Вот поели хозяева и гость, легли спать. Хорнунгу постелили на широкой лавке у окна. Он лежал, таращился во тьму и думал, что хорошо бы здесь обосноваться. Взять в жены красавицу Верву... Рыжеволосые они, говорят, страстные любовницы... Жениться, стало быть, завести детей, может, здесь к этому никаких препятствий нет... Ну и вот... рубить лес с Олавом, ходить на охоту, в общем, жить тихой, спокойной жизнью...

   Нет, сказал себе капитан, это и есть СОБЛАЗН. Я не должен ему поддаваться. Я уже семейный человек, пусть невелика у меня семейка, но все же... Жена меня ждет, в конце концов. И еще меня ждут товарищи. Я не могу их бросить в беде.

   Засыпая, он слышал, как шепчутся хозяин с хозяйкой, лежа в своей нише возле печки. "Ты видел у него кольцо на пальце? - спрашивала мужа Глукарда. - Это же кольцо Улля!" - "Если бы у меня было такое кольцо, - ответил Олав, - со мной никогда бы не случилось того, что случилось сегодня". - "А если бы я имела это кольцо..."

   Хорнунг уснул.

   По утру, за завтраком, хозяйка подала на стол какой-то темный напиток, по цвету напоминающий кофе и на вкус тоже горький, но все же не кофе. Однако бодрящие свойства напиток имел отменные. Пах он лесом, грибным томящим запахом, белая пенка плавала по верху. Гость подул на горячий отвар, вытянув губы трубочкой, осторожно отхлебнул. С каждым глотком раскрывались все новые и новые вкусовые оттенки напитка. Олав тоже пил отвар с удовольствием, видно было, что среди местных жителей этот напиток имел большую популярность.

   Наблюдать за хозяином, как он ест и пьет, было весьма любопытно. Он гукал, присёрбывал, после каждого глотка довольно крякал. И нос его, большой мясистый нос становился все более сизым. Это было так смешно, так смешно, ох, ха-ха-ха... Хорнунг не мог уж более сдерживаться и стал хохотать так, что пробрала ик'ота. Теперь уж смеялись над гостем, после каждого его ика, и веселье это было искренним и совсем не обидным.

   После завтрака, отсмеявшись, Хорнунг с Олавом отправились в лес. Дровосеку нужно было выполнить заказ: нарубить дров для одной деревни. Прибегнув к помощи кольца, капитан принялся за работу с удесятеренной силой. Только щепки летели, когда он рубил вековые стволы. А Олав сидел на пенечке да похваливал богатыря. Временами Олавов становилось больше чем один: двое, трое, а то и все пятеро. Потом Хорнунг обернулся черным вороном и от души полетал над лесом, радостно оглашая округу гортанным - кар-кар-кар-р-ром.

   Так прошло много дней. Никогда Хорнунг не был так счастлив. Вскоре было объявлено о свадьбе его с Вервой. В назначенный день пришли званые и незваные гости со всех окрестных деревень. Оказалось, не так уж они и далеко располагались от хутора Олава Дровосека.

   Вот явились молодые после венчального обряда, и все сели за длинный стол, накрытый во дворе. Ели, пили, веселились. Плясали до утра. Хорнунг сидел задумчивый, как бы пытаясь что-то вспомнить, но ничто на ум не шло. С каждым ковшом браги мысли жениха становились все абстрактнее. А когда он с молодой женой остался наедине в отдельном домике, то и вовсе...

   На утро Олава Дровосека нашли мертвым. Его окоченевший труп вынесли во двор. Кое-как убрали покойника по обряду. Олав был холодный и весь какой-то несгибаемый, точно статуя. Статуя самому себе. Пригляделись люди, и впрямь Олав превратился в истукана. Он точно был отлит из металла. Сказать точнее - из бронзы. И бронза та звенела, если ударяли по ней ножом или концом копья. На пальце покойного Хорнунг увидел свое кольцо. Капитан и не заметил, когда потерял его. И почему оно оказалось у тестя? Неужели?..

   Хорнунг тайком снял с руки усопшего кольцо Улля. Камень светился зловещим рубиновым светом. Вёльд вернул его в "нейтральное" положение, и камень вновь стал чистым бриллиантом. Глукарда протестовала, шипела, как змея, грозилась позвать людей. Но Хорнунг объяснил женщине, что ей же самой невыгодно позорить собственного зятя. Тогда, дескать, ему придется уйти и бросить Верву.

   Тут Хорнунгу в голову пришла нелепейшая мысль, что ему и в самом деле надо это сделать, но для чего НАДО, он так и не уразумел. Глукарда отступила, чувствуя за собой вину. В конце концов, решила алчная женщина, кольцо останется в семье... Но кто бы мог подумать, что с Олавом могло случиться такое несчастье! За что боги покарали доброго семьянина, хорошего работника и просто честного человека!?! Так плакала Глукарда.

   А Хорнунг подумал: "Вот, стало быть, что бывает, если камень на кольце повернуть справа налево. Вот, значит, какое оно - бессмертие. Когда человек превращается в памятник. Ай-да боги! Умно. И назидательно".

   4

   Статую Олава водрузили на площади одного городка, жители которого выиграли конкурс на право иметь у себя этот памятник. Олав Дровосек стоял на высоком пьедестале, с топором в руке, и все поклонялись ему. Завели даже обычай: молодожены из-под венца сразу направлялись "к Олаву", чтобы возложить цветы к подножью памятника и как бы получить от этого кумира благословление. Иначе, говорили, счастья не будет.

   Однажды Верва, с горящими, как маков цвет, щеками, призналась мужу, что крепко пред ним виновата. Хорнунг огорчился, заподозрив измену. Но все оказалось много хуже.

   "Моя мать регулярно тебя опаивала настоем из мухоморов, чтобы ты лишился памяти, - сказала Верва. - Я люблю тебя, но жить обманом не хочу... Что скажешь, Вёльд?"

   Хорнунг ничего не сказал, сильно задумался.

   Утром теща как всегда подала мухоморный настой. Хорнунг для отвода глаз хлебнул, не глотая, а когда Глукарда отвернулась, выплюнул под стол. Остальной напиток незаметно вылил в горшок с цветком. Капитан не то чтобы боялся Глукарды, но, зная её коварный характер, опасался, что она может выдумать и сотворить в отношении зятя еще большую пакость.

   Через несколько дней воздержания от напитка, всегдашний хмельной туман рассеялся. Улетучилось и приподнятое настроение, закончились ежевечерние полеты над лесом и, что самое неприятное, ночные подвиги в постели с женой. Ведь не включать же кольцо ради этого дела. Совестно как-то. Хотя, если так будет продолжаться...

   Жертвы, прямо скажем, великие принес Хорнунг ради... А вот ради чего, он еще не выяснил. Верва ходила как в воду опущенная. И Глукарда стала подозревать, что зятек что-то затевает.

   Наконец, когда душа Вёльда полностью очистилась от наркотического яда, к нему вернулась память. Как солнца лучи прорываются из-за тесных туч, которые вдруг поредели, так и лучи его памяти вырвались на свободу. Тотчас он пошел в конюшню, вывел отяжелевшего от безделья коня и позвал Верву, чтобы проститься.

   - Не моя вина в том, что мы расстаемся, - сказал Хорнунг. - Невозможно идти прямо, все время сворачивая в сторону. Всю жизнь под кайфом не проживешь.

   - Я виновата, - ответила Верва, бледнея так, что со щек пропали её всегдашние солнечные пятнышки. - С самого начала знала, что счастье будет недолгим. Ведь ты не принадлежишь этому миру.

   - Откуда ты это знаешь?

   - Но ведь это же видно... Ты ни с кем не дерешься, никого не убиваешь. Ты не рыгаешь за столом, не портишь воздух в комнате, не ревнуешь меня, не бьешь...

   - Но ведь это хорошо. Или я не прав?

   - Это хорошо, но уж больно странно. Так поступают люди не от мира сего. Наконец, вот еще это...

   Верва приласкала мужа, погладила его по голове и что-то хрупкое ему протянула. Это был серебристый волосок, крепившийся к темени Хорнунга, другим концом уходя в бесконечность. Когда Верва касалась рукой серебристого волоска, у капитана возникало ощущение, что трогают его оголенные нервы.

   - Что это? - удивленно спросил капитан, весь содрогаясь.

   - Твоя Нить Жизни. Если её порвать, ты навсегда останешься здесь...

   Хорнунг испугался: мало ли что обиженной жене придет в голову... Но Верва и не думала совершать злодейство. Она раскрыла ладонь и дунула на нее, серебристая нить взлетела, воспарила в небеса, сверкая как воздушная паутинка во дни бабьего лета.