В Баграме рассказывали о прапорщике, который за бочку масла купил у крестьянина его дочь себе в жёны, соорудил ей какое-то жильё недалеко от части, потом оказалось, что прапорщик прикарманивал и другое казённое имущество, за что был арестован. Возникли трудности с его афганской женой: отец забирать её отказался, поскольку калым за неё получил; сама женщина, когда ей разъяснили, что муж отправлен в Союз и она может быть свободна, требовала и её отправить вслед за мужем. Чем всё это закончилось — точно не знаю.

В одной из квартир тех домов, где мы размещались в Баграме, в семье афганского офицера жила старуха. Как-то к ней пришла другая женщина с ребёнком на руках, и они разговаривали на крыльце. Мы с крыльца нашей соседней квартиры обратили внимание на необычный вид младенца: афганцы все чернявые, а этот ребёночек — беленький, с льняными волосами. Старуха, заметив наш интерес к необычному альбиносику, смеясь, показывает рукой на ребёнка, затем в нашу сторону — ваших, мол, работа. В общем, видимо, не случайно существовала мудрая поговорка, которую я слышал у баграмских лётчиков: «Не оставляй тормоз на конец полосы, а любовь на старость».

К своему стыду, только в Афганистане я по-настоящему открыл для себя Владимира Высоцкого, хотя немного слышал его песни и в Союзе. В ДРА все советские переписывали его песни друг у друга, знали и слушали их также афганцы. Нам, прежде всего, импонировало то, что герои его песен часто были в экстремальных ситуациях, как мы в Афганистане. Это, конечно, не единственное их достоинство; в них большое гражданское мужество поэта, искренность, неприятие рабства, лжи, насилия над личностью. Особенно близки были нам слова его песни о войне, о разлуке, исполнявшейся Мариной Влади:

Популярны были песни в исполнении ансамбля «Верасы», военные и другие песни Булата Окуджавы, песни неизвестных мне авторов и исполнителей о гражданской войне. В одной из них поётся:

Много ходило самодеятельных песен. Сочиняли их молодые сотрудники подразделений КГБ и МВД, армейские офицеры.

В песнях, записи которых сохранились у меня, необходимость этой войны для нас либо вовсе не затрагивается, либо мотивируется интернациональной помощью, противостоянием с нашим тогдашним глобальным противником, необходимостью освободить афганский народ от террора душманов. Лишь в одной песне есть вопрос-ответ на эту тему: «Для чего мы пишем кровью на песке? Наши письма не нужны природе». Не думаю, что авторы не размышляли об этой войне, её целесообразности. Офицерам, тем более офицерам спецслужб, не принято было распространяться на эту тему, вступать в коллизию с официальной линией. Да и нести тяжёлую военную ношу легче, если война, её цели, смысл несколько ретушируются — надо же чем-то оправдывать тяготы, страдания, смерти.

Многие песни сочинялись на известные на родине мотивы, в других — и слова, и мотив самодеятельные. Есть, возможно, среди них и давнишние, но неизвестные мне ранее авторские песни. Нас привлекали очень близкие психологически темы песен, афганский колорит в них. Говорилось в них о войне, о тоске по Родине, по любимым, о смерти и погибших, о трудностях службы и, конечно, о долгожданном возвращении домой. Приведу несколько выдержек, некоторые из них, по-моему, достойны профессионального поэта. Хочется, чтобы авторы их нашлись и стали широко известны.

Поётся о кукушке, которая щедро отсчитала солдату 80–90–100 лет и далее:

Письма мы получали на номер полевой почты ближайшей воинской части. Письмо в тех условиях — событие, большая радость.

Я, к сожалению, не вёл в Афганистане дневник для себя. Записи ежедневно по службе вёл, но после составления отчёта их уничтожал. Копии месячных отчётов у меня оставались, но перед отъездом в Союз я их сжёг. Так что всё, что я пишу — по памяти, за исключением незначительных пометок, относящихся к первым месяцам пребывания в ДРА.

Вместе с тем, в памяти постепенно многое стирается, я в этом убедился, перечитав сохранившиеся мои письма домой. Хотя информации по работе в них нет, это всё же документальный источник, содержащий некоторые подробности, характеризующие преимущественно моё состояние в этой командировке. Приведу краткие выдержки из них.

Кабул. 28.10.81 г. «Вместо хлеба здесь продают лепёшки, которые пекут тут же на улице под крышей. Лепёшки длинные — сантиметров 80 и сантиметров 20 в ширину, толщиной около 1 см.»

Кабул. 6.11.81 г. «Вчера были в клубе микрорайона на праздничном концерте, который давался силами нашего армейского ансамбля и самодеятельными артистами… Растрогались. Здесь всё наше привычное, советское воспринимается обострённо: и простенький концерт, и полный зал наших людей, семейные с детишками, даже малышами по 1–1,5 года».

Газни. 28.11.81 г. «Ещё раз очень прошу побольше писать мне всякие новости, так как здесь огромный дефицит на известия с Родины: если даже взять газеты, то и в Кабул они идут несколько дней, а здесь в Газни их вообще не получают (кроме того, что с оказией привезут из Кабула)».

Баграм. 2.07.82 г. «Завтра лечу в Кабул на совещание и для окончательного решения вопроса об отпуске. Когда до него остался практически месяц, мне почему-то перестало вериться, что я попаду в отпуск; видимо, потому, что всё время он был таким далёким, нереальным, что и теперь, когда приблизился, кажется таким. А может, это просто от нервной перегрузки».