​Он отложил письмо княжны и вернулся к записке доктора.

​На что намекает доктор? И что такого он мог обнаружить? Надо немедленно это выяснить. Иштван быстро собрался и вышел. До места он добрался на извозчике.

​Академия, где трудился доктор Ларионов, располагалась на улице Нижегородской. Это было единственное в Петербурге заведение, где преподавали судебную медицину и готовили военных врачей, способных работать в любых экстремальных условиях.

Ларионов был лучшим в своей области, именно поэтому его ценили при дворе. И каждый студент, попавший к нему на курс, гордился своим назначением, хотя в работе медик был требовательным, поблажек не давал и ошибок не прощал.

Мертвецкая, где хранили тела умерших, располагалась в здании, построенном на собственные средства Ларионова,  в значительном отдалении от основного корпуса.

Это было желтое двухэтажное здание, выдержанное в гамме всего комплекса. Окруженное со всех сторон старыми липами и дубами, оно у каждого вызывало тоску и уныние, при одном только взгляде на него.

На двух этажах корпуса располагались учебные залы и кабинеты учительского состава.  Помещение, устроенное в виде амфитеатра, где хранили тела и проводили учебные вскрытия, располагалось в подвале. Студенты в шутку называли его подземельем или катакомбами, так похожи были коридоры и комнаты-муравейники на римские могильники.

Иштван прошел внутрь и спустился по узкой каменной лестнице, в темное полуподвальное помещение.

К амфитеатру, где доктор Ларионов обычно давал уроки мастерства своим студентам, вел длинный темный коридор, тускло освещенный редко размещенными на стенах канделябрами.

Тишина вокруг стояла жуткая, пробирающая до дрожи. Лишь изредка завывал ветер, сумевший невидимыми путями прокрасться в этот склеп. Играя с пламенем свечей, он проносился по коридорам и, слегка лишь коснувшись своим ледяным дыханием, исчезал в темноте.

Иштван ступал тихо, стараясь не шуметь. Любой звук в этом странном месте отдавался зловещим эхом.

– Жуть, – передернулся Иштван от странного ощущения.

Он редко заглядывал к доктору в его обитель смерти, и даже если случалось ему наведываться, то всегда здесь толпились группы молодых студентов, жадно внимающих каждому слову своего учителя. Сегодня же было безлюдно, что еще больше нагнетало атмосферу нарастающей паники.

Впереди показалась арка, откуда лился теплый желтый свет. Амфитеатр был единственным местом в подвале, куда было проведено электричество.

Иштван вошел внутрь. Но там никого не было. Тишина вокруг стояла мертвая. На железном столе в центре зала, под укрытой простыней явно просматривались очертания человеческого тела. Иштван подошел к столу, оглянулся и позвал профессора:

– Семен Львович! – эхом разнеслось под сводами зала.

Никто не ответил.

Вдруг раздался громкий стук. Иштван обернулся, успев выхватить свой револьвер. Но опасения его были напрасны, это порыв ветра распахнул настежь ставни единственного окна, спрятавшегося почти под потолком.

– Семен Львович! – громко повторил Иштван и поежился от ворвавшегося с улицы ледяного ветра.

Опять никто не ответил, но на этот раз Иштван отчетливо услышал тихий стон, у себя за спиной. Он обернулся и посмотрел на белую ткань, укрывающую тело. Ему показалось? Или на самом деле кто-то стонал? Иштван не мог понять. Тогда он решительно взялся одной рукой за край простыни и осторожно приподнял ее.

Прямо на него стеклянным неподвижным взглядом смотрел профессор. Он был еще жив, его грудь едва вздымалась. Но в тот же миг на старческом лице скользнула тень приближающейся смерти, когда агония уже позади, и жизни в несчастном старике оставалось всего-то на два-три вздоха. Лицо его в тот момент обрело свое привычное спокойное выражение. На несколько секунд, после того как боль отступила, глаза доктора просветлели, губы его зашевелились, не выдавая при этом ни звука. Израсходовав последние силы, он обреченно взглянул на сыщика, рот егоискривился в предсмертном оскале, и, умирая, он навсегдасомкнул тяжелые веки.

Когда доктор испустил последний вдох, Иштван осознал, что стук окна и завывание ветра вовсе не были случайностью.

Иштван опрометью бросился к каменным ступеням, служившим студентам вместо скамеек, и буквально взлетел по ним наверх, к тому самому единственному окну. Оно нервно забилось, терзаемое ветром, издавая при этомзловещий грохот.

Оказавшись у окна, Иштван с легкостью выбрался на улицу и оказался на заднем дворе академии. Вокруг не было ни души, лишь следы, едва заметные на грязном снегу, вели к месту, где совсем недавно была привязана лошадь.

Ледяной ветер порывами бил в лицо, словно насмехаясь над самоуверенным сыщиком. Второй раз преступления происходят буквально под носом у Иштвана, но он не успевает ничего предпринять.

Иштван пнул сугроб, попавшийся ему на ходу, и поплелся обратно в амфитеатр, чтобы проститься с великим человеком,со своим другом и коллегой, с которым не одно дело они успешно расследовали, работая в паре. Предстояло узнать, что именно доктор хотел поведать Иштвану перед смертью, и выяснить, кто убил его и за что.

Прибывшие спустя время жандармы, получив детальный инструктаж, не тратя время попусту, сразу рассредоточились по темным помещениям. Мертвый коридор вновь ожил.

Кто мог это сделать? задавался вопросом Иштван, расхаживая с фонариком по пустынным комнатам. Он наталкивался на различные предметы медицинской утвари, на скелеты и останки мертвых людей, законсервированные в банках. Ни одной записи, ни одного рисунка, ни одного слова о последнем исследовании доктора. Может, Ларионов так и не успел осмотреть тело княжны, тогда зачем он вызывал к себе сыщика, такой странной запиской. Для Иштвана это стало настоящей загадкой.

Бросив бесцельные поиски, Иштван вышел на улицу и закурил. К нему подбежал один из студентов доктора, попросил закурить и сразу исчез.

Через какое-то время, к Иштвану подбежал запыхавшийся жандарм и, вытянувшись в струну, как умели только воспитанники Облича, выкрикнул:

– Ваш благородие!

– Что? – обернулся на него Иштван.

– Вы должны это увидеть!

– Ну что там у тебя? – проворчал Иштван, недовольный, что вновь придется спускаться в склеп, из которого он с таким облегчением выбрался.

Жандарм шел впереди.

– Господин Димитриев просил срочно позвать.

Снова в нос ударил знакомый запах сырости и смерти, и Иштван невольно поморщился.

В амфитеатре теперь было людно. Его помощник, Димитриев, прозванный в узком кругу жандармов тайного отдела – Костяк, за свою жестокость в отношении арестованных и порой даже чрезмерную принципиальность, стоял у железного стола и что-то усердно записывал на чистом листе. Видно было, как ему неудобно делать это на весу, но карандаш с такой легкостью летал по бумаге, что сразу выдавал долгие годы подготовки.

Димитриев был правой рукой Иштвана, его незаменимым помощником и верным товарищем. На самом деле место директора Департамента пророчили именно Димитриеву, до того момента, как Иштван в чине подполковника не изъявил вдруг желания уйти из армии и перевестись в жандармерию. Тогда как раз организовывали новый отдел, и на это место искали человека с чистыми взглядами на ситуацию, вдобавок ко всему, основным аргументом послужило юридическое образование Облича. Иштвану предложили это место, и он невольно перешел дорогу Димитриеву, который слишком долго грезил о повышении и долго к нему стремился. Но, на его несчастье, у него не было таких могущественных покровителей, как у Облича.

Первое время они не могли поладить. Димитриев всем своим видом давал понять, как ему неприятно новое назначение, и всячески старался оскорбить нового директора перед лицом всего Департамента. Иштван терпел, одновременно пытаясь найти подход к обидчивому коллеге. Со временем именно терпение начальника и его снисходительность стали тем самым поводом, который и положил начало крепкой мужской дружбе.

Когда в очередной раз Димитриев вопреки всем правилам, в обход своего шефа самолично осуществил недельный доклад перед премьер-министром, чем вызвал негодование Мухина и его праведный гнев, вместо того, чтобы воспользоваться ситуацией и убрать непокорного служащего с должности, Иштван сам, лично отправился отчитываться у Мухина, объясняя, что из-за загруженности отдела мелкими делами не имел возможности провести доклад сам, вот и просил об этом одного из самых своих надежных людей.