— В чем же все-таки дело? — спросил Шредер. — Вы заговорили серьезно, господин Стомоняков, и у меня появилась надежда…

— Дело в элементарной арифметике, — перебил Стомоняков. — Для вас в человеке, как вы сказали, «дерьмо» и еще «кое-что», и, судя по всему, это «кое-что» — разум. Но его так мало, что только на вечернее чтение и хватает. Я правильно передаю то, что вы сказали?

— Да, да! — поспешно сказал Шредер. — Не беспокойтесь — абсолютно точно! Кстати, разума хватает еще и на инстинкт самосохранения.

— Не имеет значения, — сказал Стомоняков. — Дело только в арифметике. Для вас в человеке больше дерьма, чем разума, для нас — наоборот. Мы видим разум — и надеемся на него. Вы видите дерьмо — и ни на что не надеетесь. Это удобно. Особенно в вашем положении. Ничего не надо менять. Все остается, как есть. А перед сном можно почитать стихи древних. Кстати, Камо прав — то, что «душа стеснена телом», чувствует тот, у кого тело достаточно свободно. У раба одно желание — освободиться от рабства. Да и душа господина не очень чувствует «стеснение» — у него есть забота погрубее: как сохранить рабство! Стихи, которые вы вспомнили, написал не раб и не господин, а поэт — самый свободный человек, он мог чувствовать «стеснение души». Я понимаю ваше желание устроить себе комфорт, без которого вам неудобно читать великих писателей. Даже перед сном. Но великие писатели для того и писали, чтоб не дать вам спокойно заснуть. Сколько бы вы ни затыкали уши вашей парадоксальной философской ватой, совесть пробьется через нее. Совесть и есть истина, и когда-нибудь вам станет ясно, что только от нее и зависит ваше счастье. Но пока вы отделяете истину от счастья и даже противопоставляете их, потому что иначе станет ясно, что это — одно и то же. И тогда нарушится главное равновесие, то, ради которого понадобилась вся ваша философия: равновесие между вот этими книгами и вашими счетами…

Стомоняков словно вдруг вспомнил, что не хотел говорить, и замолчал. Шредер улыбался.

— Я предвидел, что разговор не будет иметь смысла, — сказал Стомоняков.

— Хорошо! — сказал Шредер. — Я сейчас расскажу, что с вами будет… Прежде всего, сразу после революции будет гражданская война. Об этом я уже сказал. Так было со всеми революциями до сих пор. Так будет и с вами. С вами будет хуже. Если вы отмените частную собственность, против вас выступит весь мир. Не говоря уже о тех, кто будет против вас в самой России. Их тоже будет немало. Я думаю, больше, чем вас. Россия — крестьянская страна, и никто не любит частную собственность больше, чем крестьянин. Русский крестьянин тоже пойдет против вас. Вот, собственно говоря, и все, что с вами произойдет!.. Дело не в том, что вас разгромят. Допустим невероятное, чудо — вы победили!.. Что вы приобретете? Разоренную после гражданской войны страну? Что вас может спасти? Только европейские займы. А что это значит? Это значит, что, не впустив Европу ценой тысяч жертв во время войны, вы откроете перед ней ворота после войны. У вас не будет выхода. А знаете, к чему это приведет? К тому, что Россия станет европейской колонией. Большой колонией. Как Индия… Но дело не в этом. Допустим еще одно чудо! Допустим, и здесь вы найдете выход и путем нечеловеческих жертв и железной власти обойдетесь без займов, не впустите Европу и останетесь самостоятельным государством… Тогда ваша страшная русская гражданская война покажется вам детской забавой. Против вас бросят лучшие армии Европы, и, как бы вы ни готовились к такой войне, вы не успеете создать промышленность, чтоб устоять перед техникой Европы. И опять вам никто не поможет. Вы будете одни, одни! — Шредер поднял руку, выставил палец и с состраданием посмотрел на Стомонякова.

Стомоняков молчал. Шредер опустил руку и сказал:

— Вы ждете продолжения?.. Хорошо. Я готов допустить еще одно чудо, еще более невероятное: вы успеваете создать промышленность и вы побеждаете в этой войне! Заметьте, я уже допустил третье чудо, все три — совершенно невероятны; до сих пор ни одна революция не справлялась даже с гражданской войной. Итак, вы побеждаете и в этой самой страшной за всю историю войне. — Шредер снова откинулся на спинку своего старинного кресла и скрестил на груди руки — если б не улыбка, казалось, что он действительно готовится произнести приговор. — Что будет дальше?.. Война есть война, и она вас снова разорит. И вам снова надо будет рассчитывать только на себя. Но и это уже будет не самое страшное, что вас ждет. Поверьте человеку, который всю жизнь возится с оружием и следит за всем, что в этой области делается! Лет через пятьдесят будет создано оружие, о котором сейчас пока пишут в фантастических романах, — оружие, для которого даже не потребуется войны: просто направят в вашу сторону луч — и вас не станет. И в одном вы можете быть уверены твердо — это оружие создадите не вы. У вас не будет свободных денег, чтоб его создать. И тогда вам не останется ничего другого, как капитулировать.

Стомоняков впервые за все время улыбнулся.

— Господин Шредер, — сказал Стомоняков, — вы так щедро допустили три чуда, допустите еще одно: допустите, что оружие, на которое у нас не хватит денег, что это оружие каким-то «невероятным чудом» создадим и мы. Что будет тогда?

— Если б такое чудо стало возможным, оно бы было последним на земле, — сказал Шредер. — Жизнь была бы уничтожена.

— В таком случае соберите весь свой юмор, господин Шредер, и допустите еще одно, пятое чудо, последнее, — сказал Стомоняков. — Допустите, что жизнь при этом не будет уничтожена. Не будет ли это означать, что победит разум.

— Именно поэтому я этого чуда и не могу допустить! — сказал Шредер с неожиданной горечью. — Я уже сказал: разума у людей хватает только на вечернее чтение!

— И на инстинкт самосохранения! — Глаза Стомонякова весело прищурились. — Все хотят жить — даже пессимисты. И все приспосабливаются к условиям жизни. С того момента, как изобретут этот ваш «луч», единственным условием жизни станет разум. И тогда все, что до сих пор считали утопией, станет реальностью, потому что не будет другого условия для жизни. И, кстати, станет ясно, что всегда были правы те, кто верил в разум.

Стомоняков замолчал. Шредер снисходительно улыбнулся… А он, молча слушавший их, вдруг увидел сквозь улыбку Шредера странное жалостливое выражение и заметил, что уголки губ у Шредера опустились, как у обиженного ребенка. Ему стало жалко Шредера и захотелось переубедить его, и он даже представил, как Шредер соглашается помогать им и отдает бесплатно оружие, а потом приезжает в Россию, участвует в революции и говорит со всеми по-русски. Он спросил Шредера:

— У вас есть мать?

Шредер ответил бесстрастно, подавляя удивление:

— Я хожу каждую неделю на ее могилу.

Он сказал:

— У меня тоже мать умерла. Я не могу ходить на ее могилу. Я все время думаю о ней. Я и сейчас ее люблю, как будто она живая. А ваша мать была добрая?

— Да, — сказал Шредер. — Она была единственно добрая из всех, кого я знал.

— Видишь! — сказал он радостно и не замечая, как переходит на «ты». — Ты веришь, что твоя мать была добрая… Теперь спроси свою мать, что она думала: что в тебе — дерьмо или разум? Я знаю, что моя мать ответит, если я ее спрошу. Ты тоже знаешь, что твоя мать ответит. И все знают… А теперь скажи, кто тогда думает, что в человеке больше дерьма? Ты тоже не думаешь! Раз ты не можешь так думать о своей матери и твоя мать не может так думать о тебе, как ты можешь так думать о других?.. А ты что говоришь?! Почему говоришь?.. Ты сам сказал: господин тоже раб. Ты книги читаешь… Второй жизни не будет. Зачем жить глупо, если можно жить умно? Ты что делаешь? Сидишь на деньгах, а другие сдыхают с голоду? А ты говоришь: это не я дерьмо, а все дерьмо, ничего изменить нельзя! Если хоть один человек на этом свете живет не так, как ты, если даже только твоя мать жила не так, значит, и ты можешь. А почему не живешь, знаешь? Боишься, что тоже подохнешь с голоду! Почему люди, как звери, живут, друг у друга отнимают — кто больше отнимет, тот сильнее?! Христос сказал: отдай последнюю рубаху? А ты что делаешь? Перед церковью нищим копейку даешь? Если даже шубу свою снимешь и отдашь — поможешь? Ты отдашь — другой не отдаст. Что делать? Надо, чтобы люди не для того жили, чтобы кушать и богатство свое показывать, чтобы не в этом было дело, понимаешь?.. И для этого надо сделать одно простое дело — чтобы у всех было то, что им надо. Тогда никто не будет стараться иметь больше, чем у другого. Зачем? От этого никто не будет уважать больше, будут смеяться: посмотри, дурак, набрал барахло, не знает, что теперь делать!.. Жизнь умной станет. Все поймут, что человек может жить как человек, а не как зверь. Раз человек знает, как лучше жить, так он и должен жить. И для этого, если надо чудо, сделаем чудо! Пять раз надо чудо — пять раз сделаем чудо, десять раз надо — десять раз сделаем! Потому что это такое дело, какое еще никто не делал. И пока это не сделаем, человек не будет человеком. А до каких пор человек будет, как зверь?