В растерянном взоре кузины вопрос. Ты сама его уложишь в постель? Помочь тебе?

Он перехватил ее взгляд и покачал головой.

Мы сами, не волнуйтесь! — успокоил он ее. Я полежу, а потом присоединюсь к вашей компании.

Тебе лучше? — я хотела ободрить его и утешить себя. Ну как ты?

Уже проходит! — усмехнулся он. Хотя в глазах у него неуверенность. Ты иди к ним, а я следом за тобой!

Как странно изменился его голос: протяжный, монотонный, с хрипотцой.

Я закрыла за собой дверь и пошла в гостиную.

Племянник и кузина смотрели на меня. В их глазах вопрос и тревога.

Нет, нет, ничего страшного не должно случиться, не должно! Скоро все опять будет хорошо, не тревожьтесь!

Разве раньше что-нибудь…

Н-нет, протянула я. Такого еще не бывало. Мысли мои разбегаются в разные стороны словно в поисках воспоминаний прежних лет.

Собственно говоря, с ногами у него давно неладно. Впервые это произошло, когда мы собирались идти на какое-то торжество…

Ты готов? — спросила я, повесила на руку его пальто и вошла в комнату.

А он стоял на месте, испуганно глядя на меня.

Что с тобой?

Я не могу двинуться с места, растерянно сообщил он и слабо улыбнулся.

Как не можешь? — удивилась я, глядя на его ноги. А ты пытался? — глуповато спросила я и почувствовала, как страх холодом поднимается у меня по спине. Тебе помочь?

Он тоже посмотрел на свои ноги, которые его уже не слушались.

Погоди, решительно произнес он, сейчас пойду! Раз, два — раз, два.

И когда все было позади, мы оба расхохотались, а через несколько дней забыли об этой истории.

И вот все эти годы ему то лучше, то хуже. Бывало, что с ногами вроде бы в порядке, но трудно говорить. Я слыхала, что внешние признаки болезни именно такие. Однако сейчас лучше об этом не думать. Сейчас нужно думать о чем угодно, только не об этом. Сейчас нужно перекричать горькое чувство собственного бессилия. А наши уши тем временем настроены на малейший шум, который может раздаться оттуда, из-за закрытой двери, и напряженные мускулы только и ждут команды, чтобы перенести нас к нему, если он позовет.

Минуты тягостного ожидания, и вдруг мы услыхали, как его дверь тихо открывается.

Ку-ку! — он стоял на пороге и лукаво нам улыбался, ку-ку!

Мы смотрели на него, как на призрак. Видно было, что ему доставляет огромное удовольствие стоять на собственных ногах. Во всяком случае, так мне сперва показалось. Потом наши взгляды встретились. И я внезапно поняла, что он опять не может сдвинуться с места.

Я подбежала к нему и обхватила его.

У него в глазах безмолвный вопрос: думаешь, пройдет? И просьба: помоги!

Конечно пройдет. Вот смотри: раз, два…

Два маленьких шага. Остановка. И опять: раз, два.

Наконец добрались до стола.

Тебе лучше?

Улыбка словно застыла у него на лице. Делает вид, будто все в порядке.

Ну и ночь! Непонятный шум разбудил меня. Что случилось?

Я вбежала к нему в комнату и вижу — он упал с постели и барахтается, пытаясь подняться.

Мы долго мучились. Теперь я уж и не знаю, как в конце концов мы с этим справились!

Подожди, говорю, сейчас я поставлю кресло рядом с кроватью, вот так! Лягу здесь и буду следить, чтобы ты опять не свалился.

Ночная лампа у меня за спиной отбрасывает причудливые тени на стены и потолок. Я смотрю на его бледное лицо. Вздрагивающие веки, темные круги под глазами. Спит?

Прошла целая вечность, прежде чем ночная темень за окном начала отступать перед утренним светом. На колокольне куранты отбивают каждую четверть часа. Шестьдесят долгих секунд через пятнадцать бесконечных минут. Бом.

К утру я поняла — случилось что-то серьезное. Теперь и без советов врачей ясно: надо ехать в больницу.

Я могу узнать, что, собственно, с ним?

Видите ли…

Нет, нет! Все во мне протестовало. Я ничего не хочу знать. Я не буду вас слушать, хотя, разумеется, сообщу детям… И Мариан.

До вечера я лихорадочно занята какими-то ненужными делами, пытаясь избавиться от леденящего, пронизывающего страха. Перед сном приняла сильное снотворное, которому надлежало навести хоть какой-нибудь порядок в моей смятенной голове и вызвать ту бездумную тьму, погрузившись в которую я могла бы дождаться утра.

Наконец-то утро! Свежий, еще не тронутый день наполняет меня надеждой.

Как давно это началось? — спросила Мариан, прямо с вокзала примчавшись в больницу.

Depuis quand?[3] — твердит она, обнимая меня. На своем лице я чувствую ее теплые губы.

Слушай, она усадила меня в кресло, устроившись рядом со мною на ручке.

Ее длинные пальцы обхватили запястья моих рук. Как она их сжимает. И ее растерянный взгляд. Давно?

Совсем недавно, Мариан, робко отвечаю я. Все будет хорошо!

Разумеется. Я, однако, должна тебе кое-что объяснить.

Не надо. Не говори ничего. Он очень сильный и бесконечно привязан к жизни. А ведь это главное, ты согласна?

Да. Хотя атеросклероз, как ты сама знаешь…

Да, я знаю.

Иногда случаются судороги, которые поражают жизненно важные центры, и тогда…

Не хочу ничего слышать. Я вовсе не обязана внимать ее словам. Правда, Мариан наш близкий друг, его сотрудница. Они долгие годы работали вместе. Вместе ездили на конгрессы и международные конференции… Все это так, но, в конце концов, Мариан только врач. Ей не дано ничего предвидеть, и она не может знать силы его характера. Я не стану ее слушать. Я оборву ее раз и навсегда.

Тебе не кажется, что погода меняется? Вот-вот выглянет солнце! А он очень чувствителен к капризам погоды.

Необходимо перевести разговор на другое. Я не желаю слышать медицинских советов и прогнозов, особенно если они плохие! Забудь, что ты врач, Мариан, и поговорим о чем-нибудь другом, хотя бы о погоде!

Мариан не уступает.

Она должна разъяснить мне его случай. Есть вещи, говорит она осторожно, которые следует знать, потому что они неизбежны. Она уже несколько лет наблюдает за развитием его болезни.

Я знаю. А ты заметила, что мне дали для него те самые комнаты, где он лежал два года назад? Вот повезло, верно? Хотя в его теперешнем состоянии ему не нужно так много места.

Две отличные комнаты в больнице-санатории. Спальня и гостиная. Обе окнами в сад. А какие большие окна! Солнца в его комнатах в изобилии.

Прости, Мариан, я должна задернуть шторы, чтобы ему не мешал яркий свет.

Я вхожу в спальню и задергиваю шторы.

Вот так будет хорошо — я разговариваю сама с собой, ведь он не может мне ответить. Тебе лучше?

Я осторожно прикрыла дверь и вернулась к Мариан.

Ему хорошо, сказала я, избегая ее тревожного взгляда. Хочешь сигарету?

Мариан пристально смотрит на меня. Глаза ее за толстыми стеклами очков, кажется, округлились от удивления.

Пойми, Мариан, начала я решительно, глядя в эти блестящие стекла, пойми наконец, что я не хочу так просто сдаваться. Как я смогу ему помочь, если сама впаду в отчаяние? Ведь может случиться, что через день, другой все будет в норме. Ты не веришь? Ты забыла, что два года назад… три? Ну да, три года назад! Ты забыла?

Уже в мае Мариан сообщила, что вместе с сестрой и братом хотела бы провести отпуск у нас на побережье.

В течение целого месяца письма шли из Порторожа в Париж и обратно, пока наконец все не уладилось. Но в последний момент телеграмма от Мариан: на своей машине они не могут приехать.

Придется мне отправиться в Триест, сказала я. Если поеду одна, и то места в машине на всех едва хватит.

Но он не отпускал меня одну. И хотя уже был тяжело болен, решил вместе со мной встретить гостей.