— А как же командиры рот — вызывать? — Шмелев не мог понять, отчего он испытывает такую неприязнь к этому красивому полковнику.

— Вызовите командира второго батальона. Он еще жив?

— Докладываю обстановку, — Шмелев повернулся лицом к берегу.

— Доложите обстановку.

Такие слова произнес майор Шнабель, комендант немецкого гарнизона, обороняющего берег.

Немец сидел в глубоком плюшевом кресле, держа в руке телефонную трубку. На письменном столе перед немцем лежала только что полученная телефонограмма. В блиндаже было тепло, у двери слабо гудела печка. За ширмой виднелись две железные кровати, покрытые коричневыми одеялами. Из узкого окна, пробитого под самым потолком, падал свет. Стены были обшиты листами фанеры, на них — картинки из иллюстрированных журналов. Чуть повыше висели ходики с поднятой гирей. На противоположной стене в одиночестве висел большой портрет Гитлера в деревянной рамке.

— Установили? — спросил Шнабель в телефон.

— Так точно, господин майор, — ответил собеседник Шнабеля. — Точно там, где вы приказали.

— Русские не заметили вас?

— О нет, господин майор. Мы закрыты щитом. Но скоро мы его сбросим.

— Какова мощность?

— О, господин майор, на русских хватит вполне. Я обещаю вам, что это будет не хуже, чем в Тиргартене в день салюта.

— Отлично, лейтенант. Мы ни за что не должны отдать русским эту дорогу. Я только что получил телефонограмму из Ставки и первым сообщаю вам о ней. Автострада должна служить Германии. — Майор Шнабель покосился на портрет Гитлера. — Ни в коем случае не начинайте без меня. Я приду к вам, как стемнеет. Я сам хочу посмотреть на это зрелище.

...— Учтите, капитан, — сказал полковник Славин, — об этой операции знает Ставка. Дорога должна быть взята во что бы то ни стало.

Шмелев ничего не ответил. В последние дни на берегу он только и слышал про эту дорогу. Все, кому не лень, говорили о ней. А все-таки брать ее придется Шмелеву.

— Ну что ж, пойдемте на исходный рубеж, — сказал Славин.

Стрельба на берегу почти прекратилась. Стало тихо. Над Устриковом поднялась первая ракета. Она тускло светилась сквозь летящий снег и упала далеко на правом фланге. Тонкий дымный след остался там, где пролетела ракета, и снег на лету постепенно заметал его.

На берегу послышался глухой гул. К повороту шоссе выполз немецкий танк — черный силуэт его, квадратная башня с длинным пушечным стволом размазанно проступили сквозь падающий снег.

Танк остановился и развернул пушку в сторону озера. Следом двигался второй, третий... Они проходили мимо стоявшего танка и, сердито урча, скрывались в деревне. Танк не берегу настороженно поводил пушкой.

— Прикажете открыть огонь? — спросил Шмелев.

— Ни в коем случае. Это очень важно, что они идут именно туда. — Славин принялся считать. — Пять, шесть, семь... — Танк на берегу медленно двинулся за последним танком и скрылся за домами. — Восемь! — торжественно закончил Славин. — Вы понимаете, что это значит?

— Полагаю, что они имеют приказ идти не к нам, а на южный участок фронта, к Большой Руссе. Оттого и не открыли огня.

— Если бы вы были так же сообразительны все время, вы бы давно взяли берег. — Славин был возбужден и радовался немецким танкам как ребенок. — Немедленно передайте донесение в штаб армии — на юго-запад прошли восемь немецких танков типа «пантера».

Шмелев отослал связного и пополз к берегу. За ним полз Славин, чуть сбоку — Обушенко. Они двигались наискосок, забирая влево, чтобы выбраться из зоны действия немецкого снайпера и выйти к цепи ближе к центру.

Впереди стали видны фигурки солдат, лежавших на льду. Шмелев остановился и посмотрел на Славина.

— В чем дело? — резко спросил Славин.

— Я думаю, товарищ полковник, что отсюда вам будет удобней наблюдать за целью.

— Поберегите свое остроумие, капитан, до той поры, когда мы встретимся в штабарме. — Славин обогнул Шмелева, быстро двигая ногами, пополз вперед.

Вокруг огромной широкой проруби лежали солдаты. Вода неслышно плескалась о кромку.

Молодой круглолицый офицер приподнялся и доложил полковнику, что взвод готовится к атаке.

— Ну и дыра у вас, — заметил Славин, глядя на воронку, — Целое озеро.

— Двестисемимиллиметровый, — сказал Войновский. Он лежал сбоку и не сводил глаз со Славина.

Полковник Славин заметил взгляд лейтенанта и решил, что должен провести воспитательную работу с солдатами и младшими офицерами.

— Как живете, товарищи? — спросил он.

— Ничего, товарищ полковник, терпеть можно. Третий год на свежем воздухе, — ответил за всех пожилой солдат с белыми, заиндевелыми усами.

— Как пулеметы? Сильно беспокоят? Вот вы, ответьте, — Славин показал рукой на солдата с толстой вывороченной губой.

— А мы, товарищ полковник, — живо ответил тот, — в воронке прячемся. Как только он начнет стрелять, мы туда раз — и ныряем. А потом обратно. Как цветок в проруби.

— Один нырнул, да там и остался, — добавил третий солдат.

Славин усмехнулся:

— Я вижу, вам тут нравится больше, чем на берегу.

— Там же фрицы, товарищ полковник, — сказал тот же бойкий солдат с вывороченной губой. — Не пущают.

— Давайте попробуем вместе. Может быть, пустят. Нам необходима эта деревня и особенно шоссейная дорога. Понимаете? Эта главная рокадная дорога в тылу врага, и мы должны во что бы то ни стало перерезать ее. От этого зависит судьба наступления всей нашей армии.

— Они что же, за нами пойдут? — спросил пожилой солдат с белыми усами. — Или сбоку?

— Помолчите, Шестаков, — сказал лейтенант, — вас не спрашивают.

Ракеты на берегу светились все ярче. Темнота сгущалась, разливаясь над озером.

— Джапаридзе, секундомеры.

Грузин достал из полевой сумки три небольшие коробочки и протянул их Славину. Шмелев почувствовал, что дрожит от холода. Он потянулся было к коробочкам, но Славин строго посмотрел на него, накрыл коробочки планшетом.

Полковник Славин принял решение. Ровно через десять минут после того, как будут включены секундомеры, цепь поднимется и пойдет в атаку. Капитан Шмелев — на правом фланге, старший лейтенант Обушенко — на левом. За собой Славин оставлял центр. Цепь начнет двигаться к берегу без сигнала, и пройдет по крайней мере полминуты, прежде чем немцы заметят начало атаки.

— Средства поддержки включаются в действие после того, как противник обнаружит цепь и первым откроет огонь. На этом мы тоже выиграем время. — Славин замолчал и оглядел офицеров.

Шмелеву делалось все холоднее, и он с горечью подумал о том, что будет лучше, если он останется на льду вместе с теми, которые уже лежат там, потому что он не сумел привести их к берегу.

Григорий Обушенко слушал Славина и часто кивал головой. Когда Славин кончил, Обушенко посмотрел на Шмелева, но Шмелев не ответил на его взгляд и отвернулся.

Юрий Войновский слушал Славина, чувствуя, что в его жизни сейчас произойдет что-то очень важное и необыкновенное.

— Что же вы молчите, капитан? — спросил Славин.

— Товарищ полковник. Я был неправ. Я переоценил свои силы. — Шмелев говорил, чувствуя, как все в нем дрожит мелкой дрожью.

— Меня не интересует, что было вчера, — сухо ответил Славин. — Я хочу знать, когда вы будете готовы!

— Я готов, товарищ полковник. Приказывайте, — Шмелев встал на колени и твердо посмотрел на Славина.

— Теперь возьмем, гады. — Обушенко прибавил ругательство.

Славин передал им секундомеры:

— Внимание. Включаем.

Шмелев и Обушенко побежали вдоль цепи — в разные стороны. Стало еще темнее, фигуры бегущих быстро слились с темнотой. Проводив их глазами, Славин повернулся к Войновскому:

— Ваша фамилия?

— Лейтенант Войновский.

— Потеснитесь и дайте место в цепи моим автоматчикам.

Войновский выкликнул несколько фамилий, и солдаты побежали за ним. Когда он вернулся, Славин и автоматчики лежали в цепи впереди воронки. Войновский подполз к Славину. Один из автоматчиков молча отодвинулся, и Войновский лег рядом. Славин поднес к лицу секундомер, на мгновение осветил циферблат фонариком.