Теперь и Эверстова, поднявшись, увидела, что впереди что-то мелькает и приближается к ним.

— Тс-с… — едва слышно произнес лейтенант, припал на одно колено и приложил приклад к плечу.

Он уже готов был выкрикнуть команду, которую заранее обдумал, но рассмотрел, как что-то темное и во всяком случае не человек накатывается на них.

Эверстова вздрогнула, присела и тут же крикнула:

— Да это же Таас Бас! Таас Бас, хороший пес, хороший.

Собака уже подбежала, заметалась от одного к другому, подпрыгивала, пытаясь лизнуть в лицо.

— Фу… — облегченно и в то же время разочарованно вздохнул лейтенант. Он думал, что наконец подошла решительная минута, а тут, вместо преступников, оказался Таас Бас.

Эверстова ласкала собаку.

— Как вы его не подстрелили? Вот был бы номер!

— Ну уж нет. Стрелять я не собирался, а если бы и выстрелил, то не в цель. Скажите правду, что вы подумали?

— Я… Я… — замялась Эверстова. — Честно говоря, струхнула немножко.

— Бывает, — уронил Петренко. — Это со всеми бывает. Настоящий трус тот, кто никогда не скажет о том, что испугался.

— Значит, недалеко Роман Лукич.

— Выходит так. Таас Бас, наверное, вырвался вперед.

— А уж не случилось ли что-нибудь с майором?

— Исключаю. Совершенно исключаю. Смотрите, как Таас Бас ведет себя весело.

И не успел Петренко проговорить это, как до cлуха обоих дошел характерный скрип полозьев нарт, а через несколько секунд показалась упряжка Шелестова.

Майор подъехал совсем близко. Олени сошлись морда в морду. Майор встал с нарт, размялся.

— Ну и напугал нас Таас Бас, — призналась Эверстова.

— А почему вы тут остановились? — спросил Шелестов.

Петренко объяснил.

Шелестов закурил и сказал:

— Да, напрасно мы потеряли несколько часов. Следов не видели?

— Нет… Нет… — почти в один голос ответили Петренко и Эверстова.

«Опять эти мерзавцы провели нас, — подумал Шелестов. — Значит, они решили повторить ту петлю, а не эту, и подались на запад». И спросил:

— Олени устали?

— Незаметно. Бегут хорошо, — ответил Петренко.

— Отдых давали?

— Да, несколько раз.

— Сеанс был? — поинтересовался он.

Эверстова рассказала о том, что передал Якутск и что передала она ему.

Шелестов слушал и одновременно продолжал думать:

«Не может быть, чтобы они решили вернуться назад. Надо быть круглыми идиотами, чтобы решиться на это. Это новая хитрость. И они, наверное, опять появятся на перекрестке. Нельзя терять ни минуты».

— Сколько времени по вашим часам? — спросил майор.

Петренко и Эверстова всмотрелись каждый в свои часы. Время у всех троих совпадало. Было начало четвертого.

— Возвращаемся на перекресток, — сказал Шелестов. — Вы моей дорогой, а я вашей. И будьте все время начеку.

— Понимаю, — ответил Петренко.

Все сели на нарты. Олени разминулись и удалились в противоположные стороны.

…Тайга редела. Чаще стали мелькать березы, а потом олени выбежали на безлесный кусок равнины и побежали веселее. Дорога здесь была легче, прямее, уже не попадались пни, бурелом, валежник. И видимость стала лучше. Сделалось как бы светлее, хотя до рассвета было еще далеко. Ветерок тоже стих и был почти неощутим.

По договоренности, выработанной еще в тот момент, когда покидали Быканырова, Петренко смотрел налево, Эверстова — направо.

Но перед глазами по-прежнему стелилась и уводила вперед хорошо видимая даже ночью дорога.

И вот, примерно часа через полтора после безостановочной езды по равнине, ведущей к излучине и уже знакомой, Эверстова вдруг вскрикнула, схватила лейтенанта за плечи:

— Стойте, стойте! Следы!

Петренко остановил упряжку.

— Где? — спросил он.

— Проехали. Я отчетливо видела, — и, соскочив с нарт, Эверстова побежала назад, погружаясь в снег. Отбежав метров двадцать, она с тревогой в голосе позвала лейтенанта: — Идите сюда… Скорее… Проехали и не заметили… Точно, следы…

«Как же не заметили, когда заметили», — подумал Петренко, идя к Эверстовой.

— Вот, смотрите… — сказала та.

Но можно было не говорить и не показывать. И так было видно. От накатанной дороги влево на северо-восток, под углом примерно градусов в тридцать, уходил новый, совсем свежий след, который и заметила Эверстова.

Петренко достал компас, положил его на ладонь, и компас подтвердил, что след уходил именно на северо-восток.

— Они пошли по своему прежнему курсу, — проговорил он.

— Но как не заметил Роман Лукич? — удивилась Эверстова.

— Да, действительно… Хотя, знаете что? Когда он проезжал здесь, видимо, следа еще не было.

— Так что же, выходит, что они проехали после майора?

— Выходит так, — сказал Петренко. — И уж если бы майор пропустил след, что совершенно невероятно, то Таас Бас наверняка бы его обнаружил.

— Да, да… Я и забыла о Таас Басе. Значит, они ехали следом за Романом Лукичом, по его следу, а тут взяли круто влево.

— Наверное, — разница только во времени. Мы проехали полпути до перекрестка и до излучины.

Эверстова опустилась на колени и внимательно всмотрелась в след, идущий на северо-восток и проложенный одними нартами.

— А вы знаете что? — спросила она, поднявшись. — Мы сейчас должны встретиться с товарищем Быканыровым. Так ведь? Он же должен последовать за ними…

Петренко задумался.

— Может быть он тоже проехал?

— Нет, — опровергла предположение лейтенанта Эверстова. — Никак этого не может быть. Тут прошли одни нарты. Это определит любой пионер.

— Ну, если так, то мы скоро встретимся с дедушкой, — не спорил Петренко.

— Да. И чем скорее встретимся, — тем лучше. Ведь все равно придется ожидать майора.

— Совершенно верно. Поехали!

До перекрестка у излучины реки осталось, по подсчетам Петренко и Эверстовой, уже не более километра, но старого охотника не было.

Олени уже сбавили бег — устали.

— Я прав, — заметил лейтенант. — Дедушка Быканыров, наверное, проехал за ними.

— Могу спорить, что нет, — уверенно заявила Эверстова. — Я же полуякутка, полурусская, в тайге не раз бывала и ездила много. Я не определю точно, сколько прошло нарт, если их прошло несколько, ну, допустим, четверо, пятеро. И это очень трудно определить, но когда прошли одни нарты — ошибиться невозможно.

Петренко хотел возразить спутнице. Он хотел сказать, что большое значение имеет время суток. Одно дело днем, совсем другое — ночью. Можно же ошибиться в темноте. Но он не успел возразить. До слуха его к Эверстовой отчетливо долетел собачий вой.

Петренко придержал оленей, и те встали.

— Слышите? — спросил он.

— Слышу.

Вой раздавался метрах в четырехстах, если не меньше, от перекрестка и от того места, где был оставлен в засаде Быканыров.

— Таас Бас? — сказал неуверенно Петренко и тут же добавил:

— А может быть волк?

— Нет, не волк. Это Таас Бас. И как он воет, прямо по сердцу скребет.

— Значит, майор уже там?

— Но почему так воет Таас Бас?

— Не понимаю. Поехали…

Приближаясь к перекрестку, лейтенант думал:

«Где же Быканыров? Почему он не пошел по следу преступников? Возможно, заснул и проглядел? Ой, как жутко воет…» — и Петренко гикнул на оленей.

Уже черно вырисовывались растущие кучкой березы. Получилось так, что нарты Шелестова и Петренко подошли к перекрестку одновременно. Олени чуть не столкнулись.

Шелестов спрыгнул с нарт и быстро оглядел местность вокруг.

Стояла тишина, и только хватающий за душу вой Таас Баса нарушал ее, казался здесь ненужным и противоестественным.

Таас Бас выл в зарослях тальника. Он вырвался вперед почти за километр до перекрестка. И, подъезжая, майор также услышал вой собаки, и он взволновал его не меньше, чем Петренко и Эверстову.