Придерживаясь их, к зданию полицейского управления крались партизаны…
Вот уже передние достигли подъезда. И тут же по углам здания выросли фигуры автоматчиков. К крыльцу подкатил грузовик. Операция началась.
Первым в помещение ворвались Николай и Морис. Оба в масках. У входа их поджидал Робер, тот самый полицейский, о котором рассказывал Анри. Пропустив партизан в помещение, он молча показал глазами наверх, где на втором этаже в одной из комнат сражались в шахматы офицер и сержант.
Морис кинулся по лестнице первым.
— Руки вверх!
Офицер рванулся было к кобуре, но Николай в упор выстрелил в него. Тем временем сержант-полицейский разбил висевшую под потолком лампочку и, воспользовавшись темнотой, выпрыгнул в окно со второго этажа.
Внизу его, видимо, заметили. Резанула короткая автоматная очередь. И вновь все стихло. Но стрельбу в городе услышат, надо спешить. Робер извлек из шкафчика висевшие там ключи и кинулся по коридору. Звякнул запор камеры, распахнулась дверь. На пороге встали двое: полицейский и человек в маске с пистолетом в руках.
— Вы свободны, — сказал человек в маске, обращаясь к арестованным. — У подъезда вас ждет грузовик. Желающие могут воспользоваться им.
Но все, кто находился в камере как завороженные смотрели на говорившего. Они были так ошарашены появлением этих двух людей, что не могли понять, что происходит. Тогда тот, что был в маске, прикрикнул:
— Вы что, оглохли? Мы партизаны. На сборы две минуты!
И вот тут камера стала похожей на сумасшедший дом. Все принялись кричать, обниматься, целоваться.
В этот момент туда вбежал Николай, склонился над человеком, постанывающим в углу, узнал в нем Андрея. Андрей побывал на допросе в числе первых, был сильно избит. Когда Николай вывел его в коридор, то мимо них уже бежали люди из соседних камер. У крыльца тихо урчал грузовик. В темноте кто-то считал тех, кто залезал в кузов.
— Одиннадцать, двенадцать, тринадцать…
Возбужденный голос торопил:
— Быстрее, быстрее!
Заработал мотор, и грузовик тут же растворился в темноте. Вслед за ним бесплотными невидимками растаяли в ночи и фигуры партизан.
От Робера стало известно, что имя осведомителя — Ян. Удалось установить его адрес. Ночью к домику Яна подкатила автомашина. В дверь постучали.
— Кто? — спросил голос за дверью.
— Из полиции. Срочное дело!
Ничего не подозревая, предатель распахнул дверь… На рассвете по приговору партизанского суда он был расстрелян.
Нападение на полицейское управление наделало в городе много шума. На следующий день в различных частях его прошли облавы. На самых видных местах были расклеены объявления, в которых угрожалось всякими карами тем, кто окажет помощь партизанам.
Весь вечер Колесник, ждал прихода Поповича, но, вернувшись из города, Дмитрий сообщил, что Попович не придет. Он передавал, что администрация стройки очень встревожена случившимся: в бараках введена казарменная дисциплина, установлено негласное наблюдение за тодтовцами, каждую минуту нужно ждать арестов.
Колесник вновь вспомнил про катакомбы. Коваленко говорит, что в них не очень комфортабельно, но укрыться можно. Теперь дело за продуктами.
Словно угадав ход его размышлений, Николай сказал:
— На днях Павловский рассказывал мне о фольварке, на котором он работал, когда еще находился в лагере. Этот фольварк принадлежит фольксдойч. Немцы дают ему военнопленных для работы, а затем везут с фольварка продукты, как из набитой до отказа кладовой.
Это сообщение заинтересовало Колесника. Он приказал прислать к нему Павловского. Вскоре порог землянки переступил невысокий, но широкоплечий голубоглазый малый. Деловито доложил:
— По вашему приказанию явился боец Павловский.
— Как самочувствие? — спросил Колесник.
— Нормальное, товарищ командир.
Когда лейтенант попросил его набросать схему размещения охраны фольварка, Павловский сделал это быстро и уверенно. К сожалению, с тех пор, как он работал там, прошло немало времени и в размещении охраны возможны перемены. Следовательно, нужно побывать на месте вновь. На следующий день вместе с Павловским в фольварк отправился Николай.
Колесник ждал их возвращения к вечеру, а они пришли лишь на следующий день в полдень. На Павловском клочьями висела одежда, лицо было в синяках, у Николая — перевязана рука.
— Где это вас так угораздило? — поинтересовался лейтенант.
— Угораздит, — нахмурился Николай. — Лишь только мы проехали немного по лесной дороге, как нас остановили мотоциклисты: фельдфебель и солдат, потребовали документы. Фельдфебеля мы уложили сразу, а солдат открыл по нас стрельбу, едва ушли. Поправив на руке повязку, он продолжал:
— В лесу мы потеряли друг друга и встретились лишь на рассвете. Направились к фольварку. Разведка прошла благополучно. Мы уже возвращались назад, как вдруг, наткнулись на засаду. Началась перестрелка. На этот раз меня ранило.
К счастью, ранение оказалось незначительным. Николай изъявил желание принять участие в предстоящей операции.
Рано утром к воротам фольварка подкатил грузовик. В кузове стояли двое автоматчиков в немецкой форме. В кабине сидел смуглый плечистый фельдфебель. Это был Павловский. Когда из-за двери проходной выглянул охранник, фельдфебель по-немецки прикрикнул:
— Ну чего тянешь, открывай!
— Один момент, господин фельдфебель, — подобострастно вытянулся охранник. Звякнул засов, скрипнули ржавые петли, распахнулись ворота.
А лишь только машина оказалась на территории фольварка, из нее выпрыгнули автоматчики, тут же скрутили руки ошарашенному охраннику, перерезали телефонный провод. В проходную проскочило еще несколько партизан. Один из них остался возле связанного охранника, двое кинулись к конторе, а остальные к складу, где уже в машину грузили продукты.
Когда она была набита мукой, маслом и копченостями, один из бойцов предложил:
— А не поджечь ли нам змеиное гнездо?
— Нет, — возразил Николай, который был за старшего, — возможно, оно еще нам пригодится.
Выехав за ворота, грузовик помчался в лес. Часть продуктов партизаны спрятали в районе катакомб, а остальные передали франтирерам для семей расстрелянных патриотов.
«22 июля.
Вечером радио передало, что совершено покушение на Гитлера. В Берлине восстание. Утром Дмитрий принес из города свежие газеты. В них было опубликовано сообщение Геббельса: «Выступление заговорщиков ликвидировано. Законная власть торжествует».
«Хоть законная власть и торжествует, — иронически заметил Николай, — но события в Берлине окажут на немцев гнетущее впечатление». — «Еще как», — согласился я.
В утренних газетах были помещены сводки верховного командования вермахта. В них сообщалось об упорных боях в Нормандии на западе и в Белоруссии на востоке. Тон сводок был оптимистический. Однако факты говорили явно не в пользу немцев. Армии антигитлеровской коалиции приближались к имперским границам. Чтобы рассеять мрачные мысли немцев, крупный заголовок кричал: «Будущее принадлежит германскому секретному оружию!» А чуть ниже сообщалось: «Четырнадцать тысяч человек ежедневно покидают Лондон». Было ясно, что речь идет о «фау». Ныне главари рейха все свои надежды возлагали на это новое оружие.
Но у нас после удачно проведенной операции настроение приподнятое. Теперь можно заняться и мостами…»
(Из дневника)
С утра в лесу ждали Анри, однако он почему-то не пришел. Не явился он и на следующий день. Колесник послал в город Дмитрия: уж не случилось ли что? Назад тот вернулся поздно ночью, грязный, в разорванной одежде.
— В городе творится что-то неладное, — заговорил связной, поеживаясь, — на улице патруль на патруле. Пришлось пробираться огородами. В одном месте нарвался на огромного пса, еле отбился. Хорошо, под рукой оказалась палка. В окне Анри увидел герань. Цветок означал тревогу. Отправился к Эмилю — то же самое. Здесь чуть не попал в облаву. Чтобы не привести с собою хвост, на запасную квартиру не пошел…