Немного спустя я узнал, что мои люди сидят в Переяславле в тюрьме; они расчитывали укрыться с деньгами в какой-нибудь монастырь! Я бил челом великому князю и просил суда. Когда с грамотой на руках я явился к [городовому] приказчику (Amt- mann), то их обоих вместе с торговыми людьми и золотых дел мастерами, которые у них покупали вещи, отвезли в Москву. Их так строго охраняли, что я не мог видет их для переговоров. На Москве я выступил на суде. Себя я не забывал и сумму округлил изрядно, ибо вещи были на суде, опечатанные, но жемчуг и камни, что были в золотой оправе, исчезли, золото и серебро весьма усохАи, печати же [на вещах] были целы; а посему золотых дел мастерам никто не мог помочь! {Да и] князья и бояре не могли принять от них никакого дара: если те предлагали (об.) сотню, то я давал тысячу. Так-то научили мастеров покупать [краденые] драгоценности и жемчуг! [А лифляндец Яков и татарин Рудак] оба были брошены в тюрьму.

Но татарин написал челобитье с изветом, будто я хотел бежать за рубеж от великого князя. Он говорил: „да“, а я: „нет", но нас не ставили с очей на очи. Ему предложили доказать [свои слова], и он решил сослаться на мою служанку Анну и ее мужа. Ивана, которые будто бы знали об этом. Их тотчас схватили в земщине и поставили на суд. Бояре и дьяки в опричнине [уже] надсмехались надо мной и один из них сказал другому: „Не хочешь ли съесть мясца?" Дело было в пятницу, и они думали,, что мне будет зарез. Но, Когда моя служанка была поставлена на суд, она говорила по правде, по чести. Начальник боярин и

141

князь Василий Темкин.спросил ее: „Собирался ли твой господин бежать от великого князя?". Та, как и следует, сотворила крестное знамение и ответила: „Ей богу, нет!". Так были посрамлены все дьяки и бояре, которые только и думали о моих деньгах. Благодаря моей служанке я выиграл дело. Татарин хотел получить мое поместье (84), но из-за ответа служанки он проиграл дело, а я был оправдан. А если бы служанка сказала, что она ничего не знает, то прибегли бы к пыткам, и тогда - я проиграл бы.

Татарин был брошен в тюрьму, а я поехал к себе во двор и,, взяв с собой мужа служанки, поставил его перед высокими господами. Он был также допрошен и также отвечал: „нет". Был уже вечер. Бояре велели привести из тюрьмы татарина и сказали ему, чтоб он говорил всю правду. Когда татарин увидел, что деньги сделали свое дело (das der Beutel vorhanden war), он признался в том, что это - неправда и что он оговорил меня, так как я приказал жестоко наказать его плетьми. Между тем во дворе были наготове все приказные, [кто] на лошадях, [кто] пешие-с фонарями. Если бы татарин остался при своем, то меня тотчас же ночью схватили бы на моем дворе и увели бы [в тюрьму]. По утру я опять пришел на опричный двор [и стал] перед высокими господами (vor diese grossen Hansen). Дьяк сказал: „Вот твой слуга!" И в моей власти было взять его и убить. Я же ответил дьяку (об.) Осипу Ильину: „В таком слуге я не нуждаюсь". Но, так как люди [мои] просили меня, Чтобы я помиловал его, я так и сделал и опять взял его к себе. Иначе он должен бы сидеть в тюрьме и есть блины, а бояре не смели бы его отпустить без моего повеления.

Когда он опять попал ко мне во двор и понял, что я не хочу доверять ему ничего,, он снова задумал донос и как-то проговорился, что он собирался жаловаться великому князю будто бояре получили от меня деньги и за то отпустили меня. При мне постоянно были два сына боярских - Невежа и Тешата: они-то и открыли мне это. Я быстро все сообразил и приказал вытолкать [татарина] за ворота. Немного спустя он был пойман на воровстве и на смерть забит кистенем, а затем брошен в реку. Его сотоварищ бежал из тюрьмы.

Мнз донесли опять, что служанка таскает многое из моего добра. У меня был слуга, лифляндец Андрей; он пришел в Москву (85) с одним поляком. Его-то я и поставил на ее

142

{служанки] место. Но заметив, что и он ведет себя не так, как следует, я опять поставил служанку вместо него. Тогда Андрей устроил такую штуку. Он раздобыл мою печать я написал грамотку моему приказчику Надею: „Надей! ты должен отпустить с этим самым Андреем шесть лучших лошадей* Я должен спешно выехать в одно место". Приказчик плохо рассмотрел грамотку, ибо мною она не была подписана, и отпустил Андрею шесть лошадей вместе с конюхом. Андрей взял их и привел к поляку в его поместье. А поляк, получив лошадей, велел Андрея прогнать. Узнав об этом, я спросил через посредство Иоганна Таубе у поляка, что он думает делать дальше. Видя, что я' и Иоганн Таубе действуем заодно, тот возвратил мне столько своих лошадей, что я получил полное удовлетворение.

Этот мой слуга Андрей умер от чумы на пустом дворе и тело его было съедено собаками.

у,Когда великий князЬ со своими опричными грабил свою собственную землю, города и деревни, душил и побивал на смерть всех пленных и врагов - вот как это происходило. Было приставлено множество возчиков (об.) с лошадьми и санями - свозить в один монастырь, расположенный за городом, все добро, все сундуки и лари из Великого Новгорода. Здесь все сваливалось в кучу и охранялось, чтоб никто ничего не мог унести. Все это должно было быть разделено по справедливости, но этого не было. И когда я это увидел, я решил больше за великим князем не ездить.

Когда великий князь отправился/во Псков, ко мне прибежали несколько купцов, которые пришли из Холмогор. У них было много сороков соболей1 и они опасались, как бы их не отобрали. А потому хотеЛи расторговаться, ибо дороги были крепко заняты заставами. Они говорили: „Государь (Her)! Купите у нас наших соболей и дайте за них сколько вам будет угодно". „Но, отвечал я, у меня нет с собою денег!". „Так дайте нам расписку: мы получим деньги от вас на вашем дворе в Москве. Я мог бы получить этих соболей и без денег, но не сделал этого. Причина: я имел дела и дружбу с Петром.Вислоухим [сборщиком] на Пустоозере, который собирает годовую дань соболями с самоедов (86). Я им отказал:) *

Обычный счет соболям велся сороками.

143

Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы (nackt und bloss); одел их. Им: это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то распрашивали честью, где - по монастырям, церквам или подворьям - можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро.“1

Как- то однажды мы подошли в одном месте к церкви. Люди мои устремились вовнутрь и начали грабить, забирали иконы и тому подобные глупости. А было это неподалеку от двора одного из земских князей, и земских собралось там около 300 человек вооруженных. Эти триста человек гнались за [какими-то] шестью всадниками. В то время только я один был в седле и, не зная [еще]-были ли те шесть человек земские или опричные, стал скликать моих людей из церкви к лошадям. Но тут выяснилось подлинное положение дела: те шестеро (об.) были опричники, которых гнали земские. Они просили меня о помощи, и я пустился на земских.

Когда те увидели, что из церкви двинулось так много народа, они повернули обратно ко двору. Одного из них я тотчас уложил одним выстрелом наповал; [потом] прорвался чрез их толпу и проскочил в ворота. Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собой моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке.

^Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей.]