Понтий Пилат осипшим голосом остановил своих солдат, построил в боевой порядок…в каре. Но батавы, огромной толпой выскочив из леса, при виде конницы не решились напасть на римлян, число которых едва ли превышало пятисот человек. Разгром сорокатысячной армии Квинктилия Вара был почти полным.

Глава вторая

РИМ

В большой комнате на полу десятка два мальчиков в возрасте от пяти до шести лет оживлённо, группами играли в камешки, кости и орехи. Дети отчаянно спорили, болтали и толкались. Между ними неторопливо передвигался на коленах сухонький старик с блаженной улыбкой на лице. Он внимательно слушал болтовню детей, а чтобы лучше слышать, приставлял руки к своим ушам и хихикал. Иногда, сев на скрещённые ноги, доставал из пояса туники горбушку чёрствого хлеба и с удовольствием, причмокивая губами, закусывал. Это был Божественный Август Октавиан, принцепс, властитель Вселенной.

Дверь комнаты осторожно открылась. И в неё, никем не замеченным, тяжело вошёл широкоплечий высокий римлянин с необычайно красивым лицом, но грубым и злым. Увидев Августа, который сидел на корточках перед группой малышей и с весёлым видом подслушивал их разговоры, вошедший мужчина пожал плечами. Тихо буркнул:

- Совсем спятил старик.

Дети, почувствовав злую волю, начали затихать. Август обернулся и нахмурился, торопливо сунул ломоть хлеба в пояс и негромко, но так, чтобы римлянин его понял, сказал:

- Бедный римский народ…В какие он попадёт медвежьи челюсти.

Август быстро встал на ноги и, взьерошенный, сердитый, подступил к вошедшему римлянину, который при виде его взгляда, словно поражённый, сделал шаг назад и опустил взгляд вниз….Засопел и дрыгнул ногой….Лицо Августа смягчилось.

- Перестань дрыгать ногами. Ты знаешь: я это не люблю.

Август был раздосадован не внезапным появлением своего пасынка Тиберия, который имел право входить к нему в любое время дня, а тем своим чувством страха, что возникал у него в душе при виде властного облика наследника. Его тяжёлая поступь, медленный поворот головы, пронизывающий взгляд и голос, даже тихий, заставляющий умолкнуть говорунов….всё это возмущало принцепса . Ему, семидесятилетнему старику, было стыдно перед самим собой за то, что он не мог скрыть своего страха перед этим грозным полководцем. Август вперил в Тиберия взгляд, который, как он считал…и это подтверждали многие его любимцы…был подобен молнии.

Тиберий ,увидев перед собой низкорослого отца с вытаращенными глазами, в старой тоге, вскрикнул и, словно ослеплённый, закрылся широкими ладонями и отступил назад. Душа Августа ещё более смягчилась. И тем не менее он, стараясь возбудить в себе гнев, визгливо закричал, указывая пальцем на крупный нос полководца:

- Ну, вот, милый Тиберий! Как ты появился со своим угрюмым лицом, так сразу испортил моё настроение!

- Отец, где же мне взять другое лицо?- почтительно склоняя голову и опуская взгляд вниз, тихо спросил пасынок.

- Тебя не любит народ. Тебя боится сенат…а что произойдёт после моей смерти? - Август внезапно умолк и, думая уже о другом, быстро прошёл по комнате, с мучительным стоном заламывая руки. – О, боги, я предвижу новую затяжную войну между римским народом..- Он стремительно глянул на пасынка..- Тебя не поддержат германские легионы, а восточные….поднимут бунт. А сенат, едва ты покинешь Рим, изберёт принцепсом Агриппу Постума…О! Я несчастный отец!

Агриппа Постум был внуком Августа, который купил его у своего зятя, что часто практиковалось в те годы, и усыновил, сделав его …по сути…наследником. Однако наследник, возмужав, прославился на весь рим низким, диким и необузданным нравом, а развратом повторил свою мать Юлию. Тяжело страдая из-за своих детей, принцепс отправил обоих в ссылку. А когда сенаторы пришли к нему и, преклонив колена, начали умолять его простить Юлию, он в ярости крикнул:

- Я вам желаю таких же дочерей, жён и сестёр, как моя дочь Юлия!...- и выгнал всех вон.

Теперь он чувствовал себя слабым и больным, как никогда. Его мучил страх, что он мог умереть внезапно, хотя мечтал о лёгкой, внезапной смерти. Август боялся, что не успеет внушить Тиберию нужные для управления государством мысли, предостеречь, указать.

Он с глубоким вздохом посмотрел на пасынка, который стоял посередине комнаты с каменным выражением лица, и, театрально вскинув над головой руки, воскликнул:

- Ну, что ж! Пускай правит! Тем чаще римский народ будет вспоминать мою мягкость и доброту!

Он взял под руку Тиберия и начал прогуливаться с ним по комнате.

- Слушай меня внимательно, милый Тиберий.

- Я весь внимание, отец.

Август, рассеянно глядя перед собой, вынул из пояса горбушку и с удовольствием закусил

- Вчера я возвращался из царской курии в носилках. Съел ломоть хлеба и несколько ягод толстокожего винограда. И этим был сыт весь день…- Он потёр лоб и поморщился…- Да…этот Агриппа…мне донесли сенаторы…я ведь недавно болел…Так вот сенаторы в дни моей болезни…я знаю их имена…но пускай им простят боги…немедленно отправились к Постуму. И в разговоре с ним обращались к нему «государь».

Тиберий вздрогнул. Всё поплыло у него перед глазами. Он уже мысленно видел толпы ликующей, ленивой и развратной черни, которая несла на плечах своего любимца – пьяницу и бездельника Агриппу. И так будет. И это несмотря на то, что Тиберий после каждого возвращения из похода осыпал милостями город, а денежные раздачи превосходили во много раз те, что позволяли себе иные полководцы. И тем не менее , народ не любил его.

Тиберий яростно ударил себя в грудь кулаком.

- О, неблагодарная чернь!

Август остановил его нетерпеливым жестом руки.

- Есть единственный выход, и я хорошо подумал о нём пока ты находился в Иллирике…- Он выдержал длинную паузу и жёстко сказал: - Ты прикажешь убить Агриппу, едва я умру… в день моей смерти. А ныне пускай живёт.

На глазах принцепса заблестели слёзы. Он любил своих детей , глубоко страдал и по несколько раз на дню выслушивал гонцов, что прибывали из мест, где находились его дети. Расспрашивал гонцов с величайшей подробностью о их жизни. Но, считая и весьма справедливо, что его поведению подражал народ, не прощал детей.

- Я сделаю так, как ты велишь, отец.

- Ну, и хватит об этом!

Август глубоко вздохнул и, по-прежнему не обращая внимания на мальчиков, которые сгрудились в углу комнаты, улыбнулся и протянул руки к полководцу.

- А теперь, милый Тиберий, обними и поцелуй меня. Я здорово соскучился по тебе за эти годы. Я часто видел во сне…- Он заметил на руке Тиберия длинный, узловатый шрам, ощупал его и взволнованно воскликнул: - Тебе грозила опасность?!

- Нет, отец.

- Как же ты получил эту рану?

- Панонийцы окружили мои легионы в горной теснине. Мы стояли в ней двое суток без сна…

- И что дальше?

Тиберий жестоко ответил, чеканя слова:

- Мы разбили их!

- И это весь рассказ?

- Что ты хочешь услышать, отец?

- Как ты был ранен?

- Мне пришлось встать впереди легионов и принять первым удар варваров.

- Ага…- с мягкостью во взгляде принцепс осмотрел лицо полководца.- Вижу, у тебя лицо усталое. Ты, наверное, домой не заходил?

- Нет.

- Сразу после Иллирика ты пришёл ко мне?

- Да, отец.

- И, наверное, не ел?

- У меня не было времени. Я скакал на коне, не останавливаясь, от Брундизия.

- Хорошо. Сходи домой и возвращайся, как можно быстрей.

Тиберий по двум причинам торопился в Рим. Находясь в лагере, он получил известие от матери Ливии о том, что среди друзей Августа всё чаще шли разговоры о нём, Тиберии, как о полководце, который замыслил отложиться от Рима и только, мол, поэтому он затягивал окончание войны и не спешил на призыв принцепса вернуться домой. Тиберий хорошо помнил: за что погиб восемнадцать лет назад его старший брат Друз, командующий германскими легионами. Друз, не таясь, высказывал мысли, что при первой же возможности он восстановит прежний государственный строй. Он мечтал о республике. Август, подозревая Друза в измене, приказал ему покинуть провинцию «Германия» и верные ему легионы, и так как Друз медлил, отравил его ядом.