Вся прислуга в смятении столпилась у ее дверей, не смея войти туда.

 Между тем посланная от царицы девушка торопила кого–нибудь доложить Елене Дмитриевне, что царица требует боярыню немедленно к себе.

 — Поди–ка сунься, доложи! — шипели девушки на посланную. — Кому жизнь не мила, тот и доложит. Боярыня–то в сердцах страсть как люта.

 Однако о царском приказе все–таки доложить надо было.

 — Послать за Марковной, ей всего сподручнее, — предложил кто–то.

 Быстро сбегали за Марковной. Переваливаясь с боку на бок, та пришла, подстрекаемая интересом повидать свою питомицу в бешеном гневе.

 — Наверно, что–то не выгорело, — бормотала она про себя и, расспросив царскую посланницу, вошла к боярыне.

 Та сидела за столом, положив голову на руки и подвывая чисто по–простонародному.

 — Ну, чего раскудахталась, словно наседка! — приветствовала ее мамушка.

 Но боярыня и не заметила ее прихода.

 — От царицы девушка! Слышь, девушка пришла. Требуют, сейчас чтобы на «верх» шла. Слышь, зовут! Гадалку привела я царице. Слышь, боярыня… — Она близко пригнула к ней свое лицо и тихо, но внушительно добавила: — Марфушка там; как приказывала, свела я ее к царице… да без тебя–то как бы ведьма чего лишнего не сболтнула!.. Очнись–ка да поди сама!

 Наконец боярыня подняла свой взор на мамушку, провела рукой по лицу и, тряхнув головой, встала.

 — Что попритчилось–то, красавица? — спросила наперсница.

 — Не любит он меня, мама, не любит! — припадая к плечу старухи, горячо проговорила Елена Дмитриевна, и слезы ручьем полились из ее глаз.

 — А не любит — и не надо, — равнодушно возразила мамушка, — оно и легче без любви–то! Да кто тебе так нескладно сказывал? Красу такую нешто можно да не любить?

 — Сам он, няня, сказывал.

 — Сам? — удивилась Марковна. — Ишь ты, непутевый человек! Да что ему еще надо? Кто такая разлучница–то?

 — Не знаю, не сказывал, — мрачно ответила боярыня.

 — Узнаем, не велика тайна. Ну, а теперь ступай–ка к царице. Там, поди, гаданье на весь свет. Марфушка–то, ведьма, идти не хотела, заупрямилась, да я огоньком–то ее припугнула. Говорю: «Не пойдешь, боярыни не послушаешься, царю о твоем волшебстве доложим, маленечко ноженьки–то тебе и подрумяним». Затрепетала она да и буркнула: «Не волшебством я занимаюсь, а гаданьем; за это царь на костре не жжет». Ну, и пришла!

 Боярыня сумрачно выслушала старуху и проговорила:

 — Слушай, мама, отмстить я хочу и ему, и ей, неведомой разлучнице моей, и она, Марфушка, в этом деле должна мне помочь. Но я не хочу, чтобы царица ведала про мои дела. Приведи–ка ты эту ворожею после «верха» ко мне! А теперь дай шугай!

 Накинув на плечи дорогой парчовый, с соболями, шугай, боярыня вышла из покоя. Марковна покачала ей вслед головой и что–то пробормотала себе под нос.

 В это время на «верху» шли усиленные хлопоты.

 Царица и царевны с самыми близкими боярынями забились в покои царевен, чтобы заняться гаданием. Они знали, что сильно досталось бы им, если бы царь узнал, что они нарушили его строгое приказание и принимали у себя во дворце гадалку. Однако, разузнав, что царь пирует с боярами и не скоро еще хватится жены и сестер, женщины решились доставить себе развлечение, тем более что в случае открытия их затеи ответчицей была бы царская же любимица, боярыня Хитрово.

 Немножко тревожило царицу то обстоятельство, что Ьлена Дмитриевна долго не шла. Вдруг нежданно–негаданно явится царь? Что тогда делать, что ему ответить? Царевны хотя и очень бойки и речисты на язык, а когда вспылит братец Алексей Михайлович, то куда их и бойкость деется, ни словечка не вымолвят, потупятся и, смолчав, уйдут. А она, царица, одна и ведайся как знаешь с царским гневом.

 Ах, что это боярыня не идет? — тоскливо вопрошала она близкую боярыню и не могла сосредоточить свои мыслил на том, о чем говорила ей гадалка.

 А Марфуша, закутанная в лохмотья, с большим! платком на голове, из–под которого спускались густые пряди ее черных волос, гадала по «Гадальной книге пророка и царя Давида». Это была небольшая книжонка, заключавшая ряд коротеньких статеек с содержанием, заимствованным из евангельских или апостольских текстов, с иносказательным толкованием в интересах гадающего. В начале каждой статьи выставлялись цифры, колеблясь в своих сочетаниях между 1, 1, 1 и 6, 6, 6. Очевидно, это указывало на способ гадания тремя костями.

 — «Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся», — говорила низким, глухим голосом Марфуша, когда сухая горошина, заменявшая кость, остановилась на одной из статеек.

 — Что же это означает? — спросила с недоумением Ирина Михайловна. — Ты закинула, скоро ли выйду я замуж, а тут вышло о грехах.

 — Стало быть, когда ты простишь всем грехи, тогда и твои желанья сбудутся, — не смущаясь, ответила Марфуша.

 — А узнай–ка, кто будет моим суженым? — полюбопытствовала Татьяна Михайловна.

 Марфуша подняла руку с горошиной и, бормоча заклинания, уронила ее на книжку.

 — Ну, читай, читай! — торопили царевны.

 — «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань», — прочитала гадалка, и улыбка мелькнула на ее тонких губах.

 — Что это будет, мать моя? — с испугом спросила бойкая Татьяна Михайловна. — Значит, мой суженый… ой, даже страшно на ночь слово такое вымолвить…

 — Значит, что суженый твой в тюрьме сидит на краю света, а придет время — освободится и к тебе явится с великой ратью.

 — Лучше на лучину погадай! — продолжала нетерпеливая Анна Михайловна. — Что–то несуразное вещает книжка твоя!

 — Боярыня Елена Дмитриевна отчего не идет? — простонала между тем царица.

 — Ну, не идет боярыня, и не надо, — довольно резко оборвала невестку царевна Анна, — а ты все стонешь и поиграть не дашь спокойно. И что тебе далась эта боярыня?

 — А ежели невзначай да царь заглянет? Что тогда скажешь? — испуганно возразила царица.

 — Ну и пусть его заглядывает, — беспечно ввернула Татьяна Михайловна, — ворожея и ему погадает.

 — Да гадалка–то хваленая что–то неладное все говорит, — капризно заметила Ирина Михайловна.

 — Не понимаете вы книжных слов, оттого это, — бесцеремонно проговорила Марфуша, — да и я не горазда по книжке–то гадать. Вот по руке, по звездам, еще… — но она вдруг запнулась, пугливо озираясь.

 — Говори, говори, не бойся, не выдадим!

 — Нет… много лишних ушей здесь, — тихо произнесла Марфуша, так что ее слышали одни только царевны.

 — Страшное что? — еще тише спросила царевна Ирина, сгорая от любопытства. — Что, скажи, голубушка!

 — Тебе одной скажу, коли не выдашь!

 — Забожусь, как только хочешь!.. Все схороню!

 — Преклони ухо, — серьезно приказала гадалка и, когда царевна, чуть дрожа, исполнила это, еле внятно произнесла: — Души мертвых могу вызвать, они говорить будут…

 Царевна, не дослушав, с заглушённым криком отпрянула от страшной ворожеи.

 — Что, что она тебе сказала? — обступили царевну сестры.

 Та пугливо глянула на цыганку, которая пристально посмотрела ей прямо в глаза.

 — Ни… ничего! Она мне ничего не сказала, — оправляясь, произнесла царевна и тут же беспечно прибавила: — Ты когда–нибудь мне погадаешь… так!

 — Как? — приставали сестры.

 — На руку, — выручила царевну цыганка, — дай ручку, и сейчас погадаю! — Она взяла маленькую руку царевны Татьяны, долго и внимательно разглядывала ее и произнесла: — Рука твоя хорошая: жизнь долгая, тихая и благочестивая… Только больших радостей у тебя мало будет, а крови, крови много увидишь! Ты–то будешь в стороне, а кровь вокруг тебя так и льется, много ее льется…

 — Что это ты страсти какие говоришь? — остановила их царевна Анна. — Посмотри и мне. Неужели так–таки замуж и не выйду? — и она протянула гадалке свою руку.