Дело замяли. Димитриева простили и по рекомендациям Облича назначили начальником отдела. И после этого они стали самыми преданными и верными друзьями, несмотря на прежние разногласия.

Конечно, неизбежны были моменты, когда Димитриев позволял себе перейти границы, но с той ситуации Иштвану достаточно было нахмурить бровь, и его помощник все понимал без слов. Ситуация сходила на нет.

Существовали они друг с другом вполне мирно. И работа в отделе шла как по наитию. Димитриев был ищейкой, Иштван был мыслителем. Вместе они создали прекрасный тандем.

Заметив друга, Димитриев быстро спрятал листок за пазуху, а карандаш в карман. Он явно волновался, это было видно по едва заметной дрожи его ресниц. Он собирался сообщить что-то очень важное.

– Ну что у тебя? – спросил Иштван.

Ларионов все еще лежал на столе. В своем медицинском белом халате, до неприличного выглаженном и накрахмаленном, вот так во всем этот светлый человек при жизни был дотошен и щепетилен. Руки его были вытянуты по швам. Поза, казалось, не поменялась, только голова теперь его лежала не прямо, а набок.

– Смотри, – сказал Димитриев, переворачивая голову доктора, так чтобы удобнее было показывать.

Даже издалека Иштван заметил небольшую рану на шее.

– Третий шейный позвонок. Один удар острым предметом, и все, парализован. А потом сразу смерть, – сообщил Димитриев.

– Как  так? – удивился Иштван.

Даже он, человек военный и бравый, с опытом и знаниями,знал, что невозможно просто взять и засадить нож так точно и ловко в определенное место. Во–первых, для этого требовалась недюжая сила, во-вторых, точные знания в медицине. Уже второй раз он сталкивается с совершенством преступника, так дерзко и точно наносящего свои смертельные удары.

– А вот так, – Димитриев занес руку и наглядно изобразил, как это примерно должно было быть.

– Я не об этом спрашиваю тебя. Я сам вижу, как можно нанести такой удар, ты скажи мне, зачем его убили? – сухо сказал Иштван.

– Если б знать.

– Что-нибудь пропало?

Димитриев посмотрел на Иштвана и улыбнулся.

– А вот тут самое интересное. Не поверишь, мы обыскали все, но так и не нашли тела.

– Какого тела? – удивился Иштван.

– Княжны Мухиной. Он как раз с ней работал.

– Как узнал?

– Так вот тетрадка у него была, видимо, он ее успел под халатом спрятать, там записи об осмотре. Ты на время посмотри. Примерно за полчаса до того, как он записку тебе написал. – Димитриев открыл тетрадку в том месте, где была сделана последняя запись. – Мухина Татьяна Львовна, 18 лет, осмотр производится с позволения отца убиенной, князя Мухина Льва Александровича… Вот тут далее подпись князя. И все. А дальше пусто. Видимо, помешали ему.

Это известие завело дело в тупик. Иштван понял только одно:дело они имеют с очень опасным, по всей видимости,медицински обученным человеком. Зачем-то неизвестному убийце понадобилась княжна, а доктор просто пал случайной жертвой, как преграда к достижению цели. Все оказывалось не так просто.

Надо было возвращаться на Гороховую, побеседовать еще раз с задержанным юнкером. Аверьянова жандармы нашли в одном подвальном кабаке, славившемся своими революционными настроениями. Юноша был изрядноподвыпивши и еле ворочал языком, когда за ним пришли люди в форме. Он даже попытался оказать сопротивление при задержании, но быстро был обездвижен и доставлен в отдел. Он идеально подходил на роль убийцы княжны, пока не открылись новые обстоятельства.

Первым разочарованием для Иштвана стали показания свидетелей, которые в голос утверждали, что весь вечер накануне молодой человек находился в таверне, в их компании, и не отлучался ни на минуту.

Вторым разочарованием для Иштвана стал вид молодого подозреваемого. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: он не убивал. Но не потому, что не хотел, а лишь потому, что физически был слаб и в душе слишком труслив. Хотя сведениями мог располагать.

На утренней беседе с Димитриевым, пока это была еще неофициальная беседа, молодой человек вел себя нахально и развязно. К тому времени уже удалось выяснить, что юношу недавно отчислили из академии и форму он носил напрасно. По словам преподавателей, Аверьянов был малоспособным и ленивым, никакими особенными познаниями в какой-либо области наук не располагал и интереса к учебе не проявлял. Он был одним из тех учеников, что долгие часы проводили в карцере и крайне редко попадали домой. За это его и отчислили.

Иштван сделал вывод, что юнкерскую форму юноша носил только ради возможности щеголять перед дамами и, судя по отзывам жильцов доходного дома, где он квартировался, пользовался явным успехом у женщин. В остальном он был чист, и удерживали его до вечера только лишь за то, что он пытался ударить жандармского офицера бутылкой по голове. Ну и для того, чтобы провести беседу уже после того, как выветрятся пары спирта.

Возвращаясь в участок, Иштван бегло набросал в голове вопросы, которые он задаст вольному юнкеру.

Глава 5

Тем же вечером, когда убили доктора, Аверьянова ввели в кабинет Облича, чем миловидный юноша был крайне поражен. Никогда прежде чиновник столь высокого положения не проводил допросы лично. На лице красавца отразился неподдельный испуг. Он решил, что раз такаявысокая и авторитетная персона снизошла до беседы с ним, простым смертным, не имеющим даже чина и звания, значит дело довольно серьезное и громкое. Спесь мигом слетела с его лица, и, вжав голову в свои худые плечи, юноша виновато опустился на стул.

Иштван, к своему удовольствию, заметил эту перемену и хищно улыбнулся. В нем заиграла горячая кровь, и он уже чувствовал, как этот мальчик расскажет ему все до мельчайшей подробности. Иштван демонстративно взял в руки дело, на котором крупными буквами было написано «Аверьянов», обошел вокруг стола и прислонился к краю.

– Аверьянов, Борис Максимович? – официально спросил Иштван.

Юноша вздрогнул, нервно сглотнул и кивнул.

– Так, так, – протянул Иштван, – и что же вы, юноша, позорите честь наших мундиров? Так вести себя будущему обер-офицеру. Ай, не хорошо. Стыдно, молодой человек, стыдно.

– Виноват, Ваше благородие, – писклявым голосом протянул Аверьянов, – так только ж отчислили меня из академии месяц назад.

– Отчислили? – Иштван изобразил искреннее удивление. – Азачем же тогда форму носишь? Зачем над честью братьев своих бывших смеешься? Может, они чем обидели тебя?

– Никак нет, Ваше благородие…

– Ну что ж, Борис Максимович, что будем делать с вашими шалостями? На офицера моего напал? Напал. Начальнику отдела грубил? Грубил. Как оправдываться будем?

Лжеюнкер вскинул голову и с вызовом воскликнул:

– Так они, Ваше благородие, схватить меня хотели, будто я каторжник какой или украл что. Вот я вспылил. Признаюсь,Ваше благородие, вспылил, потом сам каялся. А то, что начальнику дерзил, так он сам мне тыкать первый начал. Я ему объясняю, не батенька вы мне, чтобы тыкать. А он мне затрещину, до сих пор голова раскалывается.

– Ну это, допустим, простимо, могу понять – уязвленное самолюбие, гордость. А вот зачем вы княжну камешком по голове?

Услышав об убийстве, которое ему уже со вчерашнего вечера пытаются приписать, Аверьянов вскочил на месте. Но только вчера он под хмелем думал, что злая шутка такая новая у жандармских офицеров или ошибка чья-то, а сегодня важный чиновник вновь говорит ему об этом страшном деле.

– Не виноват я, господин директор! Как бог свят клянусь, не виноват! Не понимаю, о чем вы говорите! Не убивал я никого. Пил, гулял, женщин совращал – в этом виновен. Убийство? Нет! Не убивал я никого.

– Ладно, не паникуй, – спокойно сказал Иштван, нисколько не встревоженный этой внезапной вспышкой. – Садись. Поговорим. Расскажешь все честно, может, и свет на эту историю прольешь. Я все узнаю и отпущу тебя, если правда не виновен.

Аверьянов обреченно вздохнул и плюхнулся на стул.