84(2)7

У11

У незримой границы: И. Ластовский. У незримой границы /Пер. с лат. В. Михайлова. Л. Медведовский. Звонок на рассвете: Повесть. М. Стейга. Шаги за спиной: Повесть /Пер. с лат. Ю. Каппе. — М.: Мол. гвардия, 1983. — 336 с., ил. — (Стрела).

В пер.: 1 р. 40 к. 150000 экз.

В сборник вошли две повести: «Звонок на рассвете» Л. Медведовского и «Шаги за спиной» М. Стейги — о деятельности сотрудников милиции и прокуратуры, борьбе с преступными элементами. Записки инспектора уголовного розыска И. Ластовского «У незримой границы» посвящены будням уголовного розыска. Произведения, вошедшие в книгу, отмечены премией МВД Латвийской ССР и СП Латвии.

© Издательство «Молодая гвардия», 1983 г.

ЛЕОНИД МЕДВЕДОВСКИЙ

ЗВОНОК НА РАССВЕТЕ

Повесть

1

Очнулся Михаил Носков в машине «Скорой помощи». Обхватив тонкими нервными пальцами кисть его левой руки, неотрывно смотрела на часы женщина в белом халате. У изголовья сидела Алла. Едва заметные при дневном свете коричневые пятна на ее лице сейчас проступали особенно отчетливо. Ни голоса, ни даже шепота Аллы не было слышно. Лишь по движению побелевших губ Михаил уловил: «Миша, Мишенька, как же это?.. Ведь у нас скоро маленький будет...»

Михаил устало прикрыл глаза, прислушиваясь к тупой скребущей боли. Она затаилась где-то внутри, изредка давая о себе знать короткими злыми укусами. Не ждал он того подлого удара, не заметил...

Носков подошел к придорожным кустам, где прятался незнакомый парень, крикнул:

— Эй, малый, ты что там затаился? А ну вылезай!

Молчание. Только тлеющий огонек сигареты выдавал присутствие человека.

— Кому говорят — выходи!.. — Михаил схватил парня за руку и легко выдернул его из кустов.

И сразу после этого удар — предательский, подлый... Нет, не сразу. Вышла мать, он что-то крикнул... Что же он крикнул?.. «Мама, зови скорей отца... пусть принесет воды...» Воды!.. Воды!! Воды!!! Михаил облизал шершавым языком сухие губы, умоляюще взглянул на медсестру. Та медленно покачала головой: нельзя.

...Словно огромное жало гигантской осы внезапно впилось в его живот. В первое мгновение Михаил даже не понял, что произошло. Он схватился за нож и попытался вырвать его из своего тела. Преступник с силой рванул рукоятку кверху, и только крепкий армейский ремень помешал ножу сделать рану еще шире...

Носков бежал к дому, согнувшись, неловко зажав живот руками, и чувствовал, как что-то горячее и липкое просачивается сквозь судорожно сжатые пальцы. Он боялся взглянуть, он знал — это кровь. У него еще хватило сил взобраться на крыльцо, невидящими пальцами нащупать дверь... Но подняться по лестнице Михаил уже не смог. Поплыли перед глазами огненные круги, ударил в уши тугой набатный звон — он рухнул на ступеньки лицом вниз, задыхаясь, жадно хватая помертвелыми губами ставший почему-то разреженным воздух...

— Считайте! Считайте дальше! — слышится над головой требовательный мужской голос.

— Шесть... семь... восемь...

Удушливо-сладкий запах эфира мягко обволакивает голову, невыносимо хочется спать.

— Считайте! Считайте! — твердит тот же голос.

— Одиннадцать... двадцать три... четырнадцать...

— Приготовить зажимы! Скальпель! — Это было последним, что услышал Михаил перед тем, как погрузиться в долгий операционный сон...

«Дзиньк!..» — звучит коротко и оборванно, будто случайно, мимоходом задели рукавом кнопку звонка. Но вслед за тем раскатывается такая длинная заливистая трель, что сомнений больше не остается — это за мной. Я вскакиваю с постели и начинаю быстро одеваться. Шаркают по коридору разношенные шлепанцы матери, тонко звякает дверная цепочка.

— Вы уж не сердитесь, Анна Викентьевна, — слышится деликатно приглушенный голос нашего шофера Геннадия Спирина, — срочно нужен, меня дежурный послал...

Мать впускает Спирина в квартиру, ворчливо предлагает раздеться.

— Как хотите, Гена, но без чашки кофе я вас обоих не отпущу. Никуда ваши преступники от вас не денутся!.. — Она отправляется на кухню, я приоткрываю дверь своей комнаты.

— Гена, заходи! Что там стряслось?

— Тяжкое, Дим Димыч! В вашей зоне таксиста порезали. Вчера, в двадцать три часа, на Гончарной.

— Грабеж?

— Не похоже. Пиджак с деньгами не тронут.

— Свидетели есть?

— Мать таксиста. Видела преступника издали...

— Значит, таксист заезжал домой?..

Тихонько вошла моя старушка, стараясь не греметь посудой, расставила на столе чашки с кофе, тарелки с бутербродами. Видимо, она слышала последние слова Гены — остановилась у дверей, заинтересованно ожидая продолжения.

Я оглядываюсь.

— Ты прости, мама, но у нас чисто служебный разговор. Обещаю: когда раскрутим это дело, доложу во всех подробностях.

Она обиженно поджимает губы и выходит, плотно прикрыв дверь. Сыплю сахар в чашку, придвигаю сахарницу Геннадию.

— Давай дальше! Кто осматривал место происшествия?

— Следователь и Волков. В его дежурство случилось...

— Приметы преступника?

— Очень слабенькие. Среднего роста, худощавый... был одет в светлый плащ...

М-да, приметы, как говорится, среднеевропейские, по таким можно заподозрить чуть не треть человечества. Начинать, видно, придется с нуля. Первым делом в больницу — к потерпевшему!..

На пороге мать сует Спирину пакет с провизией. Безусое мальчишеское лицо сержанта заливается помидорным румянцем: есть такая слабинка — любит поесть. Самое удивительное, что при всем своем богатырском аппетите Гена тощ, как кошелек перед зарплатой.

Реанимационное отделение я нашел быстро — оно расположено у самых больничных ворот. Все продумано: когда решают секунды, на пути к операционной не должно быть лишних метров. На двери лаконично-суровая табличка: «Посторонним вход воспрещен!» Посторонним я себя не считал и потому, не колеблясь, нажал на кнопку звонка. Щелкнул замок, в меня пальнул любопытствующий взгляд молоденькой медсестры.

— Я из угрозыска. Мне нужно срочно повидать раненого таксиста.

— Минуточку, я позову врача...

Медсестра ушла, не забыв захлопнуть дверь. Минут через десять, когда я уже собрался звонить второй раз, в дверях показался сухопарый мужчина примерно моего возраста. Солидней и старше его делала аккуратная шкиперская бородка, закрывающая верхнюю пуговицу серого, с голубоватым оттенком халата. Он ни о чем не спрашивал, только смотрел вопросительно-недоумевающе.

Я протянул свою книжечку. Он долго и, казалось, тщательно изучал мое удостоверение, но я по его нездешним, отсутствующим глазам видел, что мысли врача там, с больными, что мой визит не к месту, не ко времени, и вообще он с трудом понимает, кто я и зачем здесь.

— Агеев, из уголовного розыска, — повторил я дважды, пытаясь пробиться сквозь чащобу забот и тревог, обступивших врача.

Он встрепенулся.

— Сеглинь, лечащий врач. Чем могу быть полезен?

— Доктор, мне нужно поговорить с таксистом! Его губы непримиримо сомкнулись.

— Это невозможно! Носков в крайне тяжелом состоянии.

— Жить будет?

Он помедлил с ответом.

— Трудно сказать. Потеряно много крови...

Я корректно, но настойчиво оттеснял Сеглиня в коридор, пока входная дверь не захлопнулась за моей спиной.

— Доктор, вы должны понять, этот разговор нам очень важен. Носков единственный, кто видел преступника в лицо.

Сеглинь с сомнением покачал головой.

— Боюсь, ваше посещение взволнует больного. Может быть, завтра?

— Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких еще бед он может натворить...