– Так и есть! Глубинные города Марса! – воскликнул молодой шахматист. Полковник строгим взглядом призвал его к порядку.

– Я осторожно перелистывал рукопись: «Как же это прочесть?»

И снова я увидел за очками ласковое, снисходительное участие:

«– Ваше время располагает кибернетическими машинами, способными расшифровать даже древние иероглифы. Мои вряд ли будут труднее. Если расшифровал бы их сам, мне никто не поверил бы».

Я почти понял, кем написана странная рукопись, и ощутил всю нелепость своего положения. Кто заинтересуется этой встречей: весь мир или группа психиатров?

Через выпуклый хрусталь очков на меня смотрели передающие и читающие мысли глаза. Разве возможны с ними ложь, ханжество или лицемерие? И я признался, что всей душой хочу поверить ему, но… пока не могу.

Он улыбнулся. Мы договорились встретиться через полгода. За это время я должен был уговорить кибернетиков расшифровать необыкновенную рукопись.

– А что потом? – нетерпеливо спросила девушка.

– Потом многое произошло. Запущены были искусственные спутники Земли, поднялся в космос человек, ступил на Луну, на Венеру и Марс спустились автоматические станции… Кибернетики расшифровали загадочную письменность древних майя. И, конечно, вы поверите мне, что им под силу оказалось и прочесть переданную мне рукопись.

– Что же там было написано? – спросил полковник.

– Вы знаете, конечно, как дорог каждый час работы электронно-вычислительной машины. Молодые ученые, которые, как я подозреваю, хотели разоблачить меня – фантаста, могли выкроить время, позволившее им расшифровать лишь первую и последнюю страницы дневника…

– Дневника? – перебила девушка. Глаза ее горели.

– Да, дневника, в котором день за днем записывались впечатления марсианина, спрыгнувшего с помощью какого-то аппарата на Землю перед трагической гибелью марсианского корабля в тунгусской тайге в 1908 году.

– Ох и упорны же вы! – восхитился молодой усач.

– Что делать! Я оперирую только фактами. Моя гипотеза оправдана уже тем, что привлекла в тайгу множество экспедиций, а главное, привела ко мне моего марсианина (уходя он признался мне в этом).

– И как же дневник? – допытывалась девушка.

– Признаться, я хотел было опубликовать дневник марсианина в виде романа, в котором можно было взглянуть на нашу жизнь чужими глазами, глазами существа высшего по формации общества, смотрящего на нас как бы из будущего. Но… у меня были лишь две страницы дневника, а выдумывать мне не хотелось. Я ведь сторонник реалистической фантастики! А сам марсианин больше не появлялся.

Но я часто думал о нем. Каким представлялись ему мы в первые его дни общения с нами? Да и потом, когда он был современником мировых войн, кого он мог видеть в тех, кто пролитой кровью решал споры, кто насильственно заставлял людей работать на себя, делая одних счастливыми, других несчастными?

Из последней страницы дневника я узнал, что он стремился в страну, где начали строить основы привычного ему общества. Я ощущал, читая последние строки, как изменился он, живя с людьми и меняя мнение о них. Восхищенный взрывоподобным развитием их культуры, когда за столетие был пройден этап истории, потребовавший на Марсе миллионов лет, марсианин мечтал, что более удачливые и энергичные, чем его соплеменники, земляне вернут его на суровый и любимый Марс, куда он мечтал принести с собой неистощимую, рвущуюся наружу энергию людей, их жизненную силу, способную преобразить Марс, вернуть ему былые условия жизни.

– Так почему же вы не расшифровали остальные страницы? – спросила, явно волнуясь, девушка.

– В том-то и дело, что мне мешало мое имя фантаста. Никто из высших руководителей не хотел отпускать на «бредовую идею» бесценные часы работы электронно-вычислительных машин!

– Как можно! Как можно! – воскликнула девушка. – Да я теперь все время буду воображать, что он смотрит на меня, когда я решаюсь на что-нибудь, смотрит глазами члена коммунистического общества, из будущего… нашего будущего. Ах, если бы он пришел!

– Он все-таки пришел… через десять лет.

Все искренне обрадовались.

– Он принес вам остальные страницы дневника? – спросила девушка.

– Нет. Он усомнился, что, опубликованные в виде романа, они привлекут к нему внимание. На этот раз он пришел ко мне домой с новым планом доказательства того, что он чужепланетное существо, представитель высокоразвитой цивилизации.

– Может быть, у него сердце с правой стороны? – пошутил кто-то из слушавших.

– Его организм удивительно похож на человеческий. Он утверждал лишь, что обладает исключительными умственными способностями. И хотел с моей помощью продемонстрировать это всему миру.

– Он умел делать сложные вычисления в уме? – спросил полковник.

– Он попросил меня устроить ему встречу с самым знаменитым шахматистом (он знал о моей причастности к шахматам). И он опять угадал мои мысли.

«– Вы думаете, вам трудно будет уговорить прославленного гроссмейстера встретиться с безвестным противником? Вы только сведите нас, я сам постараюсь убедить его».

И я познакомил его с одним из выдающихся шахматных дарований, вы извините, гроссмейстер, что я так говорю о вас.

– Польщен, – отозвался мой спутник, молчавший до сих пор.

– Теперь признайтесь, что вы почувствовали, когда я представил вам его в Шахматном клубе?

– В первое время я был обескуражен, – признался гроссмейстер. – Потом постарался понять, чего хочет этот странный человек.

– Человек? – воскликнула девушка.

– Таким он мне показался. Потом я почувствовал, что не могу не пойти ему навстречу.

– Ну, ясно! Гипноз, – решил полковник.

– Я тоже так было подумал. Поэтому, когда мы сели уже за шахматный столик, я старался не смотреть ему в глаза, обдумывая варианты.

– Говорят, шахматное искусство – это умение разгадывать чужие мысли. Он узнавал ваши намерения за доской? – спросил шахматист-усач.

– Не больше чем любой противник. Он пообещал продемонстрировать торжество мысли над «грубой силой».

– Но почему это надо доказывать с помощью шахмат? – снова пожал плечами полковник.

– Мне это показалось понятным, – ответил гроссмейстер. – Я, конечно, не поверил, что это марсианин. Я счел его за чудака, быть может, даже больного… но… Почему шахматы, спрашиваете вы? Да потому, что условная концепция шахмат, как известно, позволяет математикам проводить эффективное сравнительное программирование электронно-вычислительных машин. В шахматах, пусть в условной форме, воспроизводятся некоторые аналоги жизни и борьбы. Мне показалось занятным «проверить» того, кто называл себя марсианином, и, не скрою, я в равной степени хотел и разоблачить его и… убедиться, что он действительно марсианин.

– Единственная партия с ним сыграна вами, – обратился я к гроссмейстеру. – Посмотрим ее. Может быть, присутствующие на самом деле решат, что против вас играло существо, обладающее неземными способностями.

– Покажите нам эту партию, – попросили все.

Гроссмейстер молча расставил на доске позицию.

– Я не буду рассказывать, как я дошел до жизни такой. Я стремился «наказать» смельчака, поднявшего на меня руку. Я намеренно шел на необычную позицию. В результате мне удалось поставить ферзя на d1 и получить материальный перевес. Во всяком случае, я полагал, что ничья у меня в кармане. Марсианин играл белыми и сделал активный ход пешкой: 1. e7. Я ввел в бой коня: 1… Кa3+ 2. Крb6. Очень тонкий ход. Как показывает анализ, все остальные отступления короля хуже. Мне оставалось только шаховать конем – 2… Кc4+. Увы, не помогло бы 2… Фa4? 3. К d5! К c4+ 4. Кр c7, и грозит 5. Л: b4. 3. Крс5 Фa4. В этом положении к моему удивлению, марсианин решил отдать проходную пешку, казалось бы, последнюю свою надежду! 4. Л: b4! Ладья стала в глубокую засаду против моего короля, который отделен от нее целыми тремя фигурами. Одновременно как бы взводится пружина задуманного марсианином механизма. Мне ничего не оставалось, как взять опасную пешку. 4… Фa7+ 5. Кр: c4 Ф: e7. И вот здесь-то марсианин и спустил взведенную пружину, обрушив на меня целый фейерверк жертв: 6. Кg6+ f: g6 7. Сf6+ Ф: f6. Марсианин своеобразно демонстрирует торжество мысли. На моей стороне сила, но, увы, смотрите, как она оборачивается против меня же! 8. Крd5+. Я мог бы попробовать 8… Сf4? отдавая ферзя и слона за ладью, но получал безнадежный пешечный эндшпиль. Это был бы «серый проигрыш», недостойный моего противника. Честно сказать, видя все последующее, я не считал себя вправе помешать ему довести замысел до конца.