Автоматчики прекратили огонь и, наверное, горько сожалели теперь, что обнаружили себя. Уверенные, что «мессер» расправится с нами, решили принять участие в охоте на ночных ведьм.

Валя ударила залпом, сразу двумя бомбами. Мощная взрывная волна смахнула белоснежный наряд с нашей спасительницы-вишни. Пламя взметнулось выше холмов, и было расцвечено прямо бенгальским огнём, — это взрывались патроны.

— Мамочка моя, как красиво, — сказала Валя и, вздохнув, добавила: — Вишню жалко.

У меня вдруг разболелась голова, я хотела передать управление штурману, но не успела.

— Магуба, сделай мёртвую петлю, — эта неожиданная просьба ошарашила меня, и головной боли как не бывало.

Я молчала, с наслаждением слушая причитания штурмана:

— Никто не отказывает. Все девочки испытали. Ну, что тебе стоит…

Линия фронта осталась позади.

— Не мёртвую петлю, а петлю Нестерова, — строго сказала я. — Ремни проверь.

— Проверила!..

Выше нас пролетали эскадрильи «Яков», «ЛАГГов», «Илов», «Петляковых». Интересно, что думали лётчики, наблюдая, как одинокий «По-2» в лучах зари выполняет одну за другой петли Нестерова.

— Как здорово, — лепетала Валя. — Как на качелях. Ещё… Мамочка моя…

По дороге в деревню я просвещала своего штурмана:

— Никогда не говори «мёртвая петля», это устаревшее название. Ничего «мёртвого» в этой фигуре высшего пилотажа нет. Впервые её исполнил замечательный лётчик Пётр Николаевич Нестеров 27 августа 1913 года. А ещё раньше он ввёл в практику виражи и резкие, крутые повороты с креном, доказал их безопасность. До него все лётчики мира делали только плавные повороты, без крена, с большим радиусом, на что уходило много времени.

Нестеров первым в истории мировой авиации в августе 1914 года применил в воздушном бою таран. Сбил вражеский самолёт-разведчик, которым управлял австрийский барон, лейтенант Розенталь, и погиб сам.

К этому историческому бою Нестеров тщательно готовился. Собирался ударить вражеский самолёт колёсами сверху по краю верхней плоскости. Но почему-то ударил в середину, по кабине. Удар был настолько сильным, что переломился вал мотора. Просчёт Нестерова его друзья объясняли крайним переутомлением — он летал слишком много. Был случай, когда он, выйдя из самолёта, потерял сознание.

Семь месяцев спустя, в марте 1915 года, лётчик Казаков осуществил таран точно «по рецепту» Нестерова — ударил шасси по краю крыла немецкого самолёта, сбил его, а сам благополучно приземлился.

Советские лётчики используют таран как боевой приём очень часто.

— Виктор Талалихин! — воскликнула Валя.

— Да, он впервые в истории авиации осуществил таран в ночном бою. Защитники Москвы только в 1941 году, применяя таран, сбили более двадцати немецких самолётов. У иностранных лётчиков таран — редчайшее исключение.

— Слабы в коленках!

— Совершенно верно. У нас есть лётчики, на счету которых по два тарана.

— Если бы у «По-2» скорость была побольше… — мечтательно сказала, Валя.

— Можно попробовать на встречных курсах, — предложила я. — Встретим ещё «мессера», передам тебе управление.

Валя восприняла моё предложение всерьёз. Подумала немного и ответила!

— Не смогу. Если бы сидела в передней кабине… Каким-то образом Бершанская узнала о нашем показательном полёте и, выслушав мои сбивчивые объяснения, отчитала меня:

— Воздушные акробатки… Надо приготовить афишу. Спешите видеть! Публичный полёт по воздуху вниз головой на аэроплане известной лётчицы Сыртлановой! Усиленный военный оркестр! В случае аварии лётчица просит уважаемых зрителей оставаться на своих местах.

Мы обе рассмеялись, я сказала, что «больше не буду».

— Горе мне с вами, — Бершанская махнула рукой.

Ночь шестьсот девяносто третья

Привезли почту, я получила письмо от мамы, тут же его прочитала — слава богу, жива-здорова. Прихватила два письма для Лейлы, оба от Ахмета, пошла в её «родную» хату.

Лейла делала вечернюю зарядку.

— Два письма от Меджнуна! — сказала я, помахивая письмами.

— Наконец-то, я уже начала беспокоиться. Прочитай вслух.

— Не буду, — я положила письма на подоконник. Взяла альбом Лейлы, стала перелистывать, В сотый раз, наверно»

«Песня материи:

Иди, любимый мой, родной,
Суровый день принёс разлуку.
Враг бешеный напал на нас войной,
На счастье наше поднял руку…

Эту песню я впервые услышала по радио ещё в начале войны. Никогда не могла слушать её без слёз.

Перелистываю альбом, как песенник, и тихонечко пою, поглядывая на подругу.

Тревогою нынче объята
Любимая наша Москва.
Шагают отряды, идут в бой девчата,
И нам, друг, с тобою пора…

Гибкая, как лоза, Лейла сделала мостик, затем постояла на руках…

— Плясать не будешь, — милостиво сказала я. — Алупку освободили, готовься к свадебному путешествию.

— Всегда готова! — Лейла запрыгала, приспособив под скакалку кусок верёвки.

Ночь тиха, над рекой
Светит луна,
Как усталый солдат,
Дремлет война.
Милая, вспомни меня,
Милая, вспомни меня.
За тебя, край родной,
На бой, на бой…

— Очистим Крым, нам всем, наверное, дадут отдохнуть несколько дней, — размечталась я. — Выходи за него замуж, чего тянуть. Кстати, в твоём альбоме есть кое-что на эту тему. Сейчас найду…

Прекрасен дом, в котором есть жена —
Твой добрый друг, красивая подруга,
Но в доме нет добра и красоты,
Когда в нём нет жены, хозяйки, друга.

Алишер Навои. Что скажешь?

Лейла немного подумала, потом по-детски улыбнулась:

— Погулять на свадьбе захотелось? Ладно, посмотрим. Умоюсь — прочитаем письма и будем ужинать.

— Я от мамы письмо получила.

— Что пишет? — сразу посерьёзнела она.

— Здравствуй, доченька, здравствуй, наша храбрая Героиня, наш Гвардеец… Героиня и Гвардеец, конечно, с большой буквы. Денег хватает, хотя на рынке всё страшно дорого. Заходили мои подруги, они работают на военном заводе, перекололи все дрова, вымыли полы. Не забывают старушку. Тебе привет и поклон. Ждёт не дождётся нас обеих.

— Спасибо. Напиши, что скоро приедем. Лейла вышла.

За Ленинград, за город наш любимый,
На бой с врагами уезжаю я.
Прости-прощай, подруга дорогая,
Пиши мне письма, милая моя…

Мелодию этой песни я не знала, спела на свой лад.

Разными путями прилетали к нам эти песни. Кем они написаны, кто сочинил музыку, мы чаще всего не знали и совсем не интересовались этим.

Узнай, родная мать, узнай, жена-подруга,
Узнай, далёкий дом и вся моя семья,
Что бьёт и жжёт врага стальная наша вьюга,
Что волю мы несём в родимые края…

До сих пор фронтовые песни — самые мои любимые. Часто пою их про себя. По-моему, они никогда не устареют, их будут петь и через тысячу лет.

На ветвях израненного тополя — Тёплое дыханье ветерка. Над пустынным рейдом Севастополя — Ни серпа луны, ни огонька…

Песни в альбоме перемежались рисунками: «По-2» на земле и в воздухе, горы, горы… Река, два самолёта, один вверху, второй вот-вот врежется в воду, лучи прожекторов, зенитки, клубы дыма. И надпись: «Распопова спасает Санфирову». Был такой случай на Тереке. Нина Распопова и её штурман Лёля Радчикова увидели, что самолёт Лейлы и Руфы Гашевой мечется в перекрестье прожекторов, ринулись на помощь. Сбросили бомбы, разбили один прожектор, второй переключился на их самолёт. Нина была ранена, осколки пробили бензобак, винт остановился. Лёля тоже была ранена. Распопова направила машину в Терек: лучше утонуть, чем попасть в лапы гитлеровцев, Лёля попрощалась с командиром: «Если что было не так, прости…» Неожиданно воздушный поток подхватил самолёт и перенёс его, как пёрышко, через Терек на наш берег. А Лейла была уверена, что девушки погибли.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: