Тут весовщик круто повернулся к нему и заорал:

— Вон отсюда к чертовой матери! Не нравится, бери расчет и убирайся! Заткнись, или я тебе сейчас покажу!

Старик струсил и замолчал. Несколько секунд он неподвижно стоял, нервно кусая губы под жесткой щетиной усов; потом весь как-то сжался, попятился и исчез вместе со своим подручным-негром.

Старый Майк жил и столовался у Ремницкого. После ужина Хал разыскал его. Майка легко было вызвать на разговор, и он оказался интересным собеседником. В его рассказах перед Халом словно раскрывался мир по крайней мере двадцати шахт. У старика был неукротимый характер, поэтому он нигде не заживался, но, по его словам, на всех шахтах одно и то же: вечные фокусы — лишь бы надуть шахтера и недоплатить ему.

Хал узнал, что забойщик по существу является чем-то вроде мелкого предпринимателя, который берет подряд на определенную работу, принимая на себя все издержки и не зная, что его ждет: прибыль или убытки. Выемочный участок назначает ему управляющий, а забойщик берется добыть оттуда уголь, причем за каждую тонну чистого угля он должен получить по пятьдесят пять центов. Кое-где случается хорошо заработать, а в других местах трудишься много недель и даже не можешь расплатиться в лавке.

Все это зависит от количества пустой породы и шифера, попадающихся вместе с углем. Если пласт тонкий, забойщику приходится убирать от одного до двух футов кровли[4]. Пустая порода грузится в особые вагонетки и вывозится. Эта работа называется очисткой кровли, и шахтеру за нее не платят. А то вдруг понадобится пробить «раскоску»[5] и разместить в ней пустую породу; или выровнять грунт и проложить шпалы и рельсы, чтобы подвозить по ним вагонетки.

Бывает еще, что пласт разрывается, образуя «сброс», где перед забойщиком оказывается пустая порода, которую нужно вырубить, чтобы добраться до угля. Все эти виды работ не что иное, как даровой труд, и они служат поводом для нескончаемой войны. В былые дни Компания оплачивала эту работу особо. Теперь же, почувствовав полную власть над людьми, она отказывается платить. Значит, забойщику важно получить такой участок, где сравнительно мало дарового труда. Но в выборе участка шахтер полностью зависит от своего начальника. Итак, с первых же шагов появляются неограниченные возможности для фаворитизма и взяточничества. Одни спорят, другие идут на сговор с начальником.

— А что же делать бедняку, старому уроду, который к тому же плохо знает английский язык? — с горечью спрашивал старый Майк. — Начальник крадет мои вагонетки и записывает их, кому хочет. Мне он занижает вес вагонеток, а то, что снимает у меня, добавляет другим рабочим, которые столуются у него, угощают его водкой и вообще лижут ему пятки. Я работал однажды пять дней на Юго-Восточных копях, — рассказывал Майк, с трудом подбирая слова, — в после пяти дней — ей-богу, не вру, не сойти мне с этого места! — с меня еще причиталось пятнадцать центов! Четырнадцать дюймов пустой породы! На Юго-Восточных управляющим был мистер Бишоп. Я к нему, спрашиваю: «Заплатите вы мне что-нибудь за эту пустую породу?» А он: «Чего?» — «Слушайте, — говорю я, — если вы не хотите платить за пустую породу, тогда я с ней больше возиться не буду. Мне ее некуда складывать!» Тогда он мне говорит: «Пошел к черту». Я в драку, а он вытаскивает револьвер. Ну, потом я пошел на шахту «Сидар-маунтен» и получил там работу. Управляющий посылает: «Ступай в номер четвертый, рельсы и шпалы в номере третьем. Ты их проложи, я заплачу». Ну вот, я занялся рельсами. Проработал до двенадцати часов — перенес из номера третьего три пары рельсов и шпалы да еще вытащил все костыли…

— Костыли вытащил? Зачем?

— Новых-то не дали. Пришлось вытаскивать из старых шпал. Сделал я все это и спрашиваю: «Сколько же я получу за полдня? Вы обещали уплатить за эту работу». А он говорит: «Ты еще угля-то совсем не вырубил!» — «Как же так, мистер, — говорю я ему, — вы же обещали плату за это!» А он свое: «Компания платит только за уголь! Пора тебе это знать!» Вот и весь разговор.

— И вы так и не получили за полдня?

— Какое там! На шахте он — хозяин, может делать все, что захочет!

Майк рассказал также Халу, что шахтер зависит от начальства и в другом отношении: речь шла о краже вагонеток. Каждому шахтеру выдают жестяные жетоны с его номером. Посылая на-горá груженую вагонетку, он вешает свой жетон на крючок внутри вагонетки. Путь до весов довольно дальний, и за это время вполне можно успеть переменить номерок — ищи потом ветра в поле! В некоторых шахтах принято писать номер мелом на вагонетке, и ничего не стоит стереть его и написать другой! Хал подумал, что проще простого заменить бляшки висячими замками с номером. Но такое нововведение, как ему объяснил Майк, обошлось бы Компании долларов в двести, поэтому хищение вагонеток так и продолжается из года в год.

— А вы думаете, что это начальники воруют вагонетки? — полюбопытствовал Хал.

— Когда начальники, когда их дружки, а когда и сама Компания.

В Северной Долине, утверждал старый словак, ворует именно Компания. Выдавать на-горá больше шести вагонеток в день он — считал бесполезным — все равно шахтеру никогда не запишут, и незачем грузить свыше тонны зараз, ведь вагонетки в сущности не взвешиваются; весовщик просто прогоняет их через весы, помня, что ему приказано придерживаться средней цифры. Майк рассказал про одного итальянца, который нагрузил вагонетку с верхом, так что едва провел ее под кровлей откаточного штрека; затем пошел в весовую и своими глазами видел свою вагонетку на весах. Оказалось шесть тысяч пятьсот фунтов, а ему записали только три тысячи пятьсот. Он поднял скандал. Его арестовали.

Майк не присутствовал при аресте, но когда он поднялся на-горá, итальянца уже не было, его и след простыл. А в весовой после этого сделали дверь, чтобы рабочие не могли туда попадать.

Чем внимательнее прислушивался Хал к рабочим и размышлял насчет их дел, тем яснее ему становилось, что шахтер — это своего рода подрядчик, который лишен возможности определить объем предстоящих ему работ, а закончив все — не знает, сколько он выполнил. Больше того, он вынужден пользоваться материалами, ни цены, ни количества которых он проверить не может. В конце месяца он узнает, что у него высчитали из заработка столько-то за порох, а правильно ли высчитали, он не знает, и тем не менее приходится мириться. С него берут за кузнечные работы, то есть за текущий ремонт инструментов, и он вынужден отдавать за это каждый месяц доллар или два, даже если он возле кузницы близко не был.

Да, думал Хал, ни один предприниматель в мире не согласится заключить контракт на таких условиях. Кто возьмется, например, строить дамбу, если ему не позволят измерить предварительно площадку и подсчитать, сколько бетона понадобится уложить? Какой бакалейщик будет иметь дело с покупателем, если тот выставит требование, что он будет заходить за прилавок и сам отвешивать себе товары, спровадив предварительно хозяина за дверь? Никто не решится даже предположить такую нелепость; между тем в этом районе пятнадцать тысяч человек работают на таких именно условиях.

Согласно закону штата шахтеры имеют право держать у весов своего представителя для защиты своих интересов, разумеется за собственный счет. Во всех случаях, когда общественное мнение выступает против порядков на шахтах, шахтовладельцы торжественно указывают на этот закон; но нужно испытать все на собственной шкуре, чтобы понять, какое это горькое издевательство над шахтерами!

В столовой Хал сидел рядом с русоволосым великаном шведом, по фамилии Иогансен, который по десять часов в день грузил бревна. Этот парень позволял себе открыто высказывать обо всем свое мнение, потому что был молод, обладал мощными мускулами и не имел семьи, которая связывала бы его по рукам и ногам. Он был, можно сказать, кочующим пролетарием, который менял шахту на полевую работу и полевую работу — на рубку леса. Кто-то из обедавших заговорил с Иогансеном о праве рабочих проверять вес, и в ответ все услышали его презрительный возглас: