И вот уже члены кабинета единогласно решают отправить в Южную Атлантику очередной фрегат. А депутаты-тори оглашают одобрительными возгласами палату общин, когда там принимают резолюцию об эскалации военных действий…

Оставалось только нарядить решение правительства и парламента в одежды всеобщего одобрения. Потому газеты запестрели воинственными призывами: «Покажем британскую мощь!», «Разнесем их посудины в щепки!», «Не отдадим нашу колонию!» Телевизионные экраны заполнили могучие эсминцы и боевые самолеты. Военная тайна? Важнее поднять в англичанах дух патриотизма.

В торжественной обстановке проводились «фолклендские аукционы». Распродавались памятные вещи, связанные с конфликтом. Газеты обошла фотография счастливого обладателя перчаток, в которых принц Эндрю управлял вертолетом над Южной Атлантикой.

В пропагандистском зеркале Тэтчер выглядела новоявленным адмиралом Нельсоном, который выигрывает битву при Фолклендах, или по меньшей мере герцогом Веллингтоном.

В разгар войны в Лондон прибыл госсекретарь США Хейг. Он с удивлением обнаружил на всех стенах резиденции премьера портреты одноглазого адмирала.

— Я распорядилась снять их из министерств, — объяснила Тэтчер, — Прежде чем начинать очередное заседание кабинета, мы внимательно смотрим на картины.

Команда политической примадонны: «Полным ходом в прошлое!» — изображалась как пример государственной мудрости. А сама война — кровопролитная и жестокая, в двенадцати тысячах километров от дома — как справедливая и благородная.

Нужна была и «эстетическая пропаганда». Лишь один штрих: в военных действиях против Аргентины участвовала художница-баталистка. Она по заказу Лондонского имперского музея отображала на полотнах, как из морской пучины, словно Афродита, возрождается величие Британии.

Имперской болезнью старались заразить и двадцать семь тысяч английских солдат, воевавших на архипелаге. Им внушали, что они отдают жизнь за «поруганную честь» родины.

А с сомневающимися не церемонились. Тэтчер заявила, что репортажи и комментарии некоторых корреспондентов «играют на руку врагу».

Осудили даже Чарлза Дарвина. Он побывал в 1833 году на Фолклендах, и в его «Записках о путешествии на «Бигле» есть строки: «К нашему великому удивлению, мы обнаружили, что тут развевается английский флаг. Полагаю, что оккупация этих мест едва ли была отмечена английской прессой, однако, как нам стало известно, вся Южная Атлантика бурлит по этому поводу… Сами острова имеют довольно жалкий вид: здесь нет ни одного деревца, тем не менее местоположение придает им важное значение для мореплавания».

Из-за этой записи в дневнике усопший Чарлз Дарвин попал в тот же список «предателей», что и здравствующие англичане, которые не аплодировали бойне.

Моральный пресс сработал. 84 процента жителей Альбиона поддержали военную авантюру. Политические акции правящей консервативной партии взлетели.

Это почувствовала на себе Анджела Румбольд. Умер депутат от одного из южных районов Лондона, и там прошли дополнительные выборы в парламент. Прошли при полнейшем превосходстве миссис Румбольд, она заткнула за пояс всех представителей сильного пола от других партий. «Это победа курса тори!» — воскликнула новая депутатша, вытирая слезы радости.

Но верила ли миссис Румбольд и лидеры ее партии в собственные сказки? Конечно, нет. Ими двигали далеко идущие расчеты.

Прежде всего военно-стратегические. Для НАТО это была отнюдь не странная, а полезная война. Помните Гернику? Там гитлеровские генералы испытывали бомбы, которые потом применяли в походе на Восток. Американцы отрабатывали на крестьянах Вьетнама напалмовое и химическое оружие. А Фолкленды стали испытательным полигоном натовского вооружения, прежде всего ракетного, которое «может пригодиться в конфликте с русскими». «Освободив» архипелаг от аргентинцев, Лондон превратил его в мощный натовский форпост: построил на нем крупный военный аэродром, разместил свой гарнизон, численность которого куда больше всего населения островов. И к тому же официально объявил Фолкленды своей колонией.

Потомки адмирала Нельсона решили также продемонстрировать свою твердость «третьему миру», то есть развивающимся странам: не вздумайте следовать примеру «зарвавшейся» Аргентины!

И, наконец, выстрелы на Фолклендах предотвратили взрыв в самой Англии. А он назревал. Взрыв возмущения правлением консерваторов. Заброшенный остров оказался для Лондона так же кстати, как колодец заблудившемуся в пустыне.

Что ж, из этого колодца удалось хлебнуть немало для восстановления сил.

«Кабинет тори раздул невиданный ажиотаж шовинизма», — констатировала западногерманская «Вельт». И добавила: «Если бы правительство даже захотело, оно не смогло бы смягчить своей жестокости в отношении Аргентины». Почему? «При создавшемся климате ни один руководящий деятель не решился бы выступить с другой оценкой происходящего».

Любопытное признание: «не решился бы». Вот какого размаха достиг в те месяцы рецидив имперской болезни!

…Получение прибылей. Военные интересы. Защита своих последних оплотов. К этим «трем китам», на которых зиждется политика западных государств в Азии, Африке, на Ближнем Востоке, следует добавить четвертый, уже чисто английский — «имперскую психологию».

Однако даже переплетение этих субъективных и объективных факторов не всегда, а точнее, все реже и реже, приносит успех.

…Многие годы представительство СВАПО находилось в крохотной комнате в доме на Оксфорд-стрит. Но когда однажды я набрал знакомый номер телефона, то услышал:

— Они переехали в Сити.

Катьявиви с гордостью водил меня по новому офису. Просторные помещения. В шкафах и на полках — книги об Африке. Есть и советский еженедельник «Новое время», и издаваемая АПН газета «Совьет уилкли», и журнал «Новости Намибии», который выпускает представительство СВАПО в Англии.

— За два года подписчиков на наш журнал стало в семь раз больше, — сообщил Питер. — Наше дело пользуется все большей поддержкой в мире. В результате у нас постоянно прибывает работы. Поэтому мы перебрались сюда.

Питер показал выполненную на ткани карту Африки, которая появилась в его кабинете:

— Карту сделали в Намибии. Видите, на ней нет ЮАР. Это карта независимой Африки. Таким скоро будет наш континент!

В Англию пришло рождество. Праздничная суета, службы в церквах и соборах, посулы государственных мужей, предсказания астрологов… Люди обмениваются поздравительными открытками и подарками, украшают елки. Блещут кулинарным мастерством хозяйки, они готовят традиционные блюда: жареная фаршированная индейка с гарниром, пудинг с изюмом, сладкий пирог. Экономисты подводят итоги роста цен и доходов компаний, печать определяет фильм года, спортсмена года, банкротство года.

А еще, как писала «Дейли миррор», «англичане пытаются ответить на сонм вопросов, которые крайне трудно решить».

Правда, первый вопрос, связанный с Новым годом, жители столицы стали задавать еще… весной: будет ли елка на Трафальгарской площади? К декабрю началась настоящая бомбардировка письмами правительственных учреждений и газет. «Не повторится ли история, когда, экономя электроэнергию, елку вообще не зажгли?» — волновались лондонцы.

История не повторилась. Елка, правда, поменьше, чем в доброе старое время (рядом с колонной адмирала Нельсона она похожа на Гулливера, попавшего к великанам), лампочки на ней горят тускло, но всего этого лондонцы стараются не замечать.

На торжественной церемонии, посвященной открытию елки, присутствует посол Норвегии: дерево уже какой год подряд присылает муниципалитет Осло в благодарность за помощь Англии норвежцам в последнюю мировую войну. Церемония транслируется по телевидению. В этот день и в последующие хор мальчиков исполняет рождественские гимны.

Но почему тревожно озираются те, кто приходит на Трафальгарскую площадь, почему с подозрением смотрят на каждого, у кого в руках портфель или сверток? Почему вокруг елки так много — нет, не Дедов Морозов — полицейских?