- Да, придётся, если мы выполним приказ Манасии.

- А неужели тебе так скоро надоел Рим?

Ефрем от внезапной мыли оторопело открыл рот. Секарий не хотел «так скоро» возвращаться в Палестину. За много лет секарий прижился в огромном городе, и теперь в ярости на своего соплеменника он повернулся к нему.

- Это ты, проклятый Богом Захарий, надоумил меня найти убийц, когда можно было только следить за мальчишкой, выполняя приказ Манасии.

Захарий в досаде на Ефрема за его лживое обвинение размахнулся и весьма опасно дрыгнул ногой вперёд. Попал в срамное место Ефрема и счастливо рассмеялся, удивлённый точностью своего удара. Ефрем охнул, согнулся и рухнул на землю, как подрубленный. А Захарий уже стоял над ним с поднятыми кулаками, крича:

- Значит, по-твоему, это я нарушил приказ Манасии!?

- Да, и я всё расскажу ему об этом, - трудно ответил Ефрем, раком поднимаясь с земли на ноги и громко охая, но вдруг он распрямился и с торжествующим криком: «Получай, Захарий!» ловким пинком в живот опрокинул того на спину.

Наконец, наёмникам удалось оттеснить преторианца к стене и взять его в плотное полукольцо, как к полному их изумлению рядом с Иудой выросли два секария и обратили своё оружие против убийц. Те в гневе на своих нанимателей бросились на них, забыв о Иуде.

Секарии, которые привыкли в далёкой Палестине наносить удары в спину или из укрытия тайно, увидев сейчас направленные на них мечи наёмников, вопия и вжимая головы в плечи, помчались прочь.

В глубине дома, подбадривая друг друга, перекликались рабы. Вскоре ворота открылись. В узкую щель протиснулись дубины и головы. Иуду, стоявшего рядом у ворот, окликнули, и он, ещё не зная, кто назвал его имя, метнулся на зов. Тогда как наёмники, горя жаждой мести и желая получить плату за свою пролитую кровь, помчались вслед за Ефремом и Захарием.

Латуш стоял в тени портика и громко смеялся, наблюдая, как улепётывали Еврем и Захарий. Кто-то опустил на его плечо тяжёлую руку. Латуш обернулся, увидел перед собой царя Антипатра и хотел рвануться в сторону, но тот быстро сказал:

- Не убегай. Я друг тебе.

Он снял с пальца золотой перстень и протянул астрологу.

- На, возьми. И немедленно покинь Рим. Цезарь завтра обьявит о большой награде за твою голову. Только за голову. Живой ты ему не нужен.

Антипатр замолчал, прислушиваясь к голосам, которые звучали в доме его брата Филиппа, насторожился. Ему показалось, что он различил среди прочих голосов голос Иродиады. Латуш чуть улыбнулся, следя за взволнованным лицом Антипатра, спросил:

- Не хочешь ли ты, государь, узнать о том, что тебя ожидает в этом доме?

Антипатр оживлённо подался к египтянину, схватил его за плечо.

- Да, говори быстрей.

- Если ты сейчас войдёшь к Филипу, то вскоре…

- Вскоре – это сегодня?

- Не требуй от меня точности. Всё будет зависеть от твоего поведения.

- Латуш, ты ведь знаешь, зачем иду в дом своего брата?

- Разумеется, государь. Ты хочешь отнять у него Иродиаду.

- А удастся ли мне это, Латуш?

- Ну, если ты скажешь мне, чтобы я отправился в твою тетрархию, то я буду одним из первых, кто выйдет навстречу тебе и твоей жене Иродиаде, когда ты вернёшься из Рима.

Антипатр одним рывком сорвал с пальца второй перстень.

- На, держи. Ты его покажешь в моей Тивериаде управителю дворца. И жди меня. Я сделаю твою жизнь беспечной и счастливой.

И он быстро ушёл в дом. Латуш, иронично улыбаясь грязным, безбородым лицом, пожал плечами.

- О, сколько безумств творят мужчины ради ничтожных женщин, чтобы навечно получить себе обузу и беду на голову… Однако, я страшно голоден. И отдал бы сотни самых красивых женщин Вселенной за горбушку хлеба..Впрочем, когда я наемся я скажу иначе: «О, женщина, отдохновение и вкушение мужчины, раздвинь свои ноги и покажи мне себя для моих глаз, рук и тела…Ибо, твоё яблоко между ног, это и есть твой ум и все твои помыслы. И безумен тот человек, который скажет о женщине, что её ум находится выше её пояса…» Уж я-то знаю женские помыслы…но как хочется кушать!

Глава двадцатая

Красивая женщина во все времена была, есть и останется дорогой вещью для своего мужа, который, зная её лучше, чем другие, мог презирать её, но видя, как восхищались окружающие люди её внешностью, будет гордиться своим приобретением.

Принц Филипп гордился Иродиадой, получая деньги из бюджета римского Правительства с тех пор, как он, лишённый отцом наследства, бежал из Палестины. Он прекрасно понимал, что его друзья, которые охотно приходили к нему провести вечера за беседой, спешили в первую очередь полюбоваться Иродиадой, подставить себя под её прекрасный взор, обратить её внимание на себя каким-либо ловким словом или поступком. Само присутствие восточной красавицы возбуждало во всех желание говорить умно, быть первым.

В дальнем конце дома, куда не доносился уличный шум в комнатах, возлежали на ложах или сидели в креслах друзья Филиппа, играя в кости на деньги, рассуждая о проблемах дня, читая стихи, свои или чужие, выдавая их за свои стихи.

Никто не обратил внимание на то, что среди гостей появился Иуда, всё ещё разгорячённый, весь в поту он сел в сумрачный угол. А вот когда вслед за ним в комнату вошёл Антипатр и стремительным взглядом окинул всех присутствующих в поисках Иродиады, нарочито громко шлёпая сандалиями, ему навстречу поднялись руки римлян. Все знали, что тетрарх являлся любимцем Тиберия. Многие спешили улыбнуться ему, в душе ненавидя его.

Сенека, возлежа на ложе с чашей вина в руке, нахмурился при виде Антипатра и в наступившей тишине чётко сказал:

- Вот и наступили времена, когда гордые властители Вселенной встают на колени перед рабами Цезарей, а грубое лицемерие является нормой поведения каждого из нас.

И он, тяжело переживая прошлые свои минуты унижения перед Цезарем в ярости швырнул чашу на пол. Все насторожились, ожидая ответа царя. У того от бешеного прилива крови к голове потемнело в глазах. Но приветствие Иродиады заставило его опомниться и даже улыбнуться взъерошенному философу, который чем сильнее страдал за свой страх перед Цезарем, тем сильнее жаждал проявить сейчас смелость, презрение к людской слабости и искал повод для дерзкого поступка, чтобы успокоить этим свою измученную совесть.

Антипатр, пожав плечами, с мягкостью в голосе сказал:

- Сенека, если ты обращаешься ко мне, то я отвечаю: мне чужеземцу трудно судить о ваших нравах.

И он направился к Иродиаде под одобрительный гул голосов и хлопки аплодисментов. Антипатр селя в кресло рядом и иудейкой, сделал нетерпеливый знак юным поэтам, которые окружали Иродиаду, удалиться прочь. Иродиада из-под полуопущенных ресниц рассеянно следила за Иудой, о чём-то думая и слегка улыбаясь хитрой улыбкой. Она вздрогнула, когда услышала голос Антипатра:

- Я хочу поговорить с тобой. Обрати на меня свой взгляд.

Пушистые ресницы Иродиады затрепетали, потому что властный рык царя грубо пронзил её мысли. И молодая женщина, возмущённая тем, что её так неучтиво обеспокоил её дядя, подняла голову и холодно посмотрела на царя широко открытыми глазами, в которых появился гнев. Губы Иродиады уже презрительно покривились. Она уже готова была сказать что-то неприятное для него, но он, боясь её оскорбительных слов, торопливо простёр к ней руку и заговорил:

- Иродиада, выслушай меня. Я буду не многословен, как все эти трусливые римляне.

- А мне говорили, Антипа, что когда ты видел отца своего – Ирода Великого – то всякий раз от страха падал на землю.

Антипатр поморщился. Он уже успел забыть давний страх перед отцом. И теперь напоминание о нём больно резануло его душу. Но ведь резала душу красивейшая из женщин. Он вздохнул и продолжал:

- Я пришёл сказать тебе: войди в мой дом.

Изумлённая Иродиада всплеснула руками и сердито прошептала:

- Да как ты посмел говорить мне такое, ничтожный Антипа. Ведь ты знаешь, что меня насильно выдали замуж. И я не хочу второй раз, оставляя ничтожного супруга, идти к худшему…