— Ну? — спрашиваю я, постукивая пальцем.

Она хмурится и вертит носом, от чего веснушки словно оживают.

— Что? Ты не собираешься попробовать?

Я качаю головой.

— Оно для тебя.

Элли садится и черпает ложкой первый кусочек, кладет его на язык. Ее веки дрожат от чувства близкого к экстазу, и из ее груди слышится самый, что ни на есть, откровенный звук случившегося оргазма.

О, боже мой.

— Вкусно? — я улыбаюсь, но только потому, что она не может увидеть меня, целиком поглощенная сливочным лакомством из мяты и шоколада.

— Изумительно, — отвечает она с набитым ртом. Она, наконец, открывает глаза, и глубокий румянец окрашивает ее щеки, как будто она только что вспомнила о моем присутствии. — Спасибо за это. Уверен, что не хочешь?

— Это все твое.

Элли съедает еще один кусочек и кладет ложку, ставя локти на стойку и подпирая рукой подбородок.

— Если бы до конца дней своих ты бы мог есть только один вкус мороженого, то ты бы выбрал «Роки Роад» или мятное мороженое с шоколадной крошкой?

— Что, прости? — я сажусь на стул напротив нее, брови вопрошающе приподняты.

— Просто подыграй мне. «Роки Роад»¹⁶ или мятное мороженое с шоколадной крошкой? — она забавно улыбается и набрасывается на свое мороженое.

Я даже не уверен, что и думать об этой девушке. Сначала она называет меня придурком, а теперь спрашивает о вкусе мороженого? Я хмурюсь в замешательстве.

— Пожалуйста? — говорит она почти шепотом. — В последнее время у меня не было нормальных разговоров о чем-то ином, помимо сумок или обуви, или о том, с кем в это время, возможно, спят наши мужья. Мне просто нужно... забыться. На некоторое время.

Я киваю и делаю выдох, мою грудь внезапно наполняет какая-то чужеродная, незваная эмоция. Сочувствие? Да. Но также что-то еще. Что не имеет ничего общего с жалостью по отношению к ней.

— Ну, я никогда не пробовал мятное мороженое с шоколадной крошкой, и я смутно припоминаю, как пробовал в детстве «Роки Роад», так что, скорее всего, я выберу этот вкус, — отвечаю я, пожимая плечами.

Глаза Элли расширяются в наигранном шоке.

— Ты никогда не пробовал мятное мороженое с шоколадной крошкой?

Я качаю головой:

— Нет.

— Значит ты еще не жил! — она зачерпывает небольшой кусочек и предлагает мне, ложка не более чем в дюйме от моих губ. — Не стесняйся, попробуй его.

Хорошо, у меня есть два варианта. Путь номер один: я отказываюсь дальше играть в ее маленькую игру и выгоняю ее из своего дома, оскорбляя ее и разрушая всякую унцию доверия, которую она испытывает ко мне. И путь номер два: я позволяю ей невинно покормить меня с ложечки мороженым и вынуждаю себя смотреть на подобный акт поведения, как на то, чем он и является — на своеобразный платонический жест между двумя взрослыми людьми.

Ага, конечно.

Я наклоняюсь вперед, так что холодный кончик ложки задевает мою нижнюю губу. Элли медленно подталкивает ее вперед, отчего мой рот открывается шире, а язык рефлекторно выступает вперед, чтобы попробовать первые сладкие капли мороженого. Я обхватываю губами горку шоколадной мяты и всасываю ложку, испуская собственные эротические звуки в знак согласия.

— Вкусно, да? — светится Элли, кивая головой.

— Черт, да, — вопреки здравому смыслу я издаю полустон. Но уже слишком поздно. Эллисон Элиотт Карр ослабила мою защиту просто с помощью ложки, наполненной мороженым «Хааген-Дазс».

— Я говорила тебе! Мороженое — это ответ на все вопросы. Это главное лекарство от всех болезней.

Я посмеиваюсь, пока она дает мне еще один кусочек, и с жадностью его проглатываю.

— Быть может, тогда ты, Элли, близка к тому, чтобы вылечить все болезни человечества.

— Я могла бы полностью провести свою жизнь, употребляя в пищу только его и ничего больше, — она кладет еще одну порцию на свой язык, той же самой ложкой, с которой я только что занимался сладкой, страстной любовью. — До сих пор поверить не могу, что ты никогда его не пробовал.

Я пожимаю плечами, тотчас чувствуя себя как идиот, потому что за сегодня пожал плечами, по крайней мере, с полдюжины раз. Но есть в Элли нечто особенное, из-за чего я остаюсь... неуверенным. Может даже, немного изумленным. Она отличается от любой клиентки, с которой я когда-либо работал, и совершенно противоположна тем женщинам, которых я когда-либо находил для себя привлекательными. Но что-то в ней есть, что-то столь искреннее и неожиданное, что почти заставляет влюбиться в нее. Может, она загадка, в которой я никогда не смогу разобраться. А может, она просто настолько чертовски идеально несовершенна, чем и привлекает. Но чем бы это ни было — оно зацепило меня. Как бы хреново это ни звучало, но оно зацепило меня.

Вот почему я не удивляюсь, кода слышу свои слова:

— В моем детстве было много вещей, которые мне не довелось попробовать. И, становясь старше, я просто научился жить без них.

Элли опускает ложку и смотрит на меня этими слишком большими глазами, из бирюзовых бассейнов льется сострадание.

— Мне жаль, — шепчет она.

Я отмахиваюсь от нее и качаю головой.

— Не стоит.

— Правда. Мне жаль. Мне не стоило предполагать, что ты... ну, знаешь...

И тут я вспоминаю.

Ту самую причину, почему я держу всех на безопасном расстоянии. Из-за притворства, из-за сочувствия. Этого дерьма, что творится прямо здесь. Прямо сейчас Элли думает, что знает меня. Черт, она, наверное, считает себя лучше меня. И как бы сильно того не хотелось ее кровоточащему сердцу, она жалеет меня.

Как глупо с моей стороны было подумать, что меня воспримут как нечто большее, чем человека, который нуждается в подачке. Я всего лишь наемный работник, находящийся в распоряжении, чтобы быть проданным и преданным, как заключивший договор слуга.

— Ты закончила? — спрашиваю я кратко, кивая на полупустую миску.

— Чт?.. Эм, я вовсе не хотела, если бы я...

Я выхватываю чашку, стоящую перед ней, и бросаю ее в раковину. Резкие звуки гремящего фарфора и металла эхом раздаются по комнате. Я поднимаю глаза на Эллисон, когда она вздрагивает, ее ярко-красные губы скорчены в гримасе.

— Уже поздно, миссис Карр. Думаю, вам стоит вернуться в свою комнату.

Без каких-либо возражений она поворачивается и быстро идет к двери, пламя следует за ней, как печальная, падающая звезда. Она ненадолго останавливается у дверного проема, но не оборачивается, ее пламя становится отдаленным пятном красного, когда она шепчет «мне жаль», уносящееся в успокаивающем летнем бризе.

— За прошедшую неделю я обучил вас, как использовать ваши лучшие качества. Показал, как заставить ваших мужчин страстно возжелать вас эмоционально, так же, как они делают это физически. Я даже научил вас, как поглаживать их хрупкое эго. Это было первым этапом нашей программы, и если вы чувствуете, что балансируете на пороге вашей сексуальной терпимости, я предлагаю вам уйти сейчас. Настало время, чтобы подняться на ступеньку выше.

Я подхожу к одной из домохозяек в первом ряду, на самом деле вообще не видя ее, и помогаю ей подняться на ноги. Я даже не смотрю на ее лицо, когда мои руки находят шпильки в крепко зафиксированной прическе, быстро выпускаю каскад золотистых волнистых волос. Дальше, мои пальцы проделывают путь от ее ушной раковины, вниз по челюсти, пока не опускаются на нитку жемчуга, целующую ее ключицу.

— Это заставляет вас чувствовать себя некомфортно?— спрашиваю я, достаточно близко, чтобы мои губы касались ее уха.

— Нет, — пищит она. Она лжет. Чертова ложь — это все, что они, кажется, освоили. Прекрасно. Пришло время провоцировать. С коварной ухмылкой на губах мои пальцы находят верхнюю пуговицу ее блузки. Ее зеленые глаза расширяются, когда я расстегиваю верхнюю пуговицу, открывая больше ее гладкой кожи.

— А сейчас? Это заставляет вас чувствовать себя некомфортно?

— Нет, — отвечает она голосом, соответствующим моему хриплому тону. Ее глаза закрываются, и из стройного горла вырывается хнык.