Однажды я шел по площади и увидел толпу. Я подошел поближе и спросил, в чем дело. Мне ответили, что наказывают двух жителей Аджама за воровство и пролитие невинной крови. Услышав это, я вспомнил свое прошлое. Я встревожился, пробрался вперед и увидел моих братьев, которых, со связанными руками, униженных, избитых, волокли по земле. При виде этого, сердце мое облилось кровью. Не стерпев, я подбежал к начальнику стражников хакима, всунул ему в ладонь горсть динаров и попросил повременить с их казнью. Он согласился. Я побежал к хакиму и попросил пощадить моих братьев. За это я подарил ему дорогой рубин.

Хаким сказал:

— Несколько человек предъявляют к твоим братьям иск. Нужно ублажить их золотом, чтобы они отказались от своих притязаний.

По совету хакима я позвал истцов, вручил им пятьсот туманов, освободил братьев, отправил их в баню, затем привел домой. Жену свою я им не показывал. Я сам прислуживал им, одел, обул, ухаживал за ними. Год я провел в радости, ублажая их. Через год жена, возвращаясь из бани, во дворе нечаянно откинула с лица покрывало. Случайно мой средний брат увидел ее лицо и полюбил ее. Некоторое время он горел в пламени отдаления. Дело дошло до того, что он решился убить меня. Об этом он посоветовался со старшим братом, и они пришли к мысли, что необходимо отправиться в путешествие и где-нибудь в пустыне расправиться со мной.

Они замышляли убить меня, а я был весел и доволен, что братья мои оставили свой дурной нрав и поступки и стали людьми. Однажды вечером, во время беседы, старший брат завел разговор о родных краях. Средний брат вздохнул. На следующий вечер средний стал рассказывать о прелестях Аджама, старший брат заплакал. Я же, не подозревая об их злом умысле, сказал им:

— Братья мои, вы тоскуете по родине, я тоже мечтаю о ней. Поэтому не печальтесь, вскоре мы поедем туда.

Я ушел в свои покои и сказал об этом моей солнцеликой. Она согласилась. Через некоторое время, только ради них, я начал хлопотать о поездке и вскоре мы уже были в пути. К нам присоединилось еще несколько торговцев, и они избрали меня предводителем каравана. Месяц мы ехали безо всяких происшествий. Б один из вечеров, когда отдыхали на привале, один из братьев сказал:

— Неплохо бы было, если и завтра остались бы здесь, на этой стоянке. Устроили бы чудную прогулку.

Я спросил:

— Какую еще прогулку? Он ответил:

— Мы однажды побывали уже в этих местах, провели здесь два-три дня. Здесь много родников, лугов, пестрящих цветами и тюльпанами. Примерно в одном фарсахе отсюда протекает большая река с прозрачной водой.

Я сказал:

— Раз вы хотите побыть здесь еще, то завтра не поедем. Каравану сообщили, чтобы завтра не трогались, и я велел к утренней трапезе приготовить еду.

На следующий день братья проснулись до рассвета и стали готовиться в дорогу. Позвали и меня. Я быстро оделся, вышел к ним и попросил коня.

— Зачем лошадь, — сказали они, — по лугу лучше гулять пешком.

На всякий случай мы взяли с собой двух-трех рабов, нагрузили их кальяном, кофе, хлебом, захватили несколько стрел и отправились на прогулку. По дороге мы шутили, резвились, стреляли из лука. Собака по привычке последовала за мной. Пройдя некоторое расстояние, братья под каким-то предлогом отправили одного из рабов обратно на стоянку. Через некоторое время другого раба отослали за первым. Меня же вели дальше, развлекая разговорами. Но сколько мы ни шли, ни луга я не видел, ни родника. Так мы прошли расстояние в один фарсах. Тут я снял лук и стрелы и присел по нужде. Так как братья замыслили убить меня, оба спрятали под одеждой кинжалы. Увидев, что я присел, они, выхватив оружие, бросились на меня с кинжалами. Из-за веток я увидел их с кинжалами и отодвинулся подальше. В это время старший брат ударил меня по голове кинжалом и отсек мочку уха. Пока я говорил: «Злодей, что ж ты делаешь?», — другой брат так ударил меня по плечу, что я повалился наземь. Эти бессердечные насильники нанесли мне множество ран по спине и бокам. Но тут на них кинулась собака. Они ранили и её. Затем, кое-как вымазавшись в моей крови, побежали к каравану и сказали:

— На нас напали грабители, бегите скорей, они идут за нами.

Караван, услышав это, быстро снялся и тронулся в путь. Моя же возлюбленная, зная о былых делах моих братьев, кинжалом заколола себя.

Дервиши! — продолжал Озодбахт, — когда ходжа дошел до этого момента в рассказе, это так больно отозвалось в моем сердце, что невольно по щекам заструились слезы. Он тоже не стерпел, разорвал ворот рубахи, обнажил голову и показал мне следы ран. На теле не было здорового места, а на голове была такая рана, что в ней мог уместиться лимон. Смотревшие на это от ужаса прикрыли глаза. Когда присутствовавшие немного отошли от страха, ходжа сказал:

— Когда жестокосердые мои братья ушли, бросив меня, полуживого, в пустыне, это бессловесное животное, словно любящий друг, само израненное, осталось со мной, беспомощным, скулило и плакало возле меня. Я же, потеряв много крови, лежал без сознания. Уму непостижимо, как мог человек выжить после таких смертельных ран...

Оказалось, что эта злополучная пустыня относилась к Европе и один из ее городов был совсем близко отсюда. Это был большой европейский город, и там располагался величайший храм идолопоклонников. Поэтому многие правители того государства были подвластны и платили подать шаху этого города.

У того падишаха была дочь, красивая, обаятельная, очаровательная, слава о ней разошлась по всем странам. Шахи и властелины были покорены ее лицом, словно луна, волосами черными, словно мускус. Так как в той стране женщины не прячутся от мужчин, то девушка каждый день со своими изящными и красивыми подружками выезжала на прогулку и охоту.

В одном из уголков пустыни у падишаха был сад. В те дни девушка с разрешения отца выехала из города на сорок дней для прогулки и охоты. Она остановилась в том саду. В тот день то освещающее мир солнце с няньками, служанками и подружками выехало на охоту. Случайно эта повелительница красавиц со своими периликими подругами, проскакав большое расстояние, подъехала к тому месту, где лежал я, и, услышав, как скулит собака, приблизилась ко мне. Увидев, в каком я состоянии, она спешилась и подсела ко мне. Сердобольная девушка тут же велела своему лекарю, постоянно находящемуся в ее свите, подойти к ней. Когда тот подошел, девушка сказала ему:

— Если ты сумеешь вытащить этого беднягу из настоящего состояния, вылечишь его, я достойно вознагражу тебя, подарю почетный халат и распространится на тебя моя благосклонность.

Лекарь был искусен в своем деле. Он приложил к глазам пальцы в знак согласия.

По велению девушки-красавицы слуги, уложив меня на коврик, отнесли в сад. А это животное, бессильное, безответное, встревоженное за меня, ползком добралось следом за ними в сад. В том саду меня начал лечить ученый хирург-европеец. Прежде всего он отмыл мое тело от грязи и крови и, зашив раны, смазал целебной мазью. Затем, как принято у них в Европе, вместо воды понемногу вливал мне в рот чистую розовую воду. Он очень внимательно и усердно ухаживал за мной. А та великолепная жемчужина в ларчике драгоценностей, которой завидовали все пери и гурии, два-три раза в день приходила к моей постели, ко мне, больному, обещаниями подстегивала хирурга, собственноручно вливала мне в рот шербет и все не могла успокоиться: какой злодей мог так изувечить меня, несчастного. Через десять дней я, злосчастный, от целебных шербетов ожил, пришел в себя и открыл глаза. Оглядевшись, я увидел вокруг себя толпу красавиц, о которых поэт сказал:

В час озаренья их солнцем наполнил Всевышний,

Брови — как луки, а губы — как сочные вишни.

С ними покоя и силы в душе прибывает,

Все — как вино, что наутро от хмеля спасает.

А это небесное, рассыпающее вокруг золото солнце, полное нежности, стояло у моего изголовья, опершись о мою подушку...