Мы переглядываемся. И вспоминаем нашего поэта, который в годы оккупации слушал кремлевские куранты, подвергаясь смертельной опасности.

На одной из улиц передвигают дом, имеющий историческое значение. Его сняли с фундамента и теперь передвигают на катках со скоростью восемь километров в час.

Площадь Пушкина с памятником поэту. Новый кинотеатр на две тысячи мест. Здание газеты «Известия». Музей Революции, площадь Маяковского и пятнадцатикилометровое Садовое кольцо…

На сегодня хватит, прошу я Наталью Ивановну. Боюсь, он слишком устанет. Поедем обратно в гостиницу.

Постели высокие, мягкие. В одной из комнат письменный стол с телефоном.

Ты приляжешь? Ложись, передохни немного! Вечером у нас «Дон Карлос», а до этого ужин с Наташей, ты не забыл?

Да, я, пожалуй, вздремну немного. От масштабов этой великой страны у меня перехватывает дыхание даже в комнате отеля.

Ну, ложись, я скоро вернусь!

Николай Николаевич долго беседовал с вами. Потом наедине со мной признался, что уже поздно рассчитывать на быстрое выздоровление.

А геронтологический институт в Киеве?

Пациент очень сильно тоскует по дому, и Киев едва ли может быть ему полезен…

Наталья Ивановна первой назвала мне институт доктора Аслановой в Бухаресте.

Новая надежда, за которую цепляешься с новыми силами.

Когда мы вернулись домой, позвонила из Парижа Мариан. Она хотела знать, что мне удалось сделать.

Я упомянула об институте Аслановой и по молчанию на другом конце телефонного кабеля поняла, о чем думает Мариан. Зачем ты таскаешь его по свету, ведь никто ничего не может сделать?

Неужели она не понимает, что жизнь только там, где действие, в примирении с судьбой ее нет.

Близкие тоже притихли, очевидно подавленные той же мыслью. Мне пришлось обратиться к его младшему сыну, с которым мы были во многом единодушны.

Если я попробую отправиться туда? — напрямик спросила я его, ты поедешь с нами?

Он с радостью согласился. До Бухареста рукой подать. И говорят, летом это настоящий цветущий сад.

1967:

Опять мы в дороге.

Какое наслаждение, говорил он, путешествовать всем вместе, втроем.

И город восхитительный. Какие ухоженные парки, сады и бульвары.

В институтском саду мы с Владо не раз находили четырехлистный клевер. Добрая примета!

До полудня и после полудня проводились обследования, с наступлением вечера доктор Булла показывал нам город.

Мы совершили прогулку к Дымбовице, посидели на ее берегу и покатались по живописным озерам.

Неделя пролетела быстро. Слишком быстро. Нам с Владо пришлось ехать домой, хотя мы видели, что он охотно присоединился бы к нам.

Ведь он мог бы и дома продолжать лечение…

Мы его уговаривали. Как-никак здесь он будет лечиться под наблюдением авторитетных врачей.

Вы правы, я постараюсь быть дома раньше, чем вы думаете.

Но перед самым нашим отъездом он опять приуныл.

Вам именно сегодня необходимо уезжать? Отложить нельзя?..

Когда нужно было ехать на вокзал, мы незаметно дали ему снотворное, чтобы легче было перенести отъезд. А с вокзала перед отходом поезда написали ему. Писали и с каждой большой станции по дороге.

Из его писем мы поняли, что его грызет тоска по родине и долго он не выдержит.

Лучше всего, писал он, если б ты приехала сюда и мы вместе махнули бы к Черному морю. Это заставило бы быстрей бежать мою холодеющую цыганскую кровь. Телеграфируй, когда приедешь!

Коротенькое письмецо, но слова разбросаны по всей странице.

Спустя четырнадцать дней меня вызвала доктор Асланова. Продолжать лечение можно дома.

Это его идея?

Приезжайте за ним, посоветовала она, он очень тоскует по дому.

* * *

Мариан по-прежнему считает, что эти поездки ничуть не помогли.

Ты не можешь так говорить, сопротивлялась я. Кто знает, что бы случилось, если бы мы все не перепробовали. И потом, я не верю, что состояние безнадежное.

Когда произошла та автомобильная катастрофа?

Но ведь болезнь не имеет к ней никакого отношения!

А все-таки когда?

Десять лет назад.

1959:

Работы у него было более чем достаточно. Университет, клиника, разные комиссии и комитеты дома и за границей и санаторий в Сежане.

Санаторию в Сежане он отдавал всю свою душу. Он стремился чаще бывать там, и если обстоятельства позволяли, то в конце недели мы убегали туда из Любляны.

Чудесные места! — любил говорить он, останавливая машину на обочине. Терпкая прелесть нашего Краса!

Крас всегда изумителен. Особенно осенью, когда вспыхивают дуб боровой и виноградная лоза.

Задняя стена нашего дома упирается в холм. До вершины Табора каких-нибудь двадцать минут. Он всегда обгонял меня, чтобы первым быть на вершине.

Эй, кричит он, мы опять очень удачно вышли, кресла нас поджидают!

Мы садимся на скалы — в наши кресла — и наслаждаемся пейзажем. Внизу раскинулась Випавская долина, вокруг горы. В хорошую погоду видны даже отдаленные Доломиты!

И когда возвращаемся домой, солнца еще предостаточно. Мы выходим на балкон и смотрим через границу в сторону Италии. В ясные дни, особенно после непогоды, видны даже море и контуры Градежа.

А потом мы работаем до самой ночи. Каждый у себя. Двери на общий балкон распахнуты, и дробный стук наших машинок причудливо смешивается.

Когда перестает стучать его машинка, я догадываюсь, что он пошел на кухню варить кофе.

Я на цыпочках пробираюсь на балкон и заглядываю к нему в комнату. Так и есть. Комната пуста, и дверь в кухню прикрыта.

Возвращаюсь к себе и продолжаю работать, будто ничего не заметила.

А вскоре на мои бумаги падает его тень. Словно солнце на мгновенье тускнеет.

Ох, как ты меня напугал! — шутливо кричу я.

Галантным жестом он приглашает меня на чашечку кофе.

Как жалко, сокрушался он, зажигая нам сигареты, что мы не можем здесь жить постоянно!

Я смотрела в раскрытое окно. Темно-зеленые сосны, невысокие терновые кусты и огненно-красные деревья. Точно языки пламени в зелени.

Конечно, жалко, но что поделаешь? Ты сам на себя столько взвалил. И целыми днями в дороге.

Пожалуй, ты права, я и в самом деле много взвалил на себя. Кое от чего можно бы и отказаться…

От чего, собственно? Откажешься от двух обязанностей, останутся еще двадцать две.

Ну зачем же преувеличивать, весело смеялся он.

Я преувеличиваю? Пожалуйста, считай: университет, клиника, санаторий, Общество университетских профессоров, академия, президиум Общества врачей, какие-то дела в Белграде, Загребе и кто знает где еще… а за границей: секретарь Американского общества фтизиатров, член Британского медицинского общества, эксперт Всемирной Организации Здравоохранения, да еще конгрессы, конференции, комиссии и семинары и так далее и тому подобное… У меня не хватало пальцев на руках.

Ну, ну, прервал он, ты же знаешь, что все это не требует от меня полной отдачи… Смотри, какой свет! Не двигайся, пожалуйста, я должен тебя сфотографировать!

И в один из таких субботних дней, когда мы ехали в свой тускул[6], случилось несчастье.

Центр города остался позади, и только я миновала Долгий мост, сразу увидела, как шедшая навстречу «альфа-ромео» пытается обойти маленький «фиат». Оба автомобиля находились еще довольно далеко, и шоссе было почти пустым. Места хватало всем.

И тут «альфа-ромео» на полной скорости стало заносить то влево, то вправо. Что с ним, он с ума сошел?

Видимо, водитель потерял управление. Машину бросало из стороны в сторону, и трудно было сказать, куда она метнется в следующий миг.

Я сбросила скорость и осторожно перевела машину в крайний правый ряд. Собственно говоря, я уже остановилась, когда он врезался в нас. Мне показалось, будто я пережила эту катастрофу еще до того, как она произошла, и будто мои страхи магнитом притянули к нам эту «альфа-ромео». Ведь дорога была пуста. Кругом достаточно места, взбесившийся автомобиль могло швырнуть в любую сторону.

вернуться

6

Тускул (Tusculum) (лат.) — уединенная вилла Цицерона в Тускуле (ныне Фраскати), стало нарицательным названием.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: