Он повернулся, держа в руке стакан.

— А как ты думаешь?

— Но ты должен!

Теперь на ее лице не отражалось ничего, кроме паники.

— Тебе придется. Я уже сказала Чарли Рейнсу, что ты согласен. Мы должны ехать в Нью-Йорк. Я не могу тут оставаться. Не могу, не могу...

— Поезжай, раз тебе тут не нравится. Я ничего не имею против. Уезжай.

Она встала, чуть не упав, запутавшись в пышном подоле своего зелёного платья, и подбежала к нему. Вцепившись в него обеими руками, она начала судорожно гладить рукава его пиджака. Он мог бы ее оттолкнуть, но он этого не сделал, наслаждаясь новым чувством свободы от неё. Пусть себе хватает, вешается ему на шею, ласкается. Какое это имеет значение?

— Джон... может быть, я неправильно поступила. Возможно, мне не следовало звонить. Не знаю. Это было такое трудное решение. Я не знала, что предпринять. Но... но если я поступила неправильно, прости меня. Понимаешь, если бы ты только знал...

Она обвила его шею руками, прижалась к его груди, ее волосы касались его щек. В свете настольной лампы он мог ясно различить седые волосики на ее висках, мертвые, тусклые... Ее теплое мягкое тело прижималось к нему с такой доверчивостью. Он подумал, не веря в реальность своего собственного предположения: она думает, что еще способна меня обольстить.

И тут, отталкивая ее, он внезапно почувствовал, что на него снова нахлынула волна жалости.

— Джон, прощу тебя, послушай.

— Я слушаю.

— Ты должен выслушать. Мы здесь больше не можем оставаться. Я согласна, не надо этого места. Если тебе не нравится, не по душе эта работа, не бери ее. Но все равно мы не можем здесь оставаться, нам необходимо уехать. Куда-то в другое место.

Она подняла, голову. Ее лицо с припухшей ссадиной под глазом находилось в нескольких дюймах от него.

— Это Стив,— прошептала она,— Стив... Понимаешь? Стив Риттер.

— Стив? — недоуменно переспросил он.

— О, я давно хотела тебе сказать. Десятки раз. Я говорила, Джон сумеет мне помочь. Но не могла. Мне было так стыдно. Я...

— Линда.

— Я не хотела, чтобы это случилось.

Теперь она смотрела ему прямо в глаза отчаянным, опустошенным взглядом.

— Клянусь, я не хотела. Ты и сам знаешь. Знаешь, что я люблю только тебя одного. Но каждый раз, когда ты уходил от меня из дома, когда ты пропадал с детьми, являлся он. Я ему говорила. Говорила, что он мне не нужен. Но это было выше моих сил. Он... даже сегодня, когда я вернулась из Питсфилда, он ждал. И до того, как ты вернулся...

Она снова спрятала лицо у него на груди.

— Это как болезнь. Это... Ты подумал, что я наверху принимала .душ, а он... Ох, Джон, ты должен увезти меня отсюда. Миссис Риттер все узнает. Ты ведь знаешь, как она подозрительна в отношении, мужа. Они все узнают. Ох, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне!

Стив Риттер? Образ отца Бака мелькнул у него перед глазами: синие джинсы на узких бедрах, голубые глаза насмешливо следят за каждым его шагом. Итак, Стив Риттер... И тут же, прежде чем он почувствовал ярость, отвращение, унижение, пришла спасительная мысль: «Я же видел, как она проезжала в машине, когда играл с ребятишками, и сразу отправился домой. Пришёл сюда самое большое через десять минут после нее. Она же снова врет. Это всего лишь новый ход. Поскольку все остальные оказались неудачными, у нее Хватило изобретательности и бесстыдства придумать все это».

Он начал!

— Но, Линда...

И замолчал. А откуда у нее на руке золотая браслетка, которую он видел утром? До этого у нее не было этой драгоценности, и она её поспешно сняла и сунула себе в карман, как только он вошел в комнату. Подарил ли ей Стив эту вещь? Если да... Нет, не надо сейчас думать об этом... Какой толк? Возможно, это была действительно ложь, возможно и нет. Однако в настоящее время это утратило всякое значение, потому что теперь он твердо знал, как ему следует поступить. Наконец-то она его вынудила к действиям, победив в нем жалость и нерешительность.

Он оттолкнул ее от себя, довел до стула, на который она послушно опустилась, закрыв лицо руками.

— О’кей, Линда, я скажу тебе, что сделаю.

— Да... да...

— Завтра я поеду в Нью-Йорк. Поговорю с Чарли Рейнсом. Откажусь от этого места и позвоню Маку Аллистеру.

Она быстро вскинула голову.

— Нет, Джон, нет.

— Расскажу ему все. После этого либо он мне рекомендует хорошего врача в этих местах, либо... (он не решился добавить «если ты не наврала мне про Стива Риттера»)... мы уедем в Нью-Йорк и Мак сам возьмется за твоё лечение. Таковы мои условия. Коли они тебе не нравятся, ты можешь ехать отсюда ко всем чертям и разрешать собственные проблемы по-своему.

На ее лице была смесь паники и недоверия, как будто она никак не могла поверить в серьезность его слов и намерений, как будто мысль о том, что он взбунтовался, не укладывается у нее в голове.

— Но Джон, ты же знаешь, что я не пойду к врачу. Я тебе об этом говорила.

— Одно из двух: или ты пойдешь, или...

— Но я не больна. Ты что, сошел с ума?Со мной ничего не случилось, ничего. Ты один все время что-то придумываешь, заставляешь меня в чем-то признаваться, искажаешь факты и сам меня толкаешь на этот путь.

Она вскочила со стула. Лицо ее превратилось в упрямую угрожающую маску.

— Если ты будешь продолжать говорить о. докторах, я поднимусь наверх и допью остальное. Я спрятала бутылку и допью ее.

Он понял, что она бросила на стол свой последний козырь. Никогда раньше она не признавалась в своем тайном пристрастии к алкоголю. Даже когда он находил у нее бутылки, она от всего яростно отпиралась. Спрятанная бутылка постоянно оставалась невысказанной угрозой. И вот теперь она открыто говорила об этом. Она воображала, что встряхнет его и даже сейчас заставит поступить по своему желанию. И если на ее слова смотреть с такой точки зрения, она достойна жалости.

Но все это не меняло сути дела.

— О’кей,— сказал он,— иди и пей свое зелье.

И тут она сникла. Медленно, как дряхлая старушка, она опустилась на стул.

— Значит, ты не согласен принять это предложение?

— Не согласен.

— И ты не хочешь отсюда уезжать, несмотря на Стива?

— Я не верю тебе.

— Ты мне не веришь? — Она сухо рассмеялась: — Так вот оно как? Забавно... Воистину забавно. Ты мне не веришь... И ты обратишься к врачу либо тут, либо в Нью-Йорке?

Она принялась плакать.

— Ол райт,— наконец сказала она,— я пойду. К кому угодно. Я на все согласна. Но ты не имеешь права меня бросить. Куда я пойду? Что буду делать? Нет, ты не можешь, не можешь!..

В ее голосе звучали истерические нотки, а поскольку он прислушивался именно к голосу, а не к словам, то почувствовал, что сеть вокруг него затягивалась. Несколько минут тому назад он без всякого основания подумал о возможности избавления. Но ничего не изменилось. Он был в западне. Сейчас он обязан показать ее психиатру, попробовать помочь ей стать нормальным человеком. Если только он этого не сделает, если он уступит либо из-за мягкотелости, либо из-за усталости, его до конца дней будет мучить совесть.

Так или иначе, но кое-чего он все-таки добился. Гораздо большего, чем мог рассчитывать. Или нет? Как-то она поведет себя завтра?

А пока вернулось чувство опустошенности, крайней усталости. К этому времени, видимо, она тоже почувствовала страшную усталость, потому что замолчала и села, откинувшись на спинку стула.

Он помог ей подняться с места и отвел наверх по лестнице. Она разделась и пошла в ванную. Ему казалось, что больше она не пила, но полной уверенности не было. Улегшись в постель, она заснула моментально.

Он с ужасом подумал, что пожизненно приговорен к этой женщине. Ему захотелось хоть несколько часов побыть одному. Он собрался было перейти в спальню для гостей. Но во сне ее лицо было таким детски наивным, обиженным и несчастным. Даже ссадина под глазом выглядела невинной и забавной, совсем как шишка у напроказившей девчонки. Она всегда безумно боялась спать в одиночестве. Она могла проснуться среди ночи. Ладно...