В данном случае имело место последнее, одному бизнесмену

родственник оставил в наследство одну дорогую, немецкую марку, и он решил продать ценность, которая ему как реликвия не нужна была, и сбором филателистических редкостей он никогда не занимался.

Марку тут же оценили, её примерная стоимость оказалась около двухсот тысяч долларов, вернее, на аукционе она могла дойти до этой суммы, и за неё мог столько выложить какой-нибудь обезумевший коллекционер.

Маркой занимался Тимошин Эдуард Петрович, один из лучших экспертов, всю свою жизнь посвятивший изучению марок, профи в своём роде.

Он проверил марку на подлинность, оценил, и убрал в сейф, а на следующий день, когда должен был быть аукцион, Филипп Васильевич не обнаружил марки на месте.

Он очень удивился, и решил сначала, что Эдуард Петрович взял её ещё раз только что, и постучался к нему в кабинет, но ответом ему послужило молчание.

Вот тут-то и настала пора переполошиться.

Он быстро выяснил, что Эдуард Петрович сегодня ещё вообще не приходил, а вчера он очень поздно вернулся, сказав охране, что что-то забыл у себя в кабинете.

Потом он очень быстро спустился, сел в такси, и более не появлялся. Милиция уже была у Тимошина дома, там полный бедлам, всё перевёрнуто верх дном, документов эксперта не обнаружено, и он словно сквозь землю провалился.

За границу он не уезжал, ни в аэропорту, ни на

железнодорожном вокзале его следов не обнаружено, он словно в воду канул.

- А Эдуард Петрович вам не говорил по поводу марки? – спросила я, - он не говорил, что с ней может быть что-то не так?

- Что с ней может быть не так? – удивился Филипп Васильевич.

- Значит, не говорил, - сделала я вывод, - а расскажите мне об Эдуарде Петровиче.

- Что именно вы хотите знать? – осведомился он.

- Я хочу знать о нём всё, - я поудобнее устроилась в крутящемся кресле, - у него есть семья? Дети?

- Он совершенно одинок, - вздохнул Филипп Васильевич, - он

так говорил, я в его жизнь никогда не лез. Сказал, что супруга умерла много лет назад, детей у них не было, и живёт он один.

- А друзья у него были?

- Я не знаю, - развёл руками Филипп Васильевич, - он не говорил, что у него есть друзья, наши отношения были чисто рабочими, а здесь он практически ни с кем близко не общался. Он мне казался абсолютно честнейшим человеком, во всяком случае, я составил для себя о нём такое мнение. Он душой болел за исторические ценности, и переживал от того, что огромное количество раритетов, коими богата Россия-матушка, безвозвратно сгинуло за пределами границы. Он сам собирал марки, он знал в них толк, профи высокого класса.

- У меня есть информация, что марка эта, которую он якобы украл, будто с ней что-то неладно, - решила я дать ему в лоб, чтобы сделать более откровенным.

- Что с ней может быть неладно? – не понял меня Филипп Васильевич.

- Я не знаю, - развела я руками, - мне больше ничего неизвестно. Я думала, что вам хоть что-то известно по этому поводу.

- Я ничего не знаю, - развёл руками Филипп Васильевич, - он мне ничего не говорил, и я даже представить не могу, что с ней что-то может быть неладно.

- Хорошо, - встала я с места, и Кира вслед за мной, - пока

вопросов больше нет, я с вами свяжусь, если они возникнут.

- Тогда всего наилучшего, - кивнул он мне, и покинули

кабинет.

- Ну, ты вообще даёшь! – ошеломлённо протянула Кира, когда мы спускались по лестнице, - и ты часто этим занимаешься?

- Да постоянно что-то подворачивается, - улыбнулась я, - последний раз вот по весне в историю влезла.

- А твой муж как к этому относится? – посмотрела на меня Кира.

- Отрицательно он относится, - хмыкнула я, доставая из сумочки сигареты, зажигалку, и, едва мы оказались на улице, закурила, - он этого терпеть не может, и мы без конца ругаемся по этому поводу. Ты ему не говори, что я опять

вляпалась.

- Да больно надо вам отношения в семье портить, - пожала плечами Кира, - Вик, я сейчас умру с голоду, я дико хочу есть.

- Ещё и время обеда не подошло, а ты есть хочешь, - гневно воскликнула я, - даже не выдумывай, я тебе раньше трёх часов ничего не дам.

- Ты меня уморишь, - заскулила Кира, - у меня уже желудок ссохся.

- Хватит о желудке, - сделала я скорбную мину, - слышать о еде больше не могу!

- А я есть хочу, - воскликнула Кира, - я ни о чём думать не могу, кроме как о еде. Можно, я хотя бы пирожок куплю?

- Нельзя, - категорично ответила я, - нет, это просто невозможно.

С тобой надо что-то делать, и я знаю, что.

- Что? – испуганно спросила Кира.

- Пойдёшь на восточные танцы, - рубанула я с плеча.

- Это ещё зачем? – воскликнула Кира.

- Чтобы похудеть, чтобы походка стала сногсшибательной, знаешь, я тоже с тобой займусь, - воодушевилась я, - ты будешь полдня плавать, а остальные полдня на тренажёрах заниматься, и каждый день по часу восточными танцами. Есть такой танец, Белле Денс называется, восточный. Это египетская классика. Их вообще много, этих восточных танцев, но этот самый сложный, и очень красивый.

- И на фиг мне эта классика нужна? – тупо спросила Кира.

- Я тебе уже сказала, - отрубила я, - а я хочу, чтобы ты не ныла у меня над душой, со своим коронным, я есть хочу. А в школе танцев нет буфета, и никто тебя оттуда не выпустит.

- Это ещё почему? – плаксиво осведомилась Кира.

- Потому что я так хочу, - зашипела я, - а если не будешь слушаться, я тебе пластическую операцию по отсасыванию жира, и по уменьшению желудка сделаю, будешь знать у меня, где раки зимуют.

- Наверное, под водой, - растерянно проговорила Кира.

- Кто под водой? – опешила я.

- Да раки под водой зимуют, наверное, - выдала Кира, а я так на неё посмотрела, что она тут же замолкла.

- Слушай, ты мне надоела, - поморщилась я, - и мне надоело,

что ты гудишь над ухом, подумать не даёшь. Поезжай-ка ты домой, и поплавай в бассейне, а я пока тебе курсы подберу, чтобы отвлечь тебя от еды, - и подбежала к машине такси.

Я посадила Киру в машину, а сама поехала к Эдуарду Петровичу домой. Баба с возу, лошади легче!

Я ловко въехала на стоянку, и выпрыгнула из машины. Патриаршие пруды, как я люблю здесь бывать. Это место почему-то ассоциируется у меня с Булгаковым, с его бессмертным романом « Мастер и Маргарита ».

Маменька не любила этот роман, а папа говорил, что он не стоит того ажиотажа, который вокруг него был. Мне его потом вслух читал Дима, когда я простудилась, и лежала в постели.

Я так и не поняла, почему они так негативно отнеслись к

произведению, может, потому что терпеть не могут всякую чертовщину. Я же на этом помешана, с упоением читала « Дракулу » барона Олшеври, и Брема Стокера читала. Господи! Да чего я только не читала! У Димки огромная библиотека, и я от него заразилась страстью к библиофилии. А каким Димка был нежным мужем! Хоть и деспотичным, хоть и ревновал меня к каждому придорожному столбу, даже пару раз руку на меня поднял.

Что тут скажешь? Все бабы дуры, и я не исключение.

Кто-то терпит мужей-алконавтов, вешает себе это ярмо на шею, а я вот, уж и не знаю, найдётся ли вторая такая дурища на белом свете, просто до сумасшествия полюбила бандита.

Бандита, который ещё и руку на любимую женщину поднимал!

Больше мне нечего сказать, а тут больше ничего и не скажешь, только пальцем у виска покрутить остаётся.

С этими невесёлыми мыслями я вошла в подъезд, отбивая звонкую дробь своими тонкими каблучищами. Поднялась на второй этаж, и нажала на кнопку звонка.

Долго я стояла, убедившись, что в квартире никого нет, я позвонила в соседнюю.

- Кто там? – раздалось из-за двери.

- Я главный редактор « График Интертеймент », - представилась я, решив лишний раз не искушать судьбу, всё-таки Максим ведёт это дело. Про журналиста ему ничего не скажут, посчитают ничего не значащим фактом, - я ищу Тимошина Эдуарда Петровича, у меня с ним назначена встреча, и это очень срочно. Вы не в курсе, где он может быть?