- Что?! - сзади без нужды клацнули затвором, потому что оружие и так стояло на боевом взводе. Просто солдат, не смея ударить арестованного, решил его пугнуть. Хорнунг только усмехнулся.

   - Да оставь ты его, Ксан, - добродушно сказал второй солдат и добавил совсем не добродушно: - В тюрьме его перевоспитают.

   Это прозвучало зловеще и многообещающе. У Хорнунга сжалось сердце, и он, чтобы не думать о плохом, стал глядеть по сторонам, пока еще было время. Справа, на горизонте горело, светилось, переливаясь разноцветными искрами, море огней. По-видимому, город. Слева и чуть сзади слышались свистки, раздавались команды, доносился печатный шаг марширующих солдат. Там сияли прожектора, расчерчивая прямыми голубоватыми лучами ночное небо. Так и есть. Там находился главный шлюз корабля. Главные ворота для команды крейсера. Только они - соколы-орлы, надежда и опора Великой Фрикании - достойны пользоваться парадным входом. А разные подонки, типа федералов и прочей шушеры, должны выходить через аварийный люк.

   Они спустились на голый сацбетон - шершавый, потрескавшийся. Там и сям виднелись пыльные метелки травы. Захолустье, бедность, подумал Хорнунг, вспоминая блестящее покрытие из циклерита, обычно используемое для облицовки взлетных площадок на Генриетте и других планетах Беты Центавра. Теплый ночной воздух казался холодным, приятно остужал тело, разгоряченное в железной клетушке крейсера. Подкатил автофургон с горящими фарами, такой же черный, как здешняя ночь. Арестованных запихнули в крытый кузов и закрыли дверь снаружи, когда туда же поместились сопровождающие - корабельная охрана из четырех солдат. Ни окон, ни решеток. Под потолком, который позволял людям только сидеть, горела тусклая лампочка под мутным плафоном. По бортам на железных кронштейнах проложены были длинные скамьи из дерева, отполированного до блеска многочисленными задницами неведомых предшественников. Они расселись на лавки: арестованные на одну сторону, охрана - на другую.

   Хорнунг огляделся, посмотрел на злого солдата, подмигнул ему.

   - Не подмигивай, окосеешь, - сказал тот, насупившись.

   - Где ваше начальство с крейсера? - спросил Хорнунг.

   - Зачем тебе? - процедил сквозь зубы злой солдат, откинул забрало и сплюнул зеленую табачную слюну себе под ноги.

   - Мы не взяли личных вещей...

   - Перетопчетесь, - усмехнулся солдат, передразнивая Хорнунга.

   - Преступникам не положено иметь личных вещей, - подсказал второй солдат и загадочно добавил: - В тюрьме получите все необходимое...

   - Только суд может определить, кто преступник, а кто нет, - ответил Хорнунг. - Так что, порошу обращаться с нами в соответствии с Конвенцией о Правах Личности. Как задержанные, мы имеем право на один звонок по Спейс-Сети.

   - Сначала объясните, будьте так любезны, что это такое - Спейс-Сеть? - усмехнулся добряк.

   - Галактическая компьютерная связь, - ответил капитан "Орла". - Странно, что, имея космический флот, вы не знаете таких элементарных вещей.

   - Может вам еще лимонаду подать? - спросил добряк, и они с напарником дружно захохотали. Отсмеявшись, добряк добавил:

   - Если бы не требования Устава Звездной службы, мы бы и "федик" - поганый ваш язык - не хотели бы знать.

   Хорнунг понял, что добряк вовсе не добр. Такая же сволочь, как и первый солдат, только более сдержанный, но от этого не менее опасный. Третий и четвертый конвоиры сидели неподвижно, точно роботы, не участвуя в разговоре и не проявляя никаких эмоций. Возможно, они и впрямь роботы, хотя вряд ли. Не тот индекс цивилизованности у этой планеты, чтобы иметь неотличимых от людей роботов. Скорее всего, это солдаты первогодки, которым, судя по местным нравам, не дозволяется рта открыть без команды старшего солдата. По местным меркам, они еще не вполне были людьми - просто заготовки. С такой заготовки будут снимать кровавую стружку до тех пор, пока не получится из нее настоящий солдат, стойкий защитник Родины - Великой Фрикании. Если, конечно, заготовка не сломается во время обработки. В этом случае заготовку закопают в землю без траурного марша и ружейного салюта, как распоследнее штатское дерьмо.

   Машину трясло и подбрасывало на ухабах, что свидетельствовало о плохих дорогах. Если держать спину прямо, то запросто можно было разбить голову о потолок кузова. Хорошо солдатам - они в касках. Фалд сидел на скамейке, чуть наклонясь, держа руки на коленях и крепко сжимал в кулаках звенья цепи. Чем-то он походил на библейского Самсона, прикидывающего, как с помощью цепей обрушить крышу храма на головы врагов. Но храма не было. Была жалкая деревянная конура, обитая железом и поставленная на колеса, громыхающая на колдобинах.

   Машина остановилась, пофыркивая мотором. Мотор работал на старинном топливе - производное от переработки нефти. Хорошо хоть не паровая тяга, а то бы до утра не добрались до места. Хлопнула дверца кабины, раздались придушенные голоса. Вероятно, водитель предъявлял документы охране тюрьмы. Если, конечно, их привезли в тюрьму. Что-то монотонно загудело и раздался скрип и скрежет железа. Везде у них железо! Очевидно, открываются ворота. Машина тронулась и, после двух-трех резких поворотов, остановилась. Мотор заглох, словно остановилось больное сердце загнанного животного, заставив содрогнуться весь остов машины в предсмертной судороге, и все замерло.

   Открылась дверь конуры на колесах. Яркий свет фонарей ворвался внутрь и заплясал на лицах сидящих на лавках.

   - Выключи, гроб твоей матери, фонарь! - заслоняясь рукой, гаркнул на местном языке господин старший конвойный солдат, бывший в машине.

   - Которые тут арестанты? Выходи! - сказали с улицы, направив свет фонарей в небо так, что стали видны их лица. Обычные лица людей. Людей, одетых в коричневую форму.

   Захваченная команда "Орла", не понимая ни слова, тем не менее отлично все поняла, выгрузилась из машины, разгибая затекшие спины. Под ногами зашуршала крупная щебенка (шалишь, парень, у нас нигде бесшумно не пройдешь). Фонари качались на ветру. Высоченный каменный забор заслонял горизонт. Колючая проволока. Вышки. На вышках - солдаты. Прожектора ярко освещают унылый двор, где не на чем остановиться глазу. Отдаленный лай и вой собак угнетали душу. Так и есть - тюрьма!

   - Стоять смирно! - взяли инициативу в свои руки и глотки местная охрана.

   Арестованных проверили на предмет наличия незаконных вещей личного пользования. Не найдя ничего в карманах и за пазухой, а так же в ботинках, задержанным знаками и бесцеремонными жестами велели обуться, построиться друг за другом и приказали следовать за ведущим конвоиром. Сзади присоединилась остальная охрана. Их ввели в каменное здание, примитивно выкрашенное снаружи мелом. Посты, решетки, звяканье ключей, охрана с оружием. Старший конвоир с крейсера предъявлял постовым документы на арестованных. Документы с пристрастием проверялись, и процессия двигалась дальше, до следующего поста. Наконец, они попали в огромное помещение. Потолок терялся где-то в слепящей вышине. После недолгой бюрократической волокиты арестованных сдали тюремному конвою, экипированному в основном дубинками. Только у нового старшего конвоира было личное оружие, висевшее у него на поясе в застегнутой кожаной коробке. Терпеливо стояли. Тюремщики получали какие-то инструкции по телефону - старинному аппарату связи без возможности видеть собеседника. Время от времени старший тюремный охранник отвечал в загнутую кренделем трубку на своем варварском наречии. Из этих ответов Хорнунг уловил только два знакомых, часто повторяемых слова - это староамерикано-английское "фак" и общеславянское "мать". Наконец все выяснилось. Оказалось, что ждали переводчика, знавшего общефедеральный язык, которым не владела местная охрана.

   Переводчик прибежал (именно так!), запыхавшись. Это был маленький плешивый человечек, интеллигентного вида, в очках, с жалким, мокрым от пота пучком волос, едва прикрывавших большую плешь. Он глянул умными глазами на арестованных, поздоровался кивком головы и присоединился к скованной цепями группе, став как бы еще одним заключенным. Хорнунг впервые увидел умный взгляд за все время общения с великофриканцами и ощутил странное чувство, что теперь их не трое, а четверо. Потому что человечек явно давал понять своим поведением, что к охране тюрьмы не имеет никакого отношения. Он с удовольствиям бы пожал руку каждому из членов задержанного экипажа, но постеснялся или побоялся солдат с черными погонами Внутренних Войск.