VII

Известно, что мышление тесно переплетается с речью. Некоторые психологи (например, Дж. Уотсон) делали вывод, что мышление просто сводится к внутренней речи. При этом онтогенез мышления представлялся Уотсону по линии: громкая речь — шепот — внутренняя речь. Однако исследования вюрцбургской школы в начале века показали, что мышление и речь далеко не совпадают.

Таким образом, в этой области существовали две точки зрения: утверждение полного совпадения или столь же полного различия мышления и речи. Односторонность этих позиций приводила к возникновению многочисленных компромиссных и промежуточных теорий. Л.С. Выготский с самого начала был не согласен с методом их построения. Он состоял в том, что процессы речевого мышления рассматривались у взрослого культурного человека и психологи раскладывали их на составные части. Мысль бралась независимо от речи, а речь — независимо от мышления. Затем психологи пытались, по словам Выготского, представить себе связь между тем и другим как чисто внешнюю механическую зависимость между двумя различными процессами («Мышление и речь», глава первая). Здесь в самом ярком виде находил он оба главных недостатка психологии: анализ по элементам и антиисторизм.

Подлинный ответ на вопрос об отношении мышления и речи возможен был, следовательно, только на пути историко-генетичё-ского исследования. Для такого подхода психология уже накопила известный фактический материал. Так, в 20-е гг. новый свет на эти вопросы пролили исследования В. Келера. С одной стороны, он обнаружил у обезьян то, что он называл инструментальным интеллектом. Связь этого инструментального интеллекта с человеческим (в частности, с вербальным) мышлением представлялась вероятной. Его можно было рассматривать как одну из ступеней, филогенетически предшествующих человеческому мышлению. С другой сторо-| ны, у шимпанзе были выявлены некоторые аналоги человекоподоб-J ной речи. Но самое интересное заключалось в том, что сам Келер I и другие исследователи, проверившие его опыт, сходились в мнении об отсутствии связи инструментального интеллекта и зачатков речи | у обезьян. Получалось, следовательно, что генетические корни че-

30

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

ловеческого мышления и человеческой речи были различны и только на каком-то этапе они пересекались.

В свете этих фактов в соответствии с общей логикой своей концепции Выготский пришел к выводу, что речь является психологическим орудием, опосредующим мышление на его ранней стадии (под ранней стадией мышления он имел в виду практическую деятельность). В результате подобного опосредования образуется вербальное мышление. В афористической манере Лев Семенович выражал эту идею, перефразируя крылатое выражение из «Фауста». Вместо библейского «Вначале было слово» Гёте пишет: «Вначале было дело». Для Выготского в проблеме генеза мышления логическое ударение смещается на слово «вначале». Итак, вначале было дело (практическая деятельность), которое опосредовалось словом. Так обстояла, по предположению Выготского, суть проблемы в филогенетическом плане.

В принципе нечто сходное должно иметь место и в онтогенезе. Онтогенетическое исследование мышления и речи провел в 20-е гг. Ж. Пиаже. Оно произвело сильное впечатление на Льва Семеновича. Собственно, книга «Мышление и речь» во многом построена как полемика с Пиаже, хотя, конечно, это не составляет главного содержания его труда. (Интересно, что сам Пиаже прочитал «Мышление и речь» только в конце 50-х гг. и согласился со многими критическими замечаниями Выготского.) Пиаже сумел выделить и описать феномен эгоцентрической речи, которую он истолковывал как проявление якобы изначально присущей ребенку асоциальности. В дальнейшем, по мере социализации ребенка, эгоцентрическая речь постепенно отмирает.

В ходе экспериментов Выготский убедительно показал, что дело обстоит как раз наоборот. Эгоцентрическая речь изначально социальна. Она не отмирает, а становится внутренней речью, интерио-ризуется. При этом она является важнейшим средством мышления, рождающимся во внешней, предметной деятельности ребенка. Вербальное мышление складывается по мере интериоризации деятельности. Здесь была вновь подтверждена гипотеза Выготского: мышление, возникающее из практической деятельности, опосредуется речью, словом.

Но еще более важную проверку эта гипотеза прошла на материале исследований по формированию у детей такого продукта речевого мышления, как обобщение. Задача состояла в том, чтобы проверить, действительно ли слово является тем средством, психологическим орудием, которое опосредует процесс обобщения и образования понятия у детей.

Исследования, о которых идет речь, были начаты в 1927 г. Выготским вместе с его сотрудником Л.С. Сахаровым, а после смерти последнего (1928) продолжены Выготским в 1928—1930 гг. совместно с Ю.В. Котеловой и Е.И. Пашковской (наиболее подробное из-

31

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

ложение методов и результатов этих исследований дано в работе Выготского «Мышление и речь» и в статье Л. С. Сахарова «Ометодах исследования понятий»).

Для исследования процессов обобщения Выготским и Сахаровым была разработана новая разновидность методики двойной стимуляции, представлявшая собой известное видоизменение методики искусственных слов, предложенной в начале века Н. Ахом для изучения понятий. Исследование строилось по той же принципиальной схеме, что и исследования других психических функций. Перед испытуемым стояла задача произвести обобщение по группам признаков ряда трехмерных геометрических фигур, отличающихся друг от друга по величине, форме и цвету. Роль второго ряда стимулов — стимулов-средств должны были выполнять вводившиеся в эксперимент бессмысленные искусственные слова.

В ходе опытов выяснился непредусмотренный результат, повернувший исследование в другую сторону. Оказалось, что для испытуемого задача обобщения фигур с помощью стимулов-средств превращается в другую задачу — открыть значения этих стимулов-средств путем выбора самих геометрических фигур. Таким образом, психологические орудия, стимулы-средства, выступили с новой стороны — они превратились в носителей определенных значений. Эти данные позволили изменить терминологию исследования — психологические орудия, или стимулы-средства, начали называться знаками. Слово знак Выготский начал употреблять в смысле «имеющий значение».

Надо сказать, что вопросом о роли знаков в психической жизни человека Лев Семенович интересовался еще до того, как занялся научной психологией. Впервые этот вопрос встал перед ним еще в годы работы в области психологии искусства. Уже в книге «Психология искусства» он писал, что человеческие эмоции вызываются определенными знаками и что его задача — на основании анализа этих знаков перейти к анализу эмоций. Здесь под знаком также понимается символ, имеющий определенное значение.

Подобная точка зрения, традиционная для литературоведения и искусствознания, была неожиданна для психологии или физиологии (рефлексолог также мог сказать, что знак вызывает эмоцию, только он имел бы в виду, что знак — это условный раздражитель в системе условного рефлекса). Именно гуманитарная (в частности, семантическая и семиотическая) культура, усвоенная Выготским в годы работы над «Психологией искусства», помогла ему не поддаться рефлексологическим схемам в трактовке своих экспериментов на обобщение, а увидеть в них выход к проблеме значения.

В этой связи интересно отметить, что уже в конце 20-х — начале 30-х гг. Лев Семенович возобновил исследование роли знаков в психологии искусства, т. е., говоря современным языком, семиотические исследования (семиотика как наука тогда еще не существовала).

32