- Отец, - сказал Германик, - я хочу просить тебя об одном благоволении.

- Говори. Ты мой соправитель, но помни: я ничего не решаю без отцов-сенаторов.

- Цезарь, перед тем, как отправиться в Германию, я хотел бы испросить разрешение о встрече с Понтием Пилатом…

Тиберий замер в ужасе от того, что имя военного трибуна не забыто. И теперь, вспомнив о нём, сенаторы могли допросить его.

Он устало сказал:

- Ты говоришь, Германик, о том трибуне, который вывел из Тевтобургского леса остатки разбитых легионов?

- Да, Цезарь.

- Ну, что ж. Если бы он не был преступником, то я просил бы тебя забрать его с собой. Он был бы полезен тебе и словом и делом.

- Отец, прости его.

- Нет-нет, Германик, всё зависит от воли отцов-сенаторов.

Сенаторы единогласно простили Понтия Пилата, зная, кто ему приказал убить Постума, и вскоре покинули Цезаря.

Когда Тиберий остался один, он с лицом полным бешеной злобы вскочил на ноги и, кусая кулаки, начал быстро ходить по комнате, в ярости крича:

- Как заткнуть рот Понтию Пилату! Ведь он всё расскажет Германику. А тот…да я же видел по его лицу…готов растерзать меня! Он обязательно бросит северные легионы на Рим! О, горе мне. Я держу волка за уши. У меня нет ни одного верного мне легиона.

Вдруг он увидел перед собой Ливию и радостно вскрикнул, умоляюще простёр к ней руки.

- Ливия, спаси меня!

И бросился перед ней на колени. Она жестом попросила подняться его и, с презрением оглядывая огромное дрожащее тело сына, властно заговорила:

- Нужно немедленно убить Понтия Пилата.

- Но кого послать на убийство?

- Не перебивай меня, глупец!

Этот окрик неприятно резанул душу Цезаря. Он опустил голову и шумно засопел. Мать же, не обращая внимания на обиженный вид сына, продолжала говорить сильно и громко:

- Я привела с собой Гнея Пизона, сына сенатора.

- Ну а мне какое дело до него?- вскинулся раздражённо Тиберий.

- Он недавно промотал отцовское наследство, однако у него есть надежда вскоре стать богатым. Некий патриций завещал ему и Понтию Пилату своё состояние в равных долях. Вряд ли Пизон захочет делить его с человеком, который сожжет оказаться в его власти…

- Так – так, я понимаю.

- Этот Пизон не раз говорил, что ему в детстве было нагадано прорицательницей стать Цезарем.

- Ого! Да он опасен! Сколько ему лет?

- Шестнадцать.

- Ну, тогда я сам задавлю наглеца этими руками.

- Нет, мой сын, ты встретишь Пизона лаской.

- Ну, хорошо, Ливия, объясни мне, что ты задумала?

Ливия неторопливо села в кресло и надолго замолчала. Эта умная и ловкая женщина, которая в течении долгих лет готовила для Тиберия венец Цезаря, убрав с дороги законных наследников, хотела всегда руководить сыном, жаждала власти, но не очень обольщалась, зная характер Тиберия. Сегодня он валялся у неё в ногах, а завтра… она подняла голову.

- Пизон хвастал…мне об этом доложили…что прорицательница имела ввиду тебя и Германика. Говорила ему: «Переступишь через тела Цезаря и его сына». И он вчера, когда Друз зачитывал завещание Августа, сказал друзьям: «Теперь я не знаю с кого начать: с отца или с сына?»

- Так он находился в Хрмае?

- Да, он преторианец, декурион.

- Но, Ливия, говори же, говори.

- Пускай он убьёт Понтия Пилата, Германика, а потом…

- Я знаю, что потом, - перебил её Цезарь и сильно крутанул кистями рук перед собою, словно ломая палку.

Ливия вышла в коридор, а её сын отошёл к окну и глянул вниз, на улицу «Священная дорога». Она в этот прохладный час была полна людей. На противоположной стороне её в тени портиков женоподобные мужчины смотрели на юнцов, хватали их за руки, торопливо шептали о блаженстве…

Цезарь плюнул в окно на улицу и зарычал:

- Мразь! Я наведу порядок в Риме!

А когда в комнату вошёл длинный юнец с видом самоуверенным и наглым, Цезарь в приступе ярости бросился на него с поднятым кулаком. И только появление Ливии остановило его от убийства. Он раздражённо крикнул:

- Ты заставляешь меня ждать, Пизон!

И возлёг на ложе, исподлобья внимательно следя за каждым движением декуриона и тихо бормоча: - Ну, гадёныш, я не позволю никому тронуть тебя. Сам сломаю тебе шею.

Гней Пизон равнодушно и презрительно смотрел в глаза Цезаря и тем пугал его. Тиберий вскочил с ложа и, сделав знак матери, чтобы она удалилась. Спросил декуриона:

- Где сейчас находится Понтий Пилат?

- В Мамертинской тюрьме.

- Его подвергали пытке?

- Нет.

Пизон насторожился, пытаясь понять, что хотел от него Цезарь. Тот прошёл по комнате и неторопливо продолжал говорить:

- Германик только что получил разрешение у Правительства забрать с собой Понтия. Но я почему-то решил, что его подвергли пытке и, как принято, сбросили в Тибр.

Пизон догадался, что хотел Цезарь и быстро ответил:

- Цезарь, позволь мне проверить: жив ли он?

- Да-да, проверь. И возьми с собой десятка два преторианцев. А если он жив….что ж… передай его Германику.

Декурион, выбегая из комнаты пробормотал, но так, чтобы его услышал Тиберий:

- Я передам Понтия Германику, но без головы.

Мамертинская тюрьма стояла на высоком берегу Тибра, недалеко от центра города и представляла собой крепость, где содержались особо опасные государственные преступники. Из-за её мощных стен не доносились крики пытаемых людей, но каждый день из этой тюрьмы подручные палачей выбрасывали истерзанные трупы в Тибр, вид которых вызывал ужас у римлян. Около тюрьмы никто не селился. Вокруг был пустырь, полный мусора, дохлых собак и прочих мелких животных.

Пизон в сопровождении кон ной полу-центурии галопом промчался по улицам, сбивая, давя встречных людей. Выскочил на площадь перед тюрьмой, огляделся. С другой стороны на ту же площадь приближалась большая группа всадников. Это был Германик со свитой офицеров.

Пизон, торжествуя, рассмеялся и, подняв коня на дыбы, бросил его вперёд, к воротам Мамертинской тюрьмы. Зычно крикнул страже пароль: «Юпитер!» И торопливо, скороговоркой добавил:

- Я несу приказ Цезаря!

Ворота распахнулись. Преторианцы обезоружили стражу и взошли на стену. Пизон указал рукой на катапульту, что стояла под навесом.

- Ставьте её сюда. Заряжай!

Орудие тяжело гакнуло и швырнуло вперёд и вверх каменную глыбу.

Пизон с надеждой устремил взор на всадников, но камень по крутой дуге, пролетев над ними, смял забор. И юный преторианец, досадливо морщась, побежал в глубину двора на поиски Понтия Пилата.

Всадники спрыгнули с коней и по приказу Германика помчались к близлежащим домам за лестницами, а молодой полководец, не обращая внимания на насмешливые крики преторианцев, обмотал свой плащ вокруг левой руки и вынул из ножен меч.

Когда офицеры бегом принесли лестницы и бросили их на стену, Германик первым вступил на одну из них, отбивая левой рукой летевшие на него сверху копья и камни, начал быстро подниматься по ступеням вверх, подбадривая своих соратников.

Известное дело: преторианцы всегда с презрением относились к легионерам, а те ненавидели преторианцев за их сытую, вольную жизнь в Риме, поэтому в этой маленькой кровавой битве, что разгорелась на стене Мамертинской тюрьмы, дрались лютые враги, которые не собирались щадить друг друга…

Когда Понтия Пилата, потрясённого своей неудачей, стража привела в тюрьму и за ним с грохотом захлопнулись ворота, опустилась решётка, и он понял, что отсюда живым никогда не сможет выйти, то с него спало оцепенение. И молодой трибун ужаснулся, что его - всадника – ожидала позорная пытка. Он хотел смерти, но стражники сжали его со всех сторон и поволокли в здание тюрьмы.

В низком зале со множеством узких горловин, торчащих из каменного пола и прикрытых решётками, стражники остановились и сбросили всадника в дыру. Он упал на ворох гнилой соломы и тряпья. Быстро вскочил и глянул вверх. Там далеко вверху виднелся узкий просвет с решёткой. Понтий готов был закричать от чувства несвободы, как вдруг услышал рядом с собой негромкий голос: