- Значит, вы освобождали Севастополь? - переспросил Абдурахман Даниялович. - А знаете, что ваши земляки из лакского аула Караща внесли в фонд восстановления Севастополя сто тысяч рублей? Их почин поддержали жители и других аулов Дагестана. На днях мы передали в фонд возрождения Севастополя 4,5 миллиона рублей, отправили жителям города 12 вагонов с продовольствием и строительными материалами… Впрочем, мы отвлеклись от вашего дела. Конечно, мы постараемся помочь вашим родителям. Хотя в нынешней ситуации найти в городе свободное жилье очень и очень нелегко.
- В таком случае, может быть, лучше отправить моих стариков в аул на каком-то транспорте? - предложил Амет-хан. - Отец говорит, что там у него есть своя сакля.
- Не думаю, что это будет лучшим выходом, - после некоторого раздумья проговорил Даниялов. - Весь движущийся транспорт из Махачкалы отправлен в горы. Республике передан ряд равнинных и предгорных районов Чечено-Ингушетии. Поэтому сейчас ведем переселение жителей высокогорных малоземельных аулов на новые места.
Раздался приглушенный телефонный звонок, Даниялов взял трубку. Амет-хан заметил, как помрачнело лицо председателя Совнаркома, и поспешно встал. Он и так провел в этом кабинете больше времени, чем предполагал.
- Будем устраивать ваших родителей в Махачкале, - поднялся и Даниилов, положив телефонную трубку. - Меня завтра не будет на работе. Приходите после обеда к моему помощнику. Думаю, комнату, хотя бы в коммунальной квартире, найдем…
Уходил Амет-хан из старого трехэтажного особняка с чувством глубокой благодарности, не сомневаясь, что завтра перевезет отца и мать из гостиницы в более-менее надежное жилище.
На улице стоял солнечный день, сильно пахла цветущая акация. Впервые Амет-хан подумал о том, что ведь он сын двух народов, а значит, Дагестан - отчий край, вторая его родина. И мысленно дал себе слово, что, если останется жив, после войны вновь приехать в Махачкалу, обязательно побывать в Цовкре, пожить хотя бы несколько дней в сакле своих лакских предков…
Он стал подниматься по крутой улице вверх. Здесь, на плоской вершине площади, возвышающейся над приморской, узкой частью города, гудел вокруг большого многоглавого собора по-южному шумный базар. На длинных деревянных рядах, а то и на расстеленных прямо на земле паласах красовались ранние овощи, разнообразная зелень, первая черешня года, каспийская рыба всех видов - жареная, соленая, вяленая, сушеная…
Амет- хан с интересом прошелся по базару. За годы войны он просто забыл, что в жизни существует и вот такое нужное, оказывается, для людей место. Он купил родителям кулек черешни, набрал в бумажный пакет зелени и поспешил в гостиницу, чтобы сообщить отцу и матери о предстоящем завтра новоселье.
Рассказ сына о встрече с председателем Совнаркома Султан и Насиба встретили с огромным облегчением. Здесь же Султан решил, что нужно послать письмо в Цовкру родственникам. Старый лудильщик не сомневался, что они найдут возможность навестить их в Махачкале…
Рано утром, оставив свою военную форму в гостинице, Амет-хан облачился в отцовскую одежду и отправился на пляж. Впереди последний день в Махачкале, а до назначенного часа, как говорится, куча времени. Если небо для Амет-хана стало главным в жизни, море было для него родной стихией с детских лет.
Поплавав вволю, Амет-хан вышел на берег, растянулся на теплом песке, подставил тело солнцу. Вспомнились галечные берега, камни в водорослях, с прилипшими горстями мидий на родном Черноморском берегу. А здесь чистый мелкий песок, прозрачная зеленоватая вода, вкус которой значительно солоноватее, горше. И опять подумал: отец родился в республике, прилегающей к Каспию, а мать - в Крыму, на берегу Черного моря. Значит, любовь к морю передалась ему от обоих родителей.
Бездонное серо-голубое небо над головой, легкий накат морских волн возле ног, блаженный покой от горячих солнечных лучей - все это казалось нереальным, как во све. Ведь завтра он вернется в свой полк и снова пойдет жизнь как бы в другом измерении, другом мире. Закрыв глаза, Амет-хан пытался отключиться от набегавших мыслей, отдаться полностью этому неожиданному отдыху на берегу Каспия…
Точно в указанный час Амет-хан входил в знакомый подъезд. В бюро пропусков за перегородкой дремал желтолицый, худой милиционер. Капитан уже был наслышан, что в городе много больных малярией, посочувствовал дежурному.
- Амет-хан Султан, Амет-хан Султан, - бормотал милиционер, когда молодой летчик протянул в окошко свой документ. Он разложил, как карточный пасьянс, бланки пропусков на столе и прошелся по ним сначала слева направо, прочитывая вслух фамилии, а потом в обратном порядке.
- На вас, товарищ капитан, на сегодня пропуск не заказан.
- Этого не может быть, - ответил Амет-хан, уверенный, что болезненного вида милиционер просто не может найти его пропуск в этой куче. - Меня сейчас ждет помощник председателя Совнаркома, товарища Даниялова. Посмотрите еще раз, пожалуйста…
- Помощник ушел еще до обеда, - сказал дежурный, вновь раскладывая пасьянс из пропусков. - Видите? На вас пропуска нет. Минутку, товарищ капитан, сейчас узнаем.
По внутреннему телефону милиционер долго разговаривал с кем-то, то и дело упоминая фамилию летчика. Амет-хан терпеливо ждал, уверенный, что произошло какое-то недоразумение. Вот сейчас этот желтолицый дежурный все выяснит, и он поднимется по широкой лестнице на второй этаж.
- К сожалению, помощник на работе не будет, - проговорил милиционер сочувственно и вернул Амет-хану документ.
Обескураженный, Амет-хан еще некоторое время растерянно простоял возле окошка бюро пропусков. В голове было пусто. Такого поворота событий он никак не ожидал…
И то, и другое предположение не меняло положения, в котором оказался Амет-хан. Приближался конец рабочего дня. А завтра утром он должен лететь в Крым, вернуться в полк. А как теперь быть с родителями? Оставить в городе, где, как откровенно предупредил военный комендант, снять комнату невозможно?… Везти их обратно с собой? Но куда? Ведь ему прямо:сказано, чтобы до конца войны его мать и отец уехали из Алупки…
Профессия летчика, тем более истребителя, требует четких, продуманных действий, твердого порядка в мыслях, сознании. Этому Амет-хан за годы войны научился, можно сказать, в полной мере. А вот что делать теперь, в столь непредвиденных обстоятельствах, Амет-хан не знал. Он вышел на улицу и бесцельно свернул в первый же иереулок, круто поднимавшийся от приморского парка.
Неожиданно взгляд Амет-хана остановился на аляповатой вывеске, украшавшей вход в подвал на другой стороне улицы. На жестяном листе масляными красками был нарисован пузатый кувшин, из горла которого широкой струей лилось кроваво-красное вино. Вчера, гуляя с отцом по городу, они были здесь. Султан уверял сына, что до революции в этом духане всегда продавали лучший кизлярский чихирь - особый сорт сухого вина.
Амет- хан решительно перешел улицу, толкнул потемневшую от времени тяжелую дверь духана.
В подвале было прохладно, царил полумрак. Свет едва пробивался из единственного запыленного окошка под потолком. Дремавший за прилавком в одиночестве старик при скрипе двери вскочил, проворно засеменил навстречу.
- О, молодой герой! - приветливо заулыбался он. - Машалла, машалла! Это большая честь для моего духана!
Старик подвел Амет-хана к прилавку-столу, расставил тарелки с зеленью, сыром. Появился кувшин с вином, весьма похожий на тот, что был нарисован на вывеске.
- Совсем, сынок, плохо идут дела. Война, - вздохнул духанщик, наливая густое красное вино в керамическую кружку. - Вся молодежь на фронте, некому чихирь пить. До войны в такой час я, бывало, вертелся как сазан на сковородке, - продолжал он без умолку болтать. - Поверьте старому Мустафе, в подвале, бывало, за каждым столом по десять человек сидело!
Амет- хан на одном дыхании выпил кружку вина, которую Мустафа тут же наполнил снова. Почувствовав, что молодой летчик не расположен к разговорам, духанщик отошел за прилавок.