По мнению Столетова, движение от Красноводска по прямому направлению на Хиву значительного отряда войск сопряжено с крайними затруднениями и весьма большими издержками. Поэтому, если бы обстоятельства принудили прибегнуть к решительным мерам против хивинского хана, то главные действия, уже по одним местным условиям, никак не должны быть направлены от Каспийского моря; отсюда может быть сделана одна лишь диверсия; главная же роль должна принадлежать туркестанским войскам. По предположение Столетова, с Кавказа в Хиву, по пути на Сарыкамыш, можно было двигаться лишь с одним батальоном пехоты, 4 орудиями и 4 сотнями казаков, с месячным только запасом продовольствия[14].
Со стороны Мангишлака не было произведено движений войск с целью обозрения путей, ведущих в Хиву, а сведения о них имелись лишь расспросные. Они касались путей от форта Александровского и от Киндерлинского залива, которые описывали как годные для движения небольших отрядов. О выборе одного из них для движения красноводского отряда к Хиве кавказское начальство предлагало Маркозову в январе 1873 г., для чего пришлось бы перебросить весь отряд из Чекишляра в Киндерли или в форт Александровский. Но Маркозов настаивал на движении от Чекишляра, ссылаясь на то, что путь из этого пункта к Хиве ему известен, тогда как Мангишлака он совсем не знает. За тем указание на мангишлакские пути сделано было военным министерством, при сообщении на Кавказ выработанного в Петербурге общего плана хивинской экспедиции[15].
В действительности, все пути от Каспия в Хиву, известные до хивинского похода, представляли серьезные затруднения для движения войск. Из них идущие на Игды должны быть во всяком случае признаны как наименее удобные; они доступны для отрядов лишь во время дождей. Но как дожди на безводном пространстве бывают в неопределенное время, то эти пути не должны входить в расчеты при выборе направления для отрядов, двигающихся к Хиве. Пути, идущие с Мангишлака и от Красноводска (на Сарыкамыш) могут служить для движения небольших отрядов, имеющих роль вспомогательную отрядам, наступающим из Оренбурга или Ташкента. Независимо большей легкости для движения сравнительно с путями, выходящими на Игды, они представляют еще и ту выгоду, что проходят или но местности, совершенно безлюдной (сарыкамышский путь), или по местности, с которой население откочевывает в течение большей части года на несколько сот верст (мангишлакские пути). Вследствие этого отряды не будут задерживаемы и отвлекаемы враждебным населением от указанной им цели, что должно случиться на путях к Игды, от которого ближайший оседлый пункт текинцев, Кизыл-арват, отстоит всего на 120 верст.
Остается теперь сказать несколько слов о положении нашем на Мангишлаке пред походом 1873 года.
Удачно совершившееся занятие кавказскими войсками Красноводска и установление постоянных сообщений этого пункта с кавказским берегом подали повод к предположению о присоединении к Кавказу и другого пункта, уже давно занятого русскими на восточном берегу Каспия, именно форта Александровского с Мангишлакским приставством. Во время самого разрешения этого вопроса (в марте 1870 г.) мангишлакский пристав полковник Рукин, выехавший из форта Александровского, с целью введения между адаевцами нового положения об управлении в киргизских степях, подвергся нападению адаевцев и вместе с 40 уральскими казаками, составлявшими его конвой, сделался жертвою вероломства возмутившихся кочевников. Адаевцы разграбили лежащую в пяти верстах от форта Николаевскую станицу и начали угрожать самому форту. Восстановление порядка на Мангишлаке поручено было кавказскому начальству.
Перекинутые с Кавказа подкрепления прошли внутрь страны и нанесли столь серьезный урон жителям, что заставили некоторые поколения адаевцев просить пощады. К концу июня месяца до 2,000 кибиток заявили покорность мангишлакскому начальству и 3,000 кибиток — оренбургскому.
В данном случае на Мангишлаке приходилось не умиротворять и наказывать возмутившуюся провинцию, а вновь завоевывать страну, не признававшую никогда нашей власти, хотя номинально и обложенную податью по 1 1/2 руб. с кибитки. На самом деле налог этот платился в таком раз мере и с такого числа кибиток, как находили для себя выгодным местные жители. Наконец фактически страна эта зависела более от хивинского хана, чем от русской администрации, органов которой в крае вовсе не было, кроме находившегося в форте Александровском и внутри страны ни когда не проникавшего управления тамошнего коменданта.
При передаче Мангишлака в кавказское ведомство, ген. ад. Крыжановский писал: «Ваше импер. высочество несомненно изволите обратить внимание на то, что мною не представляется ни описания инородцев, обитающих в отходящей к кавказскому ведомству местности, ни сведений о числе кибиток и вообще живущих там киргиз и туркмен. Долгом считаю доложить вашему импер. выс., что таковых сведений не было и до сих пор нет во вверенном мне управлении, по тому что адаевцы до настоящего времени только номинально подчинялись нашему подданству, и не только никакая русская власть к ним не могла проникать, но даже султан правитель западной части области, в пределах коей до 1869 г. заключался Мангишлакский полуостров, не решался идти к этим инородцам, не смотря на то, что в его распоряжении состоял казачий отряд из 150 человек. В течение более чем 20 лет адаевцы платили подать неисправно и произвольно и только с 10,000 кибиток, тогда как положительно известно, что адаевский род состоит, по крайней мере, из числа кибиток вдвое большего»[16].
Чтобы избегнуть распространения нашего внутрь страны, решено было удовольствоваться принесением покорности 5,000 кибитками. При чем введение между адаевцами нового положения, проектированного оренбургским начальством, было отложено. Покорность принесли только 5,000 кибиток, т. е. половина того населения, которая платила подать оренбургскому ведомству. Таким образом другая половина населения, а может быть и две трети его, и не думали признавать нашу власть. Поэтому неудивительно, что на некоторые требования наши мы получали отказ и даже вооруженное сопротивление. Новое местное управление не имело еще времени достаточно ознакомиться с характером этого населения и с отношениями его к Хиве. Наши военные средства по прежнему находились на краю полуострова и в таком отдалении от кочевьев адаевцев, что всякие движения отрядов были весьма затруднительны. По недостатку перевозочных средств невозможно было иметь при войсках достаточное количество провианта, и все движения, производившиеся из Александровского форта, поневоле ограничивались более или менее близкими расстояниями. В дальние кочевья не было возможности пройти. Только осенью 1872 г. предпринято было первое большое движение, охватившее значительную часть края.
Адаевцы летом кочуют на р. Эмбе, куда они начинают перекочевывать в марте. С половины сентября они возвращаются на зимовки и приходят на Мангишлак (Ман-кистау, место зимовок) обыкновенно во второй половине октября. Только небольшая часть населения остается на Мангишлаке на лето. Ежегодное переселение адаевцев, и при том в самое удобное время для движения войск, служит причиною, почему знакомство с ними весьма затруднительно.
По успокоении Мангишлака управление адаевцами было устроено на тех же основаниях, на каких оно было до передачи этого приставства в ведение кавказского начальства. Главный начальник страны был мангишлакский пристав, он же начальник мангишлакского отряда. Форт Александровский по прежнему не соответствовал своему назначению. Отдаленное положение его от киргизских кочевьев не давало возможности гарнизону иметь на них необходимое влияние, а бесплодность почвы не дозволяла ему сделаться центром оседлого населения. Мангишлакский пристав по-прежнему вынужден был ограничиваться пассивною ролью, как прежде комендант Александровского форта. Рассчитывать на содействие низшей администрации из киргиз нельзя было, так как общность интересов их с подчиненными им киргизами была так велика, что они по необходимости должны были во всем им потворствовать. Это наглядно выразилось в событиях на Мангишлаке, предшествовавших хивинскому походу 1873 года.