Кира сидел на полу, вытянув ноги и сложив руки на груди. Я практически смял его. Обнял и прижал к себе, не забывая про левую руку. Она, очевидно, была сломана — след от удара чуть выше запястья начал синеть. Кира навалился на меня с облегчением и усталостью.
Я держал его. Просто держал в руках, впитывая ощущение знакомого тела, тепла его кожи. Я целовал его в шею, в висок, повторяя, что он в порядке. Кира был в порядке. Со мной. В безопасности.
Я держал в ладонях его избитое, окровавленное и прекрасное лицо. Медленно отклеил скотч от его рта, и Кира рвано и глубоко задышал. Я касался губами его лица, волос, заверяя, что всё закончилось.
Сел на пол и притянул Киру на колени.
Я не хотел его отпускать. Оглянувшись, я увидел парней, сидящих в таких же позах.
Они тоже шептали, обнимали, утешали. Я понимал, что они видели, как я держал и целовал Киру. Слышали признания в любви.
После многих лет пряток и попыток удержать жизнь в секрете, я просто перестал переживать. Теперь было ясно, что по-настоящему имеет значение. Когда вся мишура отпала, я четко осознал, что важнее всего. Поэтому сжал Киру чуть крепче и поцеловал его в висок.
Дальнейшие события размылись.
Я увидел тела трёх мужчин. Помню, что разочаровался, узнав мёртвого Томича. Я хотел прикончить его собственными руками. При виде трупа я подумал, что это и вполовину не так удовлетворительно, как могло бы быть.
Место преступления наполнилось полицейскими и шумом. Люди работали вокруг, пока мы вчетвером прикрывали и укачивали наших любимых.
В больницу мы поехали в машине скорой помощи, с медиками, но всё происходило беззвучно, будто в замедленном действии. Я чувствовал себя тяжёлым и онемевшим.
Я не помнил разговоров. Не помнил даже, произносил ли что-то сам. Посмотрев на Митча, Курта и Тони в комнате ожидания, я не вспомнил, как сюда попал. Медсёстры и врачи беседовали со мной, но я не смог бы повторить ничего из сказанного.
Помню, что мне сказали подождать.
На этом я и сосредоточился. Сидел в приёмном покое и... ждал.
Я взглянул на мужчин, расположившихся рядом.
Ни один из нас не был похож на прежнего себя. Ни один не остался таким же, каким был несколько часов назад. Мы изменились навсегда.
Было уже начало второго ночи. Я уронил голову на стену позади и закрыл глаза всего на мгновение. А потом подскочил, когда Беркман с громким выдохом уселся рядом.
— Журналисты кругом, — произнёс он с презрением. — Какой-то долбанный цирк.
Вот так.
Как по щелчку, всё было кончено. Я вздохнул.
— Моя карьера подошла к концу. — Даже мне самому голос показался фальшивым.
Митч, явно не в настроении для загадок, устало моргнул и внимательно посмотрел на меня.
— Что ты имеешь в виду?
Я помотал головой.
— Не парься, — тихо и безразлично бросил я.
— Типа из-за всего этого гейства? — прямо спросил Курт.
Я приподнял брови.
— Гейства?
Беркман оглядел нас всех, потом сосредоточился на мне.
— Они не в курсе?
— Нет, мы не были в курсе, — ответил Тони.
Я встретился взглядом с шефом. Он сформулировал вопрос как-то странно.
— Вы знали?
— Да, — пожал он плечами. — Это же не ракетостроение. Ты упомянул, что Кира — из Японии.
Я кивнул.
— Кира — японское мужское имя, — легко пояснил Беркман.
Ой. Конечно. Я повёл плечом.
— Не думал, что кто-то догадается...
Митч посмотрел на меня и произнёс тихо:
— Почему ты не рассказал мне?
Курт, Тони и Беркман молчали, зная, что мы, как напарники, должны сами разобраться с проблемой.
— Ты должен был сказать.
— Я пытался, — честно ответил я.
— Последние несколько недель? Вот о чём ты хотел поговорить? — недоверчиво уточнил Митч. Я кивнул, и он рассмеялся без намёка на юмор.
— Что насчёт последних пары лет? Мы годами работаем вместе. — Он громко сглотнул. — А ты мне лгал.
— Я никогда не лгал, — возразил я, вскакивая на ноги. — Не говорил «она» или «её». Вы, парни, подразумевали, не я.
— Но ты ни разу и не исправил! — воскликнул Митч. — Хоть однажды я дал тебе повод усомниться, что не приму этого?
Я покачал головой и признал: — Нет.
Поднял глаза на Митча и ясно увидел, что проблема не в моей ориентации. А в честности. Митч выглядел так, словно прошёл через ад. Так и было. Для каждого из нас.
— Тогда почему? — проворчал он.
— Потому что я хороший полицейский, — ответил я. — Отличный, сильный, честный полицейский.
Напарник в замешательстве смотрел на меня. Я постарался объяснить.
— Как только журналисты узнают, — произнёс я, показывая на окно, — не будет иметь значения, что я сделаю, сколько наркокартелей посажу и сколько жизней спасу. Я буду всего лишь полицейским-геем.
— Ты это имел в виду под окончанием карьеры?
Прежде чем я успел что-то сказать, в комнату вошли два врача. Парни встали рядом со мной.
— Как они?
— Джентльмены, — поприветствовал первый доктор. — Женщины потрясены и находятся в шоковом состоянии, что неудивительно после такого события. Но физически они в полном порядке. Мы дадим им успокоительное, и через пол часа они смогут отправиться домой.
Каждый из нас задышал легче.
— Во всех отчётах речь об одном и том же, — вмешался второй врач. — Если бы не мистер Франко, история сложилась бы совсем иначе. Согласно словам всех трёх девушек, мистер Франко держался между ними и преступниками.
Я практически боялся спрашивать.
— Он в порядке?
Первый доктор взглянул на меня словно бы извиняясь.
— Его очень сильно избили. Левая рука серьёзно повреждена и нуждается в операции. Сломаны рёбра, множество ссадин, а порез над глазом потребовал швов. Мы сделали несколько рентгенов и сканирование — нет трещин в черепе или каких-то внутренних повреждений...
Я порывисто вдохнул.
— Можно его увидеть?
Меня провели по коридору. Перед дверью врач остановился и мягко произнёс:
— Мы дали ему снотворное.
Я застыл, неспособный пошевелиться. Страх приковал мои ноги к полу. К плечу прикоснулась ладонь, и голос Митча заверил, что всё в порядке.
На кровати я увидел неподвижного и очень тихого Киру. Глаза горели, но я велел себе не реветь. Он был таким надломленным, таким уязвимым.
Мои ноги словно налились свинцом, но каким-то образом я прошёл мимо аппаратов к дальнему краю кровати.
Киру умыли. Засохшую кровь сменили бинты, синяки и немного гипса. Я боялся прикоснуться.
Наклонившись ниже, я поцеловал его в разбитые, припухшие губы. Я знал, что Кира спит и не слышит, но всё равно попросил прощения и признался в любви.
Поднял голову и увидел, что Митч до сих пор наблюдал за мной. Я невероятно устал и был переполнен страхом, облегчением и сожалением. И пытался не плакать.
А потом в комнату ворвалась Юми, мама Киры. Я слишком вымотался, чтобы удивиться её появлению. Она дотронулась до моей руки, но смотрела не на меня. Всё её беспокойство сосредоточилось на сыне. Сэл выступил из-за спины Митча. Высокий молчаливый мужчина внимательно смотрел на меня.
Что я мог сказать? Как вообще можно было объяснить, что я натворил с его мальчиком? Я поднял правый кулак к сердцу, рисуя на груди круги. Снова и снова повторял, как сожалею.
Я был ужасно виноват.
Митч следил за тем, как Сэл притянул меня в объятия. И в этот момент я не смог сдержать слёз. Отец Киры держал меня, пока я рыдал и рассыпался на части в его руках.
Я взглянул на напарника. Тот встретился со мной грустными, влажно блестевшими глазами, кивнул и вышел из палаты.
Сэл положил большую ладонь мне на щеку, заставляя поднять глаза. Его взгляд метнулся к Кире и обратно на меня. Мужчина подвёл меня к кровати. Я негромко рассказал им всё, что знал о травмах Киры, о том, через что он прошёл и каким храбрым был. Потом признался, что любил их сына. Любил и надеялся изо всех сил, что он меня простит.
Юми вытерла влагу с моего лица, притянула в объятия и улыбнулась сквозь слёзы. Она объяснила, что их телефон не прекращал трезвонить — какой-то телеканал хотел разузнать про Киру.
— Я бросила трубку, а он зазвонил снова, уже из больницы. Как люди из телевизора знают раньше родителей? Ближайших родственников?
Юми была зла и напугана. Я не мог её винить.
Взглянул на часы. Уже три ночи.
— Снаружи у больницы есть съемочные команды?
Юми кивнула.
— Повсюду.
Волна усталости прокатилась по мне. Думаю, я покачнулся, потому что Сэл положил руки мне на плечи и поддержал.
— Тебе стоит поспать, — ласково произнесла Юми.
Я помотал головой.
— Не собираюсь уходить.
Она кивнула, жестами поговорила с Сэлом. Я даже не стал притворяться, что понимаю. Потом Юми заговорила:
— Мы пойдём. Мы увидели Киру, ты здесь, так что он будет в порядке. Вернёмся с утра. — Она тепло, по-матерински улыбнулась. — Тебе что-нибудь нужно?
Не имел ни малейшего понятия. Думать не получалось, поэтому я отрицательно покачал головой.
Мама Киры грустно посмотрела на меня.
— Он спит. Тебе стоит сделать то же самое.
Я не стал дожидаться их ухода и сразу сел на край кровати. Занимая так мало места, как мог, я лег на бок рядом с Кирой.
Положив голову на руку, я смотрел на его профиль и слушал мягкое дыхание, пока глаза не отказались открываться. Позже пришла медсестра с покрывалом, сообщая, что я не могу спать на кровати. Она подтащила кресло, помогла мне пересесть и укрыла.
Следующее, что я осознал — дневной свет. Тело болело. Я слышал голоса и шаги.
Вспомнил, где находился.
Резко сел ровно и постарался сдержать эмоции, увидев Киру.
Он не спал и разговаривал с медсестрой, но я всё равно подошёл и взял его руку, будто женщины тут вовсе не было. Левый глаз Киры практически не открывался из-за опухоли, синяки расцвели разными оттенками, везде виднелись порезы.
— Эй, — с придыханием выдал я.
Он сжал мою руку. Его голос был тихим и хриплым.
— Эй.
Наклонившись, я легко коснулся его губ. Если Кира и удивился публичному проявлению чувств, этого было не заметно.
— Мне без разницы, кто увидит, — сказал я.
Он медленно мигнул и долго смотрел на меня здоровым глазом. Может быть, время было не самое подходящее, но я всё же сказал.