Разве могла забыть царевна, как перевернулось в груди ее сердце, когда она услыхала, зачем именно Толочанов приезжал в Грузию — чтобы взять с собою в Москву ее сына Николая. Сколько стоило усилий уговорить ее отпустить с посланником сына! Только надежда, что ее любимец породнится с великим государем, придала ей силы на этот подвиг, но она решилась сама отправиться вместе с ним в далекую, страшную ей и неведомую страну.

 И как жестоко, как больно было ее разочарование! Как страдало ее материнское и царственное самолюбие, когда предполагаемого шурина царя встретили холодно, с каким–то недоумением, почти враждебно! Ни о каком сватовстве и речи не было, и царевна Елена скоро поняла, что она и Теймураз совершенно напрасно обольщались честолюбивыми мечтами. Царевны были гораздо старше тогда еще десятилетнего жениха и, видимо, сами вовсе даже не помышляли о замужестве; царь же и бояре, конечно, сватали им более выгодного жениха, а главное — ровесника их возраста.

 Но, конечно, царевна Елена глубоко затаила обиду в себе, и о предполагаемом жениховстве Николая знали лишь она да князь Джавахов–старший. Царевич же, да и вся свита, конечно, понятия не имели о главной причине их поездки в Москву. И теперь, молча присутствуя на совете и слушая горячие споры приближенных, царевна с горечью переживала перенесенные ею обиду и разочарование.

 — Зачем царевича требовали сюда? — горячился высокий, немолодой грузин, недавно приехавший в Москву. — Когда в Грузию приезжал русский посол Толочанов, он требовал у царя Теймураза и другого его внука, Влавурсака, а зачем русским нужны наши царевичи?

 — Влавурсака царь Теймураз не отдал, — степенно возразил Джавахов, — он послу вот какими ответил словами: «Влавурсака никому не отдам, мне самому не с кем будет жить, некому будет и душу мою помянуть». И царь Теймураз отказал послать своих внуков. Его самого московский царь к себе звал, а он и на то мудро сказал: «Когда будет мое время, тогда и поеду к государской милости, а теперь еще побуду здесь». И не поехал.

 — А все–таки одного внука послал! — заметил кто–то.

 — На то его царская воля была, — возразил Джавахов.

 — От этой посылки Бог весть чего ждали! — заметил вновь тот же голос.

 — Думали, выдаст в будущем царь свою сестру за нашего царевича, — вдруг объяснил высокий грузин, — а ни о какой свадьбе и слуха нет!

 Царевна вспыхнула и гневно посмотрела на дерзкого, осмелившегося дотронуться до ее самого больного места.

 При этих словах вошли царевич и Леон; оба отлично слышали их. Мальчик широко открыл свои и без того большие глаза, и в них отразились недоумение и любопытство, когда он изумленно взглянул на мать.

 Царевна закусила губы и отвернулась.

 — Зачем языком болтаешь, чего не знаешь! — строго остановил грузина Вахтанг Джавахов.

 — Все о том говорят в Грузии, — ответил грузин.

 — Женщины говорят! — насмешливо возразил Орбелиани, смекнувший, что царевне этот разговор неприятен. — Какой же царевич жених? Ему еще учиться надо. Долго пришлось бы дожидаться свадьбы!

 — А зачем же царевича вызвали в Москву? — не унимался высокий грузин.

 — Мало ли зачем! Вот скоро и сам царь Теймураз сюда приедет, — сказал Джавахов. — Может быть, тоже жениться?

 — Расскажи, князь, — обратился царевич к молодому грузину, — где же дедушка?

 — Царь Теймураз в Имеретии у царя Александра.

 — Все еще там? Дедушка очень горюет?

 — Как же не горевать, лишившись своего царства, скитаясь по чужим краям, прося милости, крова и пищи. Всякому это горько, а могущественному грузинскому царю и того горше! Сколько раз грузины имели славные бои и всегда побеждали! Не многолюдством, а верою и молитвою, и Бог всегда помогал нам. А теперь, верно, грешны мы стали — отступил от нас Господь Бог, лишила нас заступничества Богоматерь, и царь наш, как изгнанник, должен скитаться по чужим землям!

 Голос рассказчика дрогнул, и все слушатели безмолвно поникли головами.

 После непродолжительного молчания заговорил совсем старый, седой как лунь грузин.

 — Сам царь Теймураз во всем и виноват, — неожиданно проговорил он и начал в подробном рассказе излагать для сведения всего грузинского совета историю недавних сношений их царства с Россией.

 Он говорил о том времени, когда стал теснить Грузию шах Абас; царь Теймураз тогда растерялся, помощи стал у всех просить, к русскому царю послов послал, в холопы просился, заступничества молил! Грузин, свободных сынов гор, вздумал он отдать в подданство русскому царю; лишь бы только получить несколько тысяч ратных людей! А что получил? Русским некогда было заниматься далеким царством, от которого они мало ждали пользы. Вот они и оставили Грузию беспомощною, слабою, на разор соседним народам, и те стали над грузинами издеваться. Смеялись, говорили: «Вы поддались московскому государю, он вас и должен вызволить; а он вас выдал, за вас не вступается, что ему до вас?» — и стали смелее разорять Грузию. Но Теймураз все не переставал проситься «в холопы» к русскому царю.

 Едва на престол московский вступил нынешний царь, он опять униженно написал последнему: «Как у отца твоего был я с сыном своим и со всею Грузинскою землею в холопстве, так теперь и тебе, великому государю, бью челом в холопстве; внука своего пришлю тебе в Москву в холопы. Да вели к нам послать митрополитов, сколько изволишь, государство Грузинское — Божье да твое; и вера так же была справлена, как и в твоем великом государстве». Но царю московскому опять было не до Грузии.

 Шах Абас, узнав, что Теймураз бил челом русскому царю, напал на Грузию, разорил ее и убил сына Теймураза, а дочь увел в Персию и выдал насильно за своего отца Сафи, православная грузинка обасурманилась. Тогда Теймураз окончательно испугался нагрянувшей на него беды. Совсем сбили его с толку, и он велел сказать русскому царю, что и послал бы ему своего внука Николая, да боится шаховых людей — они, мол, его не пропустят. И вот только на это предложение из Москвы был прислан наконец Никита Толочанов с соболями, а помощи и ратных людей так народ грузинский и не увидел.

 — А по–моему, — закончил свой рассказ седой грузин, — самое лучшее будет, если мы вернемся в Кахетию и уговорим царя собрать имеретинский, дадьянский, гуриельский, гурийский и другие соседние народы и подняться всем нам на шаха Абаса своими силами.

 Князь Джавахов, все время молча и внимательно слушавший речь грузина, тяжко вздохнул.

 — Ты хорошо говоришь, князь Зичианов, — сказал он, — и все правдиво сказал, но ты забыл, что все соседи мирной Грузии перессорились между собой и никогда не могут действовать согласно. И вот почему из могущественного когда–то царства мы делаемся ничтожными подданными другого царя, чуждого нам по крови и обычаям!

 Безысходной печалью веяло от слов старого славного служаки, и слезы грусти блеснули в его глазах.

 Царевич Николай слушал речи стариков с нахмуренным челом. Воспитанный в любви и почтении ко всем старшим, он не мог громко возражать на их речи, но в душе ему было больно это осуждение действий любимого дедушки, которого он со свойственным детям обожанием считал безупречным.

 Леон слушал прения стариков рассеянно. Он уже давно привык к речам грузинских стариков, к их безрезультатным спорам и легкомысленным мечтам. Ему сделалось скучно, и он стал думать о девушке, виденной им утром в окне.

 — Теймураз предлагал своего старшего внука Иоасафа в шурины Алексею Михайловичу, — произнес между тем князь Зичианов, — но, видно, такое родство царю не нравится. А чем? Разве цари грузинские ниже царя московского родом?

 — Царь Баграт еще во втором веке пришел царить в Грузию, когда Русь еще и не существовала.

 — Зато теперь московский царь могуч, — возразил Джавахов, — а Грузия ничтожна! Родниться с нею какая честь?

 — А сколько богатств в Грузии, какая у нас плодородная земля! — возразил Зичианов. — Разве есть на Руси что–нибудь похожее на нее? И отказываться от такой страны!..