Прекрасным подтверждением этой мысли о тождестве механизмов сознания и социального контакта и о том, что сознание есть как бы социальный контакт с самим собой, может служить выработка ■сознательности речи у глухонемых, отчасти развитие осязательных реакций у слепых. Речь у глухонемых обычно не развивается и застывает на стадии рефлекторного крика не потому, что у них поражены центры речи, а потому, что из-за отсутствия слуха парализуется возможность обратимости речевого рефлекса. Речь не возвращается как раздражитель на самого же говорящего. Поэтому она бессознательна и несоциальца. Обычно глухонемые ограничиваются условным языком жестов, который приобщает их к узкому кругу социаль-

96

СОЗНАНИЕ КАК ПРОБЛЕМА ПСИХОЛОГИИ ПОВЕДЕНИЯ

ного опыта других глухонемых и развивает у них сознательность благодаря тому, что через глаз эти рефлексы возвращаются на самого немого.

Воспитание глухонемого с психологической стороны в том и заключается, чтобы восстановить или компенсировать нарушенный механизм обратимости рефлексов. Немые научаются говорить, считывая с губ говорящего его произносительные движения, и научаются говорить сами, пользуясь вторичными кинестетическими раздражениями, возникающими при речедвигательных реакциях. Самое замечательное, что сознательность речи и социальный опыт возникают одновременно и совершенно параллельно. Это как бы специально оборудованный природный эксперимент, подтверждающий основной тезис нашей статьи. В отдельной работе я надеюсь показать это яснее и полнее. Глухонемой научается сознавать себя и свои движения в той же мере, в какой он научается сознавать других. Тождество обоих механизмов здесь разительно ясно и почти очевидно.

Теперь мы можем воссоединить те члены формулы человеческого поведения, которые записаны в одном из предыдущих разделов. Исторический и социальный опыт, очевидно, не представляют из себя чего-либо психологически различного, так как они в действительности не могут быть разделены и даны всегда вместе. Соединим их знаком +. Механизм их совершенно тот же, как я стремился показать, что и механизм сознания, потому что и сознание следует рассматривать как частный случай социального опыта. Поэтому обе эти части легко обозначить тем же индексом удвоенного опыта.

7

Мне представляется чрезвычайно важным и существенным в за -ключение этого очерка указать на то совпадение в выводах, которое существует между развитыми здесь мыслями и тем анализом сознания, который сделан У. Джемсом. Мысли, исходящие из совершенно различных областей, шедшие совершенно разными путями, привели к тому же взгляду, который в умозрительном анализе дан Джемсом. В этом видится мне некоторое частичное подтверждение моих мыслей. Еще в «Психологии» (1911) он заявил, что существование состояний сознания как таковых не ,есть вполне доказанный факт, но скорее глубоко укоренившийся предрассудок. Именно данные его блестящего самонаблюдения убедили его в этом.

«Всякий раз, как я делаю попытку подметить в моем мышлении,— говорит он,— активность как таковую, я наталкиваюсь непременно на чисто физический акт, на какое-нибудь впечатление, идущее от головы, бровей, горла и носа». И в статье «Существует ли сознание» (1913) он разъяснил, что вся разница между сознанием и миром (между рефлексом на рефлекс и рефлексом на раздражитель) толь-

97

4 Л.С. Выготский, т. 1

Л. С. ВЫГОТСКИЙ

ко в контексте явлений. В контексте раздражителей — это мир, в контексте моих рефлексов — это сознание. Сознание есть только рефлекс рефлексов.

Таким образом, сознания как определенной категории, как особого способа бытия не оказывается. Оно оказывается очень сложной структурой поведения, в частности удвоения поведения, как это и говорится применительно к труду в словах, взятых эпиграфом. «Что касается меня, то я убежден,— говорит Джемс— что во мне поток мышления... лишь легкомысленное название для того, что при ближайшем рассмотрении оказывается в сущности потоком дыхания. «Я мыслю», которое, по Канту, должно сопровождать все мои объекты, не что иное, как «я дышу», сопровождающее их на самом деле... Мысли... сделаны из той же материи, что и вещи» (1913, с. 126).

В этом очерке только бегло и на лету намечены некоторые мысли самого предварительного характера. Однако мне кажется, что о этого именно и должна начинаться работа по изучению сознания. Наука наша находится сейчас в таком состоянии, что она еще очень далека от заключительной формулы геометрической теоремы, венчающей последний аргумент,— что и требовалось доказать. Нам сейчав еще важно наметить, что же именно требуется доказать, а потом браться за доказательвтво; сперва составить задачу, а потом решать ее *.

Вот этой формулировке задачи и должен посильно послужить настоящий очерк.

* Настоящая статья была уже в корректуре, когда я ознакомился с некоторыми работами по этому вопросу, принадлежащими психологам-бихевиористам. Проблема сознания ставится и решается этими авторами близко к развитым здесь мыслям, как проблема отношения между реакциями (ср. «вербализованное поведение»).

ПО ПОВОДУ СТАТЬИ к. КОФФКИ «САМОНАБЛЮДЕНИЕ И МЕТОД ПСИХОЛОГИИ»

Вместо предисловия ^х

Помещая в настоящем сборнике статью К. Коффки «Самонаблюдение и метод психологии», редакция руководствовалась тем соображением, что правильная ориентировка в современных психологических течениях есть необходимое условие для построения системы марксистской психологии. Наука и ее развитие давно вышли из того состояния, когда возможна была относительно независимая замкнутая разработка ее проблем в каждой отдельной стране. Нет большей ошибки в понимании современного кризиса в психологии, как ограничение его пределами и границами русской научной мысли. Так изображают дело представители нашей эмпирической психологии: послушать их — на Западе все незыблемо и спокойно в психологии, как в «минералогии, физике и химии», а у нас марксисты ни с того ни с сего затеяли реформу науки. Еще раз повторяем: нельзя представить в более ложном и извращенном свете истинное положение вещей.

Самое начало русского кризиса ознаменовалось ориентацией на американский воинствующий бихевиоризм. Для начала это было верно. Необходимо было завоевать объективные позиции в психологии и вырваться из плена спиритуалистического и идеалистического субъективизма. Но уже сейчас всем видно, что марксистской психологии только до известного пункта идти по пути с американским бихевиоризмом и русской рефлексологией. Возникает необходимость размежеваться с попутчиками, наметить свои пути.

Вчерашние союзники в общей войне против субъективизма и эмпиризма, они, возможно, завтра окажутся нашими врагами — в борьбе за утверждение принципиальных основ социальной психологии общественного человека, за освобождение психологии человека из биологического пленения и за возвращение ей значения самостоятельной науки, а не одной из глав сравнительной психологии. Иначе говоря, как только мы перейдем к построению психологии как науки о поведении социального человека, а не высшего млекопитающего, так сейчас же ясно наметится линия расхождения со вчерашними союзниками.

Борьба углубляется и переходит в новую фазу. Необходимо помнить (для того чтобы руководить ею и рассчитать каждый ход),

99

4*

Л. С. ВЫГОТСКИЙ

что борьба развивается не на фоне идиллического и мирного ландшафта «научного» эмпиризма, а в обстановке напряженнейшей и острейшей научной войны, в которую вовлечено все, что есть живого в психологии. Нынешнее состояние психологической науки меньше всего напоминает пастораль. «На Шипке все спокойно» только для того, кто ничего не видит. В частности, в западной психологии проделана такая разрушительная критическая работа, что тот наивный и благополучный, докритический эмпиризм, который нам преподносят, кажется чем-то допотопным в европейской науке.