С началом боев сразу же стали поступать и раненые. Да в таком количестве, что можно было бы и растеряться — с чего начать?

Через несколько часов все подготовленные помещения были уже заполнены. Пришлось развертывать палатки. Остро почувствовался недостаток в обслуживающем персонале.

Раненые прибывали и прибывали. Кто ранен в руку, кто — в ногу, кто задыхался от проникающего ранения в легкие. Кто-то лежал молча, без движения — без сознания, а кто-то стонал, страдая от невыносимой боли. И хотелось поскорей помочь каждому или хотя бы немного облегчить страдания.

Вот так мы впервые оказались на самом острие войны, почувствовали ее жестокость, увидели ее страшное кровавое лицо.

Сутки и вторые не выходят из операционной и перевязочной врачи и сестры и все же не могут своевременно оказать, помощь всем раненым. Их поступает во много раз больше, чем успевают за это время перевязать и прооперировать. А потому медработники сами нуждались в экстренной помощи. И когда прибыла к нам запрошенная руководством госпиталя группа медиков, мы поняли, для чего нужны спецгруппы, которые формировались вместе с нами. Это небольшой самостоятельный отряд, в составе которого находились врачи, сестры и санитары. Его назначение — помощь в работе полевых госпиталей и медсанбатов.

Ведущий хирург Окс вызвал меня в операционную. Операции шли пока на двух столах. За первым оперировала Вера Петровна Чигогидзе. Она, как наиболее опытная, получившая практику в тыловых госпиталях, сейчас оперировала самостоятельно, с помощью операционной сестры Мили Бойковой. У второго стерильного стола стояла Шура Гладких. Оперировали капитан Окс и Ирина Васильевна Кабакова.

— Займи место наркотизатора, — говорит мне капитан Окс, смазывая йодом операционное поле на бедре больного.

Чуть успели закончить операцию — удалить огромный осколок снаряда, застрявший в мышце бедра, — как занесли бойца с проникающим ранением в грудную клетку. Человек в критическом состоянии. Задыхается. Воздух со свистом проходит через рану в легком. Это сложная операция. Чтобы добраться до легкого, прежде нужно скусить ребро, а может, и два.

Время идет. Больной устал. Хирург плотно закрывает рану стерильной марлевой салфеткой и просит подышать:

— Отдохни, голубчик…

И снова работает. Уже на легком. Вместе с больным задыхаются все, кто здесь присутствует…

Наконец все облегченно вздохнули, закончилась операция.

Прошла неделя напряженного труда. Нагрузка оказалась слишком большой для неопытного и немногочисленного коллектива госпиталя. Весь личный состав по двое-трое суток не покидал своих постов. Кто не выдерживал, уходил всего на два-три часа, чтобы чуть передохнуть, и снова возвращался на рабочее место. Это была настоящая боевая страда для молодого коллектива.

После жесточайших боев на Курской дуге вражеские войска на большом участке фронта были оттеснены. Поступление раненых резко сократилось.

Неожиданно в наше расположение прибыл коллектив другого госпиталя. Это был госпиталь второй линии, который должен принять находящихся здесь раненых, продолжить оказание им помощи, подлечить послеоперационных, затем эвакуировать в тыл.

А нам срочно предстоит свернуть свое хозяйство и двигаться вперед.

Машин мало. Всего две. И потому, пока они перевозят имущество на новое место работы, медперсонал пойдет на помощь коллективу ХППГ-5149, который теперь был впереди нас и тоже трудился с большой перегрузкой.

Врачи и сестры, перекинув за спину вещевые мешки, отправились в путь пешком. С утра день был ясным, но через несколько километров пути небо нахмурилось. Пошел мелкий затяжной дождь. К вечеру дороги были размыты и размешаны в жидкую кашу военным транспортом, идущим туда и обратно.

Одежда на нас давно промокла. Ботинки наполнились грязной жижей, и в них хлюпало. Проходящие машины то и дело обдавали нас с головы до ног грязью. Все были серьезны и задумчивы, потому что в дороге быстро устали. Пришлось сбавить ход. Когда стемнело, вообще невозможно стало идти. Мы то и дело сбивались с тропы и проваливались в грязь по колено, не зная, куда свернуть от машин, идущих без света прямо на нас.

Первый поход оказался не из приятных. Шли и сочувствовали бойцам-пехотинцам, кто постоянно, в любую погоду, находился в окопах или переходах, кому нужно пройти не только самим по грязи, по болотам и другим малопроходимым местам, но и пронести оружие и боеприпасы. Вот где требовался солдату запас терпения и выносливости.

С приближением к линии фронта усиливался артиллерийский гул, разгоралось зарево. Небо становилось кроваво-красным от пожарищ и постоянных вспышек зарниц. Мне казалось, что подошли совсем близко к переднему краю, а тянуло все ближе. За несколько дней уже свыклись с постоянным раскатистым громом войны, и страх притупился. Сейчас, наоборот, хотелось заглянуть туда, где производился этот грохот, посмотреть — что же там происходит?

Прибыли в небольшое село, освобожденное несколько дней назад, где и развернулся ХППГ-5149.

Госпиталь был переполнен ранеными. Сбросив промокшие гимнастерки, чуть отмывшись от грязи и наскоро перекусив, мы приступили к работе.

В операционной, развернутой в полуразрушенном здании школы, группа медиков словно не замечала того, что происходило за стенами дома. Здесь перевязки и операции шли на восьми столах. На одном из них, готовясь к пятиминутному сну, «раз-два-три…» считает раненый, На другом, просыпаясь, но еще находясь под действием наркоза, больной почему-то плачет и бранится, а на третьем — поет песни…

То тут, то там стучат о маленькие эмалированные лоточки только что удаленные из ран осколки и пули. Очнувшись от наркоза, раненые забирают их на память. Некоторые из фронтовиков с первых дней войны уже не раз побывали в госпиталях и теперь хвастаются коллекцией таких «сувениров».

В предоперационной одновременно перевязываются десятки людей с более легкими ранениями, кто может самостоятельно передвигаться и сидеть.

Медсестры снимают бинты и повязки, а врачи, осматривая раны, определяют, не застряли ли где осколок или пуля, которые надо удалять, и дают распоряжения: смазать края раны йодом и наложить дезинфицирующую повязку, — или направляют на операционный стол.

Для ясности нужно сказать, что в полевых условиях никакие раны — ни малые, ни большие и даже культи после ампутации конечностей — не зашивались. Все ранения считались загрязненными и после ушивания давали бы больше осложнений. Порой вместе с пулей или осколком глубоко в мышцы проникали большие клочья ваты от телогрейки или стеганых брюк, значит, рана не могла остаться чистой.

Первое время жутковато было снимать бинты, пропитанные кровью, и повязки со свежей зияющей раны, иногда очень обширной. Старалась все делать осторожно, чтобы не причинить боль, которая словно передавалась и мне и чувствовалась где-то в глубине души. Мучительно жаль было каждого человека. Понимая мои щадящие действия, сами пострадавшие подбадривают:

— Ничего, сестричка, смелее. Остались живы, а это перетерпим.

И нельзя было не удивляться, как и что они только ни терпели, сжав кулаки, скрипя зубами, от боли теряя сознание.

Некоторым воинам первая помощь оказана на поле боя, а кому-то в медсанбате, который расположен впереди полевого госпиталя. Там, кроме экстренной помощи, на каждого заполняют маленькие медицинские карточки, где описываются характер ранения и оказанная помощь. При тяжелых ранениях, угрожающих кровотечениях на таких карточках ставилась красная полоса по диагонали. И при поступлении в полевой госпиталь сразу видно, что человека без задержки нужно отправить на операционный стол. Это раненые со жгутами. Больше двух часов жгут держать нельзя: наступает омертвление тканей. Обязательно указывается время наложения жгута. Без промедления идут на операционный стол с проникающими ранениями в грудь, живот, череп.

Все это и многое другое я узнала, казалось, в течение одного длинного дня, а на самом деле прошли сутки и вторые, а мы продолжали работать, забывая поесть. Отдых же вообще казался немыслимым. Как можно было уйти, когда сотни людей ожидали помощи. Так и ходили мы с куском хлеба в кармане халата.