты женщиной, тебя назвали бы динамщицей. Ты ужасный отвратительный человек, который играет со мной, лишь бы с поводка не отпускать.

Похоже, она и сама удивилась своим словам. Хани явно чувствовала себя так же паршиво, как он. Она выскочила к себе и захлопнула дверь, а Хал остался стоять в коридоре, ощущая себя полным ничтожеством.

Хани металась по магазину, сердито набирая сообщение Таше и Нелл. «Операция “поцеловаться с Халом” провалилась. Ненавижу его».

Она проснулась с еще худшим настроением, чем легла – если такое вообще возможно. Утро выдалось таким же серым, как настроение Хани. Она вышла из дома в сапогах и плаще, всерьез мечтая на прощание пнуть дверь Хала. Что это для него? Игра, развлечение? Что он за человек такой? Может, Хал чертовски сексуален, но сейчас Хани на него дико злилась. Из-за Хала она мучилась от неудовлетворенности и готова была на стенку лезть от сознания, что, по злой иронии судьбы, он – единственное лекарство.

Телефон зажужжал, сигнализируя о получении сообщения. Таша.

«Значит, возвращаемся к проекту «Пианист»?»

Хани фыркнула и набрала ответ.

«Нет. Ни пианистов, ни соседей, ни других мужиков. С меня хватит».

Пару секунд спустя сотовый снова ожил.

«Так нам что, искать пианистку?…»

Хани невольно рассмеялась. У Таши на все найдется ответ.

– Хани, милая, не поможешь? Он такой тяжелый.

Она убрала телефон в карман, подняла голову и кинулась через весь магазин к Люсиль, чтобы забрать у той здоровенный ящик.

– Ты что делаешь? Он же тонну весит. Надо было сразу меня позвать. – Хани взгромоздила его на прилавок. – Откуда он взялся? Я пришла десять минут назад, и вроде снаружи ничего не было.

– Наверное, пропустила, ящик стоял прямо у двери, – сказала Люсиль, разглядывая его сквозь очки на золотой цепочке.

На аккуратно запечатанном ящике не обнаружилось ни ярлыков, ни адреса.

Хани пожала плечами.

– Наверное, пожертвование. Хотя дверь была открыта, могли бы и занести. – Она достала канцелярский нож и только хотела взрезать ленту, как Люсиль ее остановила.

– А вдруг там что-то живое? Я читала в газете, как одна мать отправила в благотворительный магазин змею своего сына.

– Дырок для воздуха нет, – сообщила Хани, оглядев ящик.

– На всякий случай, будь поаккуратнее.

Хани вскрыла ящик, отогнула клапаны в стороны и вместе с Люсиль заглянула внутрь. И пару секунд спустя разразилась смехом. Там оказалась куча пушистых наручников всех цветов радуги. В сопроводительной записке говорилось, мол, это подарок резидентам для будущих протестов. Отправитель желал им всяческих успехов в кампании по спасению дома.

– Как странно, – заметила Хани. – Здесь штук тридцать.

В этот момент вошли Мими и Билли и уставились на ящик.

– О, девочки! – воскликнул Билли, потирая руки. – Отличное начало дня. Мне четыре штуки, пожалуйста. – Он поиграл бровями. – Больше ключи не ешь, Ханисакл. А то опять оставишь Мими в компрометирующем положении.

– Они не на продажу, – пояснила Хани. – Таинственный даритель прислал их в знак поддержки кампании.

– Очень кстати, – заметила Мими. – Вчера ночью мы договорились, что один из нас будет постоянно прикован к ограде. Ну или хотя бы до темноты.

– Каждый день? – переспросила Хани.

Серьезный шаг для таких пожилых людей.

Мими, Люсиль и Билли твердо кивнули.

– Вроде голодной забастовки, – сказал Билли. – Только Патрик собирается все-таки снабжать нас ланчем на вынос.

– Значит, никакой голодовки, – рассмеялась Хани. – Отличная идея. Пресса точно такого не пропустит.

– Это я придумала, – похвасталась Мими. – Вот меня первой и пристегнете. Хани, позвони сыну старика Дона, пусть приедет.

Билли выбрал ярко-зеленые наручники и поболтал ими в воздухе.

– Не окажешь ли ты мне честь, любовь моя?…

Мими кивнула.

– Только не этими. Хочу красные, в тон кардигану. – Она развернулась на каблуках, подмигнула Хани и прошествовала наружу.

Люсиль покачала головой, скрестив руки на груди.

– Некоторые люди не меняются. Ей всегда и во всем надо быть первой. В детстве она первая прибегала за стол. Первая ушла из дома. Даже родилась первая.

Хани заметила грусть в голосе Люсиль. Странно. Обычно она всегда поддерживала свою пробивную сестру.

– Хотя это у нее не вышло, – добавила Люсиль, почти про себя. – Не Мими первой родилась, а Эрни.

Так вот в чем дело. Хани медленно кивнула.

– Вы уже решили, как поступите с письмом?

Люсиль вздохнула.

– Мими решила, что нечего нам с ним встречаться.

– А ты? – спросила Хани, стараясь придерживаться нейтралитета.

– Он мой брат, Хани. – Люсиль сжала накрашенные губы, отчего морщины проступили четче. – Я встречаюсь с ним на следующей неделе, и Мими меня не остановит, потому что ничего не знает.

Хани беззвучно ахнула, предчувствуя неприятности. Сестры мало в чем расходились, в основном потому, что Мими решала, а Люсиль не спорила. Крайне странно, что у них противоположные мнения по такому важному вопросу. Хани стало не по себе, что теперь ей придется невольно играть на два фронта.